Чтение 11–й страницы книги ~Роман с героиней~

-- Вот именно! Я энергичная -- у меня в доме всегда порядок, но я и
требовательная. Мужик должен быть мужиком, а не на диване с утра до вечера
лежать. Он должен вперед идти, а не катиться под гору...

-- Найдешь еще, -- рассудительно сказал Медведев. -- Ты женщина
красивая, умная, интересная... -- Он далеко запустил камушек в темное море и
услышал, как тот взбулькнул.

-- Где? В Чехии? Там не мужики, а тюфяки одни... Холеные, пузатые,
благополучные тюфяки... -- Оксана рассмеялась и придержалась за согнутую
руку Медведева, словно боялась упасть. -- Честное слово, тюфяки!..

-- Ну, не тебе жаловаться, -- с дружеской интонацией сказал Медведев.
-- Ты только бровью поведешь, и все мужики у твоих ног. Ты же это знаешь...

-- Если бы так, -- сказала в темноту Оксана. -- Господи, когда я брошу
курить...

Они подошли к отелю и остановились под ярко освещенным козырьком. За
просторными окнами ресторана двигались официанты в малиновых пиджаках, за
столиками сидели редкие посетители, зеленели вазы с салатами, сверкали
люстры.

И опять стеклянные двери услужливо разъехались перед ней и подождали
чуток -- не двинется ли вслед провожатый.

"Пока!" -- сказал Медведев.

"Звони!" -- прикрыла глаза Оксана.

Двери съехались, и он пошел по набережной, не оборачиваясь и думая о
том, что увидел героиню ближе, но не яснее, -- так сбившаяся фокусировка
бинокля приближает предмет, но и делает его расплывчатым. Не хватало
какой-то малости, тонкости, единого штришка, чтобы понять, что она делает на
острове. Ну не ночная же она бабочка, прилетевшая на заработки? Не хитрая
красавица, мечтающая раскрутить его на курортный роман с подарками и
ресторанами?

На бетонной спине мола темнели фигуры рыбаков, рдели огоньки сигарет.
Медведева потянуло к молчаливой мужской компании, он замедлил шаг, взошел на
мол...

Само слово "любовница", имеющее в своем корне благородное
существительное "любовь", ассоциировалось у Медведева с какой-то грязью,
гнусью, враньем и бедой в доме. Тайные разговоры по телефону, ключи от чужой
квартиры с нечистым бельем, недолгие объятия, отведенные глаза, подарки,
нахальные ночные таксисты, битье посуды... Надо врать, прятать глаза,
чувствовать себя предателем... Разве не стремится человек всю жизнь к тому,
чтобы заниматься, чем хочется, к чему лежит душа, говорить то, что думаешь,
и не врать? А спид? Хорошенький может быть подарок семье... "Наши бабушка с
дедушкой умерли от спида..." Лучше не придумаешь. Ради чего?

В середине перестройки, когда часть его поколения бросилась в бизнес и
многие преуспели в добывании денег, пошла мода на любовниц. Длинноногие,
холеные, немногословные, пахнущие диковинной косметикой девушки сопровождали
бизнесменов, и казалось, их штампуют на конвейере, как и угрюмых мальчиков с
бычьими шеями в расстегнутых пиджаках. Девушки шуршали колготками, грациозно
подавали кофе, любезно разговаривали по телефону, получали приличные деньги,
и вчерашние инженеры, научные работники и комсомольские вожаки, неожиданно
располневшие и омордатевшие, возили их с собой, как протокольное приложение,
выставляли напоказ, как выставочный образец. "Это Вика, моя сотрудница".
"Это Жанна, мой личный секретарь". "Личный" звучало так, что не оставалось
сомнений -- если шеф перепьется и не сможет встать с горшка, Жанна подотрет
его и натянет брюки. Они вовремя раскрывали папочку с документами, подавали
авторучку, стучали каблучками, вежливо улыбались, приносили шефу пепельницу,
пригубливали бокал с шампанским после переговоров, оставляя на нем следы
помады, и успевали поддерживать уют в снятых для них квартирах. Держать при
себе девушку сопровождения считалось не менее важным, чем иметь хороший
автомобиль, достойный гардероб, престижный офис и крутую "крышу". Нет,
увольте. Не лежала у Медведева душа к подпольным фронтовым подругам, он
много лет держал в секретарях Наталию -- сдержанную, собранную, без точеной
фигурки, но с понятным домашним выражением лица, которой можно было доверить
и деньги, и офис, и непростой разговор с похмельным сантехником.

Он не верил в легких, доступных женщин, не верил, что есть такие, с
которыми он вдруг станет счастливее, чем с Настей. Кто сможет терпеть его
характер, его угрюмость, раздражительность, когда он впадает в творческий
запой или запой обыкновенный -- плановый, летний, когда он открывает на даче
ворота настежь, ходит босиком по газону, жарит шашлыки, принимает гостей,
пьет с теми, с кем не мог выпить зимой, замотанный делами и загородившийся
шлагбаумом собственного обещания -- пить раз в год. И удивительно -- Настя,
похоже, любила эти летние плановые "дни открытых ворот".

...День на пятнадцатый или двадцатый пить вдруг надоедало, стрелять из
пневматического ружья по тазу казалось глупым, компании утомляли, начинал
раздражать мусор и пробки, проросшие в траве газона, -- откуда их столько?
Медведев брал грабли, ставил сыну задачи, заводил газонокосилку, Настя
считала убытки -- они всегда у нее получались фантастическими, закрывал
ворота, топил баню, кряхтел, сидел в саду, потягивая "боржоми", и удивлялся
мохнатой желтизне языка -- откуда она взялась, если пили чистые виноградные
вина? Ну, может быть, пару раз коньяк. Коньяк, наверное, некачественный в
ларьке подсунули

И если даже допустить, что он влюбится в молодую стройную девушку,
которых сейчас оказалось неожиданно много -- спортивных, веселых, умеющих
себя держать и слушать, с ровной матовой кожей, блестящими волосами, -- о
чем ему с ними говорить? Он может рассказать им нечто интересное, хотя бы из
своей жизни, но что услышит в ответ? Как они ходят на аэробику, занимаются
английским, с кем были на дискотеке в последний раз и какие группы сейчас в
моде? Да они, наверняка, "Записки Пиквикского клуба" не читали, и процитируй
он что-нибудь, примут его за полудурка. Это поколение Мопассана мимо себя
пропустило, о Стендале не слышало. Может, и Пушкина не читали... Он никогда
не чувствовал себя обделенным, не тосковал по чужой женской ласке, не искал
той, которая бы поняла его всего до конца, снабдила вдохновением... Может,
поэтому и написал так мало? Да и что его понимать, он прост, как палка:
работа, дом, снова работа, дача, семья, собака... С Настей они тоже почти не
говорили о Диккенсе, Мопассане, Пушкине -- все больше о делах семейных, о
работе, о том, что показывают в телевизоре. Но он знал, что Настя чувствует
и воспринимает в жизни многое именно так, как воспринимает и чувствует он.
За восемнадцать лет совместной жизни, как у всякого мужчины, бывало такое, о
чем и вспоминать иной раз не хотелось, -- Медведев называл это пьяной
цыганщиной, но никогда не было любовницы.

...Медведев вернулся в Центр, сварил себе кофе и отнес в номер.
Разложил в безупречном порядке бумаги, книги и приготовился работать.

В дверь осторожно постучали. "Войдите!" -- крикнул через плечо Медведев
и услышал невнятный голос Лайлы. Она была в цветастых лосинах, искрящейся
кофточке, мягких домашних тапочках и не решалась переступить порог
приоткрытой двери. Медведев поднялся из-за стола и сделал приглашающий жест
рукой -- входите! Лайла, смущенно улыбаясь, вошла и, держась для наглядности
за голову, объяснила, что ее посетила сильная головная боль, а таблеток у
нее нет. Не мог бы Сергей дать ей анальгетик, если у него есть?.. О'кей, о'
кей, сказал Медведев, конечно, он даст. Он протянул ей упаковку анальгина и
цитрамона, Лайла выбрала анальгин и, смущенно улыбаясь, стала объяснять, что
сегодня много ездила на велосипеде, было жарко, она устала, потом ходила в
сауну при финском консульстве, и вот -- разболелась голова. Медведев узнал,
что финский консул -- ее друг, они оба любят велосипедный спорт и уже
объехали пол-острова.

"Зачем на острове финский консул?" -- поинтересовался Медведев. Лайла,
отняв ладошку от головы, сказала, что летом на Родос прилетают на отдых
около десяти тысяч финнов и финок. Им нужна помощь. Какая? Летом на остров
съезжаются проститутки из разных стран, они обирают доверчивых финских
мужчин до нитки. Некоторых мужчин подпаивают, они теряют деньги и документы.
Им надо помочь вернуться домой... Страдают и женщины -- они по простодушию
знакомятся с мужчинами, возникают проблемы... Им всем надо помочь добраться
до родины.

На этот раз Лайла говорила медленнее, чем обычно, более внятно, и
смотрела на Медведева серьезно и -- как ему показалось -- сочувственно,
словно предостерегала его примером своих наивных и доверчивых
соотечественников.

"Зимой у консула меньше работы, но все равно есть..." -- сказала Лайла
и, кивнув на письменный стол, поинтересовалась, как идет работа. "Спасибо,
-- улыбнулся Медведев. -- Медленно подхожу к главному..." -- "Русски толга
сапрякает, но пыстра етет! -- улыбнулась Лайла. -- Бай! Сенкью!" -- "Бай!"

Глава 3

Медведев хмуро ел сосиски с кетчупом и слушал рассуждения Анатолии о
Василии Аксенове, русском писателе, ныне преподающем в Америке. В открытые
настежь под потолком столовой окошки светило утреннее солнце, врывался со
склона холма теплый ветерок, но настроение складывалось поганое.

Собственно говоря, сестра-хозяйка, или менеджер по чистоте, как называл
ее Джордж, не рассуждала, а подсмеивалась над бывшим кумиром советской
молодежи за страсть к деньгам, которую она, очевидно, подметила в нынешнем
американском профессоре.

За столом напротив Медведева церемонно пил кофе немецкий поэт Вернер,
длинный, нескладный, избегавший встречаться с Сергеем Михайловичем
взглядами, а когда встречался, то Медведев чувствовал в нем затаенную
неприязнь европейского интеллектуала, живущего в аптечной чистоте квартиры,
к лесному жителю -- грязному, оборванному, влезшему в сапогах на ковер и
желающему сесть в кресло, чтобы вести разговор на равных. Вернер не спеша
пережевывал бутерброды и не спускал глаз с американского телевизионного
комментатора, передающего военную сводку из Чечни. Медведев старался скрыть
свою хмурость, понимая, что и Чечня и Аксенов со своими долбаными деньгами
относятся Вернером на печальный счет нынешней России, а значит, и на его,
Медведева, счет...