привычной команды, но, тут же очнувшись, капитан стал уверять, что все время
с глубочайшим вниманием следил за каждым словом рассказчика.
капитана, - здесь угоняют коров на горные пастбища, на подножный корм;
крестьянские девушки и служанки окрестных замков ходят туда доить коров
утром и вечером. Однажды! служанки этого дома, к великому своему ужасу,
заметили, что за ними издали наблюдает какая-то бледная, истощенная женщина;
по облику она очень напоминала их покойную госпожу, и, конечно, они решили,
что это ее дух. Те, кто похрабрее, все же решились приблизиться к этому
бледному призраку, но женщина с диким криком бросилась от них прочь и
исчезла в чаще леса. Уведомленный о случившемся, хозяин замка, захватив с
собой людей, поспешил на поиски, и ему удалось преградить беглянке путь к
отступлению в горы и задержать несчастную женщину; но - увы! - рассудок ее
был безнадежно помрачен. Как она существовала во время своих блужданий по
лесу - осталось неизвестным; предполагают, что она питалась кореньями и
дикими ягодами, которыми изобилуют наши леса в летнюю пору; но простой народ
был убежден, что либо она питалась молоком диких ланей, либо она обязана
своим спасением волшебству и что кормили ее, вероятно, лесные феи. Ее
появление на пастбище объяснить было нетрудно. Из чащи леса она увидела, как
доят коров', и так как наблюдение за молочным хозяйством всегда было ее
любимым занятием, то привычка взяла свое, несмотря на душевный недуг.
который, по-видимому, не только не пострадал от невзгод, перенесенных
матерью, но был, по всем признакам, необыкновенно здоровым и крепким
ребенком. Бедная мать после родов пришла в себя - к ней вернулся рассудок;
но былая веселость и ясность духа были утрачены навсегда. Аллан был ее
единственной отрадой. Она окружала его непрестанной заботой; нет сомнения в
том, что многие суеверия и предрассудки, к которым тяготеет его угрюмая и
страстная натура, были внушены ему в раннем детстве матерью. Она скончалась,
когда ему шел десятый год. Последние ее слова были сказаны ему с глазу на
глаз, но, бесспорно, она завещала ему отомстить Сьинам Тумана за смерть
дяди; и он свято хранит этот завет.
матерью, слушал ее полубезумные речи, рассказывал ей свои сны, питая свое
воображение, вероятно от природы расстроенное, столь обычными среди
шотландских горцев дикими и жуткими суевериями, которым его мать особенно
предавалась после злодейского убийства брата. Вследствие такого воспитания
мальчик рос диким, нелюдимым. Часто уходил один в лесную чащу и больше всего
на свете боялся общества сверстников. Помню, как однажды - хотя я
несколькими годами моложе Аллана - отец привез меня сюда погостить; никогда
не забуду того удивления, которое вызвал во мне этот маленький отшельник,
отклонявший малейшую мою попытку втянуть его в игры, свойственные нашему
возрасту. Помню, как его отец жаловался моему на угрюмый нрав Аллана, однако
он говорил, что не считает себя вправе отнять у жены мальчика, лишить ее
единственного утешения в жизни. К тому же забота о ребенке развлекала ее и,
по-видимому, предотвращала возврат страшного недуга, поразившего несчастную
женщину. И вот тотчас после смерти матери в характере и поведении мальчика
произошла резкая перемена. Правда, он по-прежнему оставался угрюмым и
задумчивым, по-прежнему случалось, что он часами не произносил ни одного
слова и не обращал внимания на окружающих, - но теперь он иногда сам искал
общества молодежи своего клана, которого раньше тщательно избегал. Он
принимал участие во всех их забавах и играх и благодаря своей необыкновенной
физической силе вскоре стал первенствовать во всех играх своего брата и
прочих юношей, несмотря на то, что был моложе их. Те, кто прежде относился к
нему с презрением, начали уважать его, хотя и недолюбливали. И если прежде
Аллана считали изнеженным, мечтательным мальчиком, то теперь его соперники в
играх и физических упражнениях жаловались, что, возбужденный борьбой, он
подчас готов обратить эти игры в драку, вместо того чтобы видеть в них
предмет дружеского состязания в силе. Однако я, кажется, обращаюсь к
невнимательным ушам, - прервал свою речь лорд Ментейт, ибо мощный храп
капитана Дальгетти не оставлял сомнений в том, что доблестный ветеран
пребывает в объятиях Морфея.
Андерсон, - то они в самом деле глухи ко всему, что бы ни говорилось; но так
как здесь не место для более серьезной беседы, то я надеюсь, что вы не
откажете в любезности продолжить ваш рассказ для нас с Сибболдом. В судьбе
бедного юноши таится глубокий и зловещий смысл.
Аллана с годами развилась еще более. В пятнадцать лет он уже не признавал
ничьей власти, не терпел ни малейшего надзора, что глубоко тревожило его
отца. Под предлогом охоты юноша дни и ночи пропадал в лесу, хотя далеко не
всегда возвращался домой с дичью; старик был тем более обеспокоен, что
некоторые из Сынов Тумана, пользуясь усиливающимся брожением в стране,
отважились вернуться в свои прежние логовища, а он считал небезопасным
возобновлять враждебные действия против них. Мысль о том, что Аллан в своих
скитаниях может подвергнуться нападению этих мстительных разбойников,
служила постоянным источником тревоги для его отца.
замка. Аллан с рассветом ушел в лес; я тщетно пытался разыскать его там;
наступила темная, ненастная ночь, а он все не возвращался домой. Отец его,
чрезвычайно встревоженный, решил наутро послать людей на розыски сына; но
вдруг, в то время как мы сидели за ужином, дверь отворилась и в зал
уверенной поступью, гордо подняв голову, вошел Аллан. Старик, хорошо зная
строптивый нрав и безрассудство сына, ничем не выразил своего
неудовольствия, только заметил, что вот я на охоте убил крупного оленя и
воротился домой засветло, а он, Аллан, пробыл в горах до полуночи и пришел,
видимо, с пустыми руками.
нетерпением ждали его объяснений. Вдруг он отвернул полу своего пледа,
выкатил на стол, видимо, только что отрубленную, окровавленную человеческую
голову и крикнул: "Лежи здесь, где до тебя лежала голова более достойного
мужа!"
пробивалась седина, отец Аллана и другие присутствующие сразу узнали голову
Гектора - одного из самых известных предводителей Сынов Тумана, наводившего
на всех ужас своей необычайной силой и свирепостью; он участвовал в убийстве
злополучного лесничего, дяди Аллана, и только благодаря отчаянному
сопротивлению и необыкновенному проворству ему удалось спастись от гибели,
постигшей большинство его товарищей. Вы понимаете, что все мы онемели от
изумления; но Аллан не пожелал удовлетворить наше любопытство, и мы могли
только догадываться о том, что он, по всей вероятности, одолел разбойника
лишь после ожесточенной борьбы, ибо вскоре обнаружилось, что сам он получил
во время схватки несколько ран. После этого происшествия были приняты все
меры, чтобы уберечь его от кровавой мести разбойников; но ни раны, ни
строжайший запрет отца, ни засовы на дверях его комнаты и на воротах замка
не могли помешать Аллану искать встречи с теми, кто больше всех жаждал его
смерти. Он убегал из дому ночью через окно своей комнаты и, словно в
насмешку над заботами отца, приносил то одну, то сразу две отрубленные
головы Сынов Тумана. В конце концов даже этих людей обуял страх перед
неистребимой ненавистью и безудержной отвагой, с какой Аллан приближался к
их убежищам. Видя, что он, не задумываясь, вступает в борьбу, каково бы ни
было превосходство противника, они пришли к убеждению, что на нем заговор и
он находится под особым покровительством волшебных сил. "Ни ружье, ни
кинжал, ни целый дурлах <Дурлах - колчан, буквально - мешок со стрелами.
(Прим. автора.)> - ничто его не берет", - говорили они. Причина этой
неуязвимости крылась, по общему мнению, в необычайных обстоятельствах, при
которых он появился на свет. Дело дошло до того, что даже пятеро или шестеро
отчаянных головорезов, заслышав охотничий клич Аллана или звук его рога,
обращались в бегство.
семейству Мак-Олеев, их родичам и друзьям громадный ущерб. Это вызвало
необходимость нового похода против них, в котором и мне довелось принять
участие; нам удалось застать их врасплох, закрыть одновременно все перевалы
и ущелья занятой ими местности; и мы, как водится, жестоко расправились с
ними, убивая и сжигая все на своем пути. В этих свирепых войнах между
кланами редко щадят даже женщин и детей. Одна только маленькая девочка, с
улыбкой глядевшая на занесенный над ней кинжал, по моей настоятельной
просьбе избегла мщения Аллана. Мы привезли ее в замок, и здесь она выросла
под именем Эннот Лайл; и, уж верно, милей этой девочки вы не нашли бы среди
маленьких фей, пляшущих при лунном свете на вересковой лужайке. Аллан долгое
время не выносил присутствия ребенка, пока в его пылком воображении не
зародилась уверенность, вызванная, вероятно, ее необычайной красотой, что
она не связана кровным родством с ненавистным ему племенем, а была сама
захвачена в плен во время одного из разбойничьих набегов; в таком
предположении, в сущности, нет ничего невозможного, но Аллан верит в него,
как в священное писание. Его особенно восхищает ее искусство в музыке; игра
Эннот Лайл на арфе по своему совершенству превосходит исполнение лучших
музыкантов страны. Вскоре все заметили, что игра Эннот оказывает
благотворное влияние на помраченный рассудок Аллана и разгоняет его тоску,
подобно тому как в древности музыка разгоняла тоску иудейского царя. У Эннот
Лайл такой кроткий нрав, ее простодушная веселость столь восхитительна, что
все в замке обращаются с ней скорее как с сестрой хозяина дома, нежели как с
бедным приемышем, живущим здесь из милости. Поистине невозможно не плениться
ею, видя ее искренность, живость и ласковую приветливость.
восторженные похвалы не доведут до добра. Аллан Мак-Олей, судя по вашему
описанию, вряд ли окажется безопасным соперником.
сильно покраснев. - Аллану чужды волнения любви. Что касается меня,