Ник Кендалл в библиотеке прочел мне завещание. Луиза вышла в сад. Несмотря
на юридическую терминологию, документ оказался простым и понятным. За
исключением одного пункта. Итальянец Райнальди был прав. Ник Кендалл
действительно становился моим опекуном, так как имение реально переходило в
мою собственность только по достижении мною двадцатипятилетнего возраста.
двадцати пяти лет сам толком не знает, чего хочет. В тебе могла проявиться
слабость к вину, картам или женщинам, и статья, обусловливающая возраст
вступления в наследство, - не более чем мера предосторожности. Я помогал
ему составить завещание, когда ты еще был в Харроу, и, хотя мы не замечали в
тебе дурных склонностей, Эмброз счел за благо включить этот пункт. . Впрочем, что есть, то есть, и ничего не поделаешь.
Практически это тебя ничуть не ущемляет, за исключением того, что тебе еще
семь месяцев придется обращаться ко мне за деньгами для платежей, по имению
и на личные расходы. Ведь твой день рождения в апреле, так?
любопытными глазенками на пастора... Эмброз только что вернулся из Оксфорда.
Он схватил тебя за нос, чтобы ты заплакал, чем привел в ужас свою тетушку -
твою мать. Потом вызвал твоего бедного отца помериться силами в гребле; они
промокли до нитки, пока доплыли до Лостуитиела. Ты когда-нибудь чувствовал
себя сиротой, Филипп? Тебе, наверное, нелегко было расти без матери.
никто не был нужен, кроме Эмброза.
с Эмброзом, но он не слушал меня. В доме нужна была экономка, дальняя
родственница, хоть кто-нибудь. Ты вырос, совершенно не зная женщин, и, когда
женишься, твоей жене придется нелегко. Не далее как сегодня за завтраком я
говорил об этом Луизе.
сказал лишнее, - если только такой человек, как он, вообще способен
испытывать неловкость.
справится. Если такое время вообще придет, в чем я весьма сомневаюсь. Я
слишком похож на Эмброза и знаю, к чему привела его женитьба.
Райнальди, а он, в свою очередь, показал мне письмо, присланное ему
итальянцем. Как я и ожидал, там в холодных высокопарных выражениях
излагалась его версия болезни и смерти Эмброза, высказывались сожаления по
поводу этой кончины, описывались потрясение и горе безутешной, по мнению
Райнальди, вдовы.
похорон она уезжает, как вор, забрав все вещи Эмброза, кроме старой шляпы, о
которой забыла. Разумеется, только потому, что шляпа рваная и ничего не
стоит.
тем, что она оставила себе его книги и одежду. Полно, Филипп, это все, что у
нее есть.
самое завещание, которое я составил десять лет назад. Видишь ли, в нем нет
дополнений в связи с женитьбой Эмброза. Не указана доля наследства,
причитающаяся его жене. Весь прошлый год я, откровенно говоря, ждал, что он
сообщит мне, по меньшей мере, условия брачного контракта. Так всегда
поступают. Полагаю, досадное пренебрежение столь важными вещами объясняется
его пребыванием за границей, к тому же он не оставлял надежды вернуться.
Затем болезнь положила конец всему. Я несколько удивлен, что этот итальянец,
синьор Райнальди, которого ты, кажется, весьма недолюбливаешь, ни словом не
обмолвился о притязаниях миссис Эшли на долю наследства. Это говорит о его
крайней деликатности.
притязаниях, когда нам прекрасно известно, что она свела его в могилу!
намерен и дальше говорить в таком тоне о вдове своего брата, я не стану тебя
слушать.
свидетельство о смерти, подписанное двумя врачами. Я помню смерть твоего
дяди Филиппа, а ты нет. Симптомы очень похожи. Именно этого я и боялся,
когда от Эмброза пришло письмо и ты уехал во Флоренцию. Плохо, что ты прибыл
слишком поздно и твоя помощь уже не понадобилась. Но ничего не поделаешь.
Однако, если подумать, то, возможно, это вовсе и не плохо. Вряд ли ты хотел
бы видеть, как он страдает.
в утро моего отъезда. Взгляните.
подал записку крестному. Он снова надел очки и прочел ее.
могут изменить моего мнения. Надо смотреть правде в глаза. Ты любил брата. Я
- друга. Мне тоже больно думать о его душевных страданиях, если даже не
больнее, потому что я видел, как страдал другой. Твоя беда в том, что
человек, которого мы знали, любили, которым восхищались, перед смертью
утратил свой истинный облик. Он был болен душевно и физически и не отвечал
за то, что писал или говорил.
говорить больше не о чем. Но ради Эмброза, ради всех в имении и в графстве,
кто знал и любил его, я должен просить тебя ни с кем не делиться этими
мыслями. Ты только огорчишь их, причинишь им боль; а если хоть малейшие
толки дойдут до вдовы, где бы она ни была, ты унизишь себя в ее глазах и она
с полным правом сможет подать на тебя в суд за клевету. Если бы я был ее
поверенным, каковым, похоже, является этот итальянец, я, конечно, так бы и
поступил.
продолжать разговор не имело смысла. Я получил урок и впредь не буду
затрагивать эту тему.
моему, хватит ей бродить по саду. Оставайтесь и пообедайте со мною.
всего сказанного мною. Луиза расспрашивала меня о путешествии, о том, что я
думаю о Париже, о французских селениях и городах, об Альпах, о самой
Франции, и мои ответы, часто невпопад, заполняли паузы в разговоре. Однако
Луиза была сообразительна и чуяла что-то неладное. После обеда крестный
позвал Сикома и слуг объявить, что им оставил покойный, а мы с Луизой ушли в
гостиную.
меня со своим всегдашним ироническим любопытством, к которому я давно
привык.
прав. Боюсь, бедный мистер Эшли и его жена не были счастливы, а он был
слишком горд, чтобы писать тебе об этом, пока не заболел, и тогда, наверное,
они поссорились, и все произошло сразу, и он написал тебе письмо. Что
говорили о ней слуги? Она молодая? Она старая?
только то, что перед смертью он не доверял ей.
молодости - мы были почти ровесниками - Луиза оказалась проницательнее
отца. Крестный стареет, думал я про себя, и здравый смысл начинает изменять
ему.
выглядит, - продолжала Луиза. - Я бы спросила. Это был бы мой первый
вопрос. И что случилось с графом, ее первым мужем. По-моему, ты как-то
говорил мне, что его убили на дуэли? Вот видишь, это тоже не в ее пользу.
Наверное, у нее были любовники.
точки зрения. Она всегда представлялась мне воплощением злобы, только злобы,
чем-то вроде паука. При всей моей ненависти к этой женщине я не мог сдержать
улыбку.
любовники. Кинжалы в темных коридорах. Потайные лестницы. Мне надо было
взять тебя с собой во Флоренцию. Ты бы узнала гораздо больше, чем я.
Даже Луиза, зная меня всю жизнь, не поняла шутки.
одного - меня это не касается. Пусть себе пока прячется в Риме, Неаполе или
где-нибудь еще. Со временем я разыщу ее, и она пожалеет об этом.
настроение как будто улучшилось. Несомненно, Сиком, Веллингтон и остальные
выразили благодарность за отказанное им небольшое наследство, и крестный
милостиво разделил ее с завещателем.
действуешь. Мне приятно твое общество.
посмотреть, как тот воспринимает эти слова, будто мы не ездили без конца
взад и вперед в гости друг к другу. Кажется, мое новое положение на Луизу