кругом.
качалась, как поплавок, голова плывущего человека.
руками и ногами. Через каждые три-четыре взмаха он поворачивал назад злое,
напряженное лицо.
малейшего желания быть "спасенным". Наоборот, он явно старается уйти как
можно дальше от спасителей. Кроме того, он превосходно плывет, а до берега
сравнительно недалеко.
требовал остановить пароход и спустить шлюпку.
Очень нужно. Вот через полчасика пришвартуемся, тогда и ловите своего
политического. А у нас пароходство коммерческое и частное. Оно политикой не
занимается, и на этот счет нет никаких инструкций.
сквозь толпу приготовившихся к высадке пассажиров третьего класса к тому
месту, куда должны были подать сходни. Он грубо расталкивал испуганных
людей, наступал на ноги, пихал корзины и наконец очутился у самого борта, с
тем чтобы первому выскочить на пристань, как только причалят.
качавшихся над рыбачьими сетями и переметами.
наступил вечер. В море было еще светло. Глянцевая зыбь отражала чистое небо.
Но все же вечер чувствовался и тут.
парохода - настолько темные и толстые, что днем невозможно было отгадать,
какого они цвета, - теперь стали просвечивать зеленым и красным и хотя еще
не освещали, но уже явственно светились.
Воронцовского дворца, возник как-то сразу и заслонил полгоризонта.
совершенно неподвижном озере гавани. Туда и заворачивал "Тургенев", очень
близко огибая толстую башню, в сущности, не очень большого маяка с колоколом
и лестницей.
океанских пароходов Добровольного флота, выставленных в ряд с внутренней
стороны брекватера. Чтобы полюбоваться их чудовищными якорями, Пете пришлось
задрать голову.
через гавань - вот-вот врежется в пристань.
как скумбрия. По борту слабо журчала вода.
проплыли совсем близко от борта, черные, страшные, мертвые...
увидел еще более жуткое: железный скелет сгоревшего парохода, прислоненный к
обуглившемуся причалу.
Воронки побежали по воде.
опять - очень медленно - приблизилась, но уже с другого борта.
пристани подали сходни. Первым по ним сбежал усатый и тотчас пропал,
смешавшись с толпой.
на мостовую пристани.
штатских. Они самым внимательным образом осматривали каждого сходившего с
парохода. Осмотрели они также и папу. При этом господин Бачей машинально
стал застегиваться, выставив вперед дрожащую бородку. Он крепко стиснул
ручку Павлика, и лицо его приняло точно такое же неприятное выражение, как
утром в дилижансе, когда он разговаривал с солдатом.
Петя, совершенно как взрослый, поместился рядом с папой на главном сиденье -
и поехали.
Этого раньше никогда не было.
почему! А я почем знаю? Стоит и стоит. А ты сиди.
раздражительность папы.
эстакаду, горы обугленных шпал, петли рельсов, повисших в воздухе, колеса
опрокинутых вагонов, весь этот неподвижный хаос, он закричал, захлебываясь:
касторовой шляпе, не то осуждая, не то одобряя.
симметричных дворцов, на светлом фоне ночного неба стояла маленькая фигурка
дюка де Ришелье с античной рукой, простертой к морю.
слышалась музыка. Над каштанами и гравием бульвара бледно дрожала первая
звезда.
шумело то в высшей степени заманчивое, недоступное, призрачное, о чем
говорилось в семействе Бачей с оттенком презрительного уважения: "в центре".
классе, каждый день могли ходить в театр, обедали почему-то в семь часов
вечера, держали вместо кухарки повара, а вместо няньки - бонну и зачастую
имели даже "собственный выезд", что уже превышало человеческое воображение.
свернув направо, стали подниматься в город.
дробным стуком колес, звонками конок, скрипом обуви и твердым постукиванием
тросточек по тротуару, выложенному синими плитками лавы.
и грустно золотела осень. Здесь, в городе, все еще стояло густое, роскошное
лето.
акациями.
ламп, освещая банки с крашеными леденцами. Прямо на тротуаре, под акациями,
лежали горы арбузов - черно-зеленых глянцевых "туманов" с восковыми лысинами
и длинных "монастырских", светлых, в продольную полоску.
нестерпимо ярком свете только что появившихся калильных ламп обмахивали
шумящими султанами из папиросной бумаги прекрасные крымские фрукты - крупные
лиловые сливы, покрытые бирюзовой пылью, и нежные коричневые, очень дорогие
груши "бер Александр".
виднелись клумбы, освещенные окнами особняков. Над роскошно разросшимися
георгинами, бегониями, настурциями трепетали пухлые ночные бабочки-бражники.
две хрустальные груши, полные яркой фиолетовой и зеленой жидкости. Петя был
уверен - яда. Из этой аптеки носили для умирающей мамы страшные кислородные