сорта: тут бывали главным образом тщеславные мужчины неопределенного
возраста и неопределенных занятий, жаждавшие легкого успеха и
рассчитывавшие своим появлением здесь раз, а то и два в день, в часы
наибольшего оживления, укрепить за собой репутацию светского человека, или
прожигателя жизни, или богача, или человека со вкусом, или покорителя
сердец, или всего сразу.
товарищи, бок о бок с которыми он проводил немало времени на скамье в
вестибюле, поспешили просветить его относительно многого, что происходит в
отеле: рассказали, что здесь бывают извращенные, безнравственные,
отверженные обществом мужчины определенного склада (Клайду указали на
нескольких), которые ищут сближения с такими вот мальчиками, чтобы
вступить с ними в некие недозволенные отношения. Клайд сперва не понимал,
что это значит; его тошнило при одной мысли об этом. И все же некоторых
мальчиков в отеле (особенно одного, работавшего не с Клайдом, а в другой
смене) подозревали в том, что они "попались на эту удочку", как выразился
один из юнцов.
ресторанах и номерах, было достаточно, чтобы внушить каждому неопытному и
не очень разборчивому существу, будто главное занятие в жизни для всякого,
у кого есть кой-какие деньги и положение в обществе, - это ходить в
театры, летом посещать стадион, танцевать, кататься в автомобиле, угощать
друзей обедами и ездить для развлечения в Нью-Йорк, Европу, Чикаго или
Калифорнию. А существование почти всех этих мальчиков настолько лишено
было всякого подобия комфорта и вкуса, не говоря уже о роскоши, что они,
как и Клайд, не только преувеличивали значение увиденного в отеле, но и
считали, будто эта внезапная перемена судьбы дает им счастливую
возможность самим приобщиться к такой жизни. Кто они, эти люди с деньгами,
и что сделали они для того, чтобы наслаждаться всей этой роскошью, тогда
как у других, по-видимому, точно таких же людей, нет ничего? И чем именно
обойденные так сильно отличаются от преуспевающих? Клайд не мог этого
понять. И такие мысли приходили в голову всем мальчикам.
девиц определенного типа, которые, вероятно, были очень сдержанны в своем
кругу, но благодаря своему богатству имели доступ в отель и здесь
кокетством, улыбками и деньгами добивались расположения наиболее красивых
юношей. Об этом часто говорили сослуживцы Клайда.
Ретерер, сидевший рядом на скамье, подтолкнул его локтем и едва заметным
кивком головы указал на закутанную в меха, нарядную, хорошо сложенную
блондинку лет тридцати, входившую в вестибюль с маленькой собачкой на
руках.
Ну и штучки выкидывает!
показалась ему необыкновенно красивой, очаровательной.
с восемью разными мужчинами. Она было спуталась с Дойлом (один из
рассыльных, очень красивый и изящный мальчик, с приятными манерами,
которого Клайд уже отметил как образец, достойный подражания), а теперь
нашла другого.
спрашивая себя, не выпадет ли когда-нибудь и на его долю такое счастье.
мало. У ее мужа, говорят, большое лесное дело где-то в Канзасе, но теперь
она с ним не живет. У нее здесь лучшие комнаты на шестом, но она половину
времени не бывает дома. Мне горничная говорила.
так приветлив, мягок и приятен в обращении, что Клайд сразу почувствовал
симпатию к нему и захотел познакомиться с ним поближе. И Ретерер платил
Клайду тем же, так как заметил, что Клайд наивен и неопытен и охотно
окажет ему любую дружескую услугу.
возобновлялся, но на Клайда он произвел сильное впечатление. Женщина была
хороша собой, выхолена, с прекрасной кожей и сияющими глазами. Неужели
правда то, что сказал Ретерер? Она такая хорошенькая! Клайд смотрел в
пространство, и перед ним возникало смутное, щекочущее нервы видение, в
значении которого он даже сам себе не хотел признаться.
добродушный и глуповатый, как казалось Клайду, но довольно красивый и
мужественный, по рассказам - отчаянный картежник, первые три дня отдавал
все свободное время обучению новичка, начатому Хеглендом. Он был вежливее
и говорил правильнее, чем Хегленд, но показался Клайду, не таким
привлекательным и симпатичным, как Ретерер.
которому Клайд немало завидовал, так он был хорош собой - с изящной
фигурой, красивыми, грациозными движениями и мягким, приятным голосом.
Необычайно обаятельный, он мгновенно пленял всякого, с кем сталкивался, -
как служащих отеля, так и посторонних, которым случалось обратиться к нему
с вопросом. Ботинки его и воротничок ослепительно блестели, волосы были
подстрижены, причесаны и напомажены по последней моде, точно у киноактера.
Клайда сразу же покорили его вкус и уменье одеваться - его изящнейшие
коричневые костюмы, кепи, его галстуки и носки, подобранные в тон. Он
будет носить коричневое пальто такого же покроя, с поясом, думал Клайд. И
точно такую же коричневую кепку. И так же хорошо сшитый, изящный костюм.
первым знакомил его с работой, - Хегленд. Один из самых старших по
возрасту и наиболее опытных рассыльных в отеле, Хегленд оказывал большое
влияние на других своим веселым, беззаботным отношением ко всему, что
выходило за пределы его прямых служебных обязанностей. Он не был так
образован или миловиден, как некоторые другие, но он очень заинтересовал
Клайда, очаровал его своим пылким, энергичным характером, своей щедростью,
когда дело касалось денег и развлечений, наконец, храбростью, силой,
смелостью, - тут с ним не могли сравняться ни Дойл, ни Ретерер, ни
Кинселла, - он был силен и смел подчас до безрассудства.
пекаря, который несколько лет назад бросил его мать в Джерси-Сити на
произвол судьбы. Поэтому ни Оскар, ни его сестра Марта не могли получить
сносного воспитания или завести сколько-нибудь приличные знакомства.
Четырнадцати лет Оскар бежал из Джерси-Сити в товарном вагоне и с тех пор
сам пробивал себе дорогу в жизни. Он, как и Клайд, безрассудно стремился
броситься в водоворот наслаждений, которым казалась ему окружающая жизнь,
и готов был на любые приключения, но при этом не знал свойственного Клайду
нервного страха перед последствиями. У него был друг по фамилии Спарсер,
немного постарше его, который служил шофером у одного богача в
Канзас-Сити; иногда он тайком брал машину и предоставлял ее Хегленду для
коротких загородных прогулок. Эта любезность приятеля, хотя и не вполне
честная и законная, придавала Хегленду в глазах других юнцов особый, хотя
и далеко не оправданный блеск и возвышала его в собственном мнении.
внимание девиц, а те, у которых он добивался успеха, были далеко не так
очаровательны. Все же он чрезвычайно гордился приключениями подобного рода
и немало хвастал ими, причем Клайд по своей неопытности больше других
верил этим рассказам. Быть может, поэтому, чувствуя в Клайде
благожелательного слушателя, Хегленд чуть не с первого дня привязался к
нему.
Клайда. Канзас-Сити - прекрасное место, если только умеешь жить. Он
работал прежде в других городах: в Буффало, Кливленде, Детройте,
Сент-Луисе, но нигде ему так не нравилось, как в Канзас-Сити... главным
образом потому, - но об этом он тогда не счел нужным сообщить, - что дела
его всюду шли не столь блестяще, как здесь. Он был "судомойкой", уборщиком
вагонов, помощником водопроводчика... брался за всякую работу, пока
наконец в Буффало не поступил на службу в отель. А потом один малый,
который теперь не служит здесь, уговорил его переехать в Канзас-Сити. Зато
здесь...
получишь, уж я знаю, а главное - народ тут хороший. Ты будь с ними
по-хорошему, и тебя не обидят. Я тут уже год, и жаловаться не на что. Этот
парень Скуайрс - ничего, сойдет, коли не причинять ему беспокойства.
Строг, но ведь надо ж ему о себе позаботиться. А зря никого не выставит.
Это я знаю. Остальное все просто. Кончил работу - и сам себе хозяин.
Ребята у нас хорошие и повеселиться умеют. Не подведут и не наябедничают.
Коли что где затевается - вечеринка или что другое, - все тут как тут. И
не ворчат и не распускают нюни, коли что не ладится. Уж я знаю, ведь у нас
тут всякое бывало!
дружно - все, кроме Дойла, который держится несколько обособленно, хоть и
не высокомерно. ("Слишком много женщин бегает за ним, вот и все".) Всей
компанией ходят в гости, в дансинг, на обеды, в одно место, где можно
сыграть в карты, и еще в некое местечко под названием "Кэт Суини", где
есть премиленькие девочки, и так далее, и так далее - много всякого, о чем
никогда раньше и не слыхивал Клайд. Эти рассказы заставляли его
задумываться, мечтать, сомневаться, тревожиться и спрашивать себя - умно
ли это и действительно ли в этом столько прелести, да и позволительны ли
для него эти удовольствия? Ведь его всю жизнь учили как раз обратному. Во
всем, к чему он теперь так внимательно прислушивался, таилось что-то
глубоко волнующее, но и неясное, нерешенное.
повредить кому-нибудь, стать чьим-то врагом. Ростом он был не выше пяти