Чтение 11–й страницы книги ~Росмерсхольм~

Ребекка (после небольшой паузы). Странно, что пастор сегодня так долго
не спускается вниз.

Мадам Хельсет. Ну, он ведь часто так. Да теперь, верно, уж скоро
сойдет.

Ребекка. Вы его видели?

Мадам Хельсет. Мельком. Когда я принесла ему кофе, он одевался у себя в
спальне...

Ребекка. Я потому спрашиваю, что вчера ему нездоровилось.

Мадам Хельсет. Да, это заметно было. Хотелось бы знать, не вышло ли у
них чего с шурином.

Ребекка. Что же такое, по-вашему, могло выйти?

Мадам Хельсет. Где ж мне знать. Пожалуй, это Мортенсгор рассорил их.

Ребекка. Очень возможно... Вы немножко знакомы с этим Педером
Мортенсгором?

Мадам Хельсет. Вот уж нет! Как можно, фрекен! С таким-то?

Ребекка. То есть потому, что он издает такую гадкую газету?

Мадам Хельсет. Нет, не только из-за этого... Фрекен, верно, слыхала,
что он прижил ребенка с замужней женщиной, от которой муж сбежал?

Ребекка. Слыхала. Но это, кажется, давно было, задолго до того, как я
сюда приехала.

(*792) Мадам Хельсет. Еще бы! Он тогда совсем еще был молоденький. И
ей-то бы впору было быть поумнее его. Он было и жениться на ней собирался.
Да куда! Разве позволили? Ну и солоно же пришлось ему потом, поплатился за
это... А потом он вдруг как-то в гору пошел. Теперь, говорят, многие ходят к
нему на поклон.

Ребекка. Да, маленькие люди охотнее всего прибегают к нему со своей
бедой.

Мадам Хельсет. Ну, пожалуй, и не одни маленькие...

Ребекка (украдкой поглядывая на нее). Разве?

Мадам Хельсет (около дивана, усердно обмахивая метелкой и вытирая
пыль). Пожалуй, и такие, на каких ни за что никто и не подумал бы, фрекен!

Ребекка (возясь с цветами). Ну, это вам только так кажется, мадам
Хельсет. Вы же не можете знать ничего такого наверное.

Мадам Хельсет. Вот как? Фрекен думает, что не могу? А вот могу. Коли на
то пошло, так я сама раз носила письмо Мортенсгору.

Ребекка (оборачиваясь). Да неужели?

Мадам Хельсет. Право. И письмо-то было вдобавок написано здесь, в
Росмерсхольме.

Ребекка. В самом деле, мадам Хельсет?

Мадам Хельсет. Ей-богу! И на такой тонкой бумаге. И запечатано самым
лучшим красным сургучом.

Ребекка. И вам его доверили снести? Тогда, дорогая мадам Хельсет, не
трудно угадать, от кого оно было.

Мадам Хельсет. Ну-у?

Ребекка. Разумеется, кто же это мог быть, как не бедная фру Росмер в
своем болезненном состоянии.

Мадам Хельсет. Это все в ы говорите, фрекен, а не я.

Ребекка. Но что же было в этом письме? Впрочем, откуда же вам знать.

Мадам Хельсет. Гм!.. Пожалуй, все-таки и это было бы возможно.

Ребекка. Так она вам сказала, о чем писала?

Мадам Хельсет. Нет, этого-то она не сказала. Но когда тот, Мортенсгор,
прочел письмо, он принялся выспра-(*793)шивать меня и вдоль и поперек, ну, я
и могла смекнуть, в чем было дело.

Ребекка. В чем же? Ну, милая, славная мадам Хельсет, скажите!

Мадам Хельсет. Нет, нет, фрекен. Ни за что на свете.

Ребекка. Ну, мне-то вы могли бы сказать. Мы с вами такие друзья.

Мадам Хельсет. Боже меня сохрани сказать вам хоть что-нибудь об этом,
фрекен. Скажу только, что бедной больной вбили в голову очень дурные вещи -
и больше ничего.

Ребекка. Кто же, кто вбил ей это в голову?

Мадам Хельсет. Нехорошие люди, фрекен Вест. Нехорошие люди.

Ребекка. Нехорошие?..

Мадам Хельсет. Да; и еще раз повторю: очень нехорошие люди.

Ребекка. А кто же они, как вы думаете?

Мадам Хельсет. О, я-то знаю, что думаю. Но боже меня упаси!.. Известное
дело, в городе есть одна такая особа... гм!..

Ребекка. Я вижу, вы намекаете на фру Кролл.

Мадам Хельсет. Да, она таки себе на уме. Передо мной всегда нос
задирала. И вас никогда не жаловала.

Ребекка. По-вашему, фру Росмер была в полном разуме, когда писала это
письмо Мортенсгору?

Мадам Хельсет. Да ведь разум - мудреное дело, фрекен. А только совсем
сумасшедшей она не была, по-моему.

Ребекка. Да ведь у нее же совсем как будто помутилось в голове, когда
она узнала, что не будет иметь детей. Ведь тогда еще это с ней началось.

Мадам Хельсет. Да, это ужасно расстроило ее, бедняжку.

Ребекка (берет вязанье и садится к столу). Впрочем, разве вы не
находите, что для пастора это, в сущности, было к лучшему, мадам Хельсет?

Мадам Хельсет. Что было к лучшему?

Ребекка. Да вот, что у них не было детей. А?

(*794) Мадам Хельсет. Гм!.. Вот уж не знаю, что и сказать на это.

Ребекка. Да поверьте, что так. Для него это было к лучшему. Пастор
Росмер не такой человек, чтобы ходить да слушать тут детский писк.

Мадам Хельсет. В Росмерсхольме детки не кричат, фрекен.

Ребекка (смотрит на нее). Не кричат?

Мадам Хельсет. Нет. Тут в доме никогда этого не бывало, чтобы детки
кричали, - сколько люди помнят.

Ребекка. Вот странно.

Мадам Хельсет. Не правда ли? Но такой уж род. И еще одна странность
есть. Пока малы - не кричат, а как подрастут - не смеются. Никогда не
смеются. Всю жизнь.

Ребекка. Вот удивительно...

Мадам Хельсет. Разве фрекен слыхала когда-нибудь, хоть раз, чтобы
пастор смеялся?

Ребекка. Нет... как подумаю, так готова поверить, что вы правы. Да и
вообще здесь, в ваших краях, люди не очень-то много смеются, мне кажется.

Мадам Хельсет. Да. Говорят, что начало этому положено в Росмерсхольме.
Отсюда уж кругом разошлось, словно поветрие какое.

Ребекка. Вы очень глубокомысленная женщина, мадам Хельсет.

Мадам Хельсет. Ну, нечего вам насмехаться... (Прислушиваясь.) Тсс...
пастор идет. Он не любит, когда тут с метелками... (Уходит в дверь направо.)

Йуханнес Росмер с палкой и шляпой в руках входит из передней.

Росмер. Здравствуй, Ребекка.

Ребекка. Здравствуй, милый. (Немного погодя, продолжая вязать.) Ты
уходишь?

Росмер. Да.

Ребекка. Погода такая славная.

Росмер. Ты не заглянула ко мне наверх утром.

Ребекка. Нет, не заглянула... сегодня.

Росмер. И впредь не будешь?

Ребекка. Не знаю еще.

(*795) Росмер. Ничего нет с почты для меня?

Ребекка. "Областной вестник" прислали.

Росмер. "Областной вестник"!..

Ребекка. Лежит на столе.

Росмер (положив шляпу и палку). Что-нибудь есть?

Ребекка. Да.

Росмер. И ты не прислала мне наверх?

Ребекка. Успеешь еще прочесть.

Росмер. А, так. (Берет газету и читает стоя.) Что?.. "Особенно надо
остерегаться бесхарактерных перебежчиков..." (Смотрит на нее.) Они называют
меня перебежчиком, Ребекка.

Ребекка. Имени не названо.

Росмер. Это все равно. (Читает дальше.) "...тайных изменников хорошему
делу... Людей с натурой Иуды, которые нагло сознаются в своем
отступничестве, как только полагают, что настал удобный, наивыгоднейший
момент... Это беззастенчивое покушение на почтенную память предков... в
чаянии, что господа данной минуты не постоят за приличной наградой". (Кладет
газету на стол.) И это они пишут обо мне! Они, знающие меня так давно и так
близко. Сами они этому не верят. Знают, что в этом нет ни слова правды, - и
все-таки пишут.

Ребекка. Это еще не все.

Росмер (снова берет газету). "Извинением может служить
недисциплинированное мышление... пагубное влияние, пожалуй, простирающееся и
на такие области, которые мы пока не хотим делать предметом публичного
обсуждения или осуждения..." (Смотрит на нее.) Что же это?

Ребекка. Намек на меня, понятно.

Росмер (снова откладывая газету). Ребекка, это нечестно с их стороны.

Ребекка. Да, по-моему, они не уступают Мортенсгору.

Росмер (ходит по комнате). Необходимо принести спасение людям. Все
хорошее, что есть в них, погибнет, если оставить дело так. Но этого нельзя
допустить. О-о, как я был бы рад, как счастлив, если бы мне удалось хоть
немножко рассеять этот мрак безобразия... внести сюда хоть луч света.

(*796) Ребекка (вставая). Не правда ли? Вот тебе великая, прекрасная
задача; есть для чего жить.

Росмер. Подумай, если бы мне удалось пробудить в них самосознание,
довести их до раскаяния, до того, чтобы им стало стыдно самих себя.
Заставить их сблизиться между собою на почве терпимости... любви, Ребекка.