не видела, не замечала. На вопрос, есть ли у нее какой-нибудь большой,
главный недостаток, бабушка непроизвольно начинала себя хвалить. Якобы
ругая. Например, она говорила: "Я слишком добрая ". Или: "Открытая,
искренняя слишком. Это часто мне в жизни мешало ". Интервью с известными
артистами иногда проходит в том же ключе. Они точно так же, как моя
бабушка, себя очень хвалят, ругая. "Эх, слишком большое, доброе сердце у
меня. Отказать никому не могу. Помогаю всем ". Или: "Я слишком отходчивый,
быстро забываю обиды ". Или, например: "Да, я красивая и знаю это. Но моя
красота мне мешает. Я вижу, что мужчины хотят от меня одного. Им наплевать
на мой ум, на мою душу ".
конечно, и в большинстве случаев считала себя правой во всем, даже в
переименовании отца. Ну, дальше... Началась война на Украине. Немцы на ее
территории. С ними дерутся даже рабочие, потому что немцы стреляют во
всех, без разбора - и в гражданских, и в военных, и в медсестер. Ну и
бабушка опять была ранена. Во время перевязки. На этот раз в плечо. Попала
в лазарет, основанный социал-демократами, то есть эсерами, если не
ошибаюсь. И через десять дней ее там нашел Володя Смирнов. Она узнает, что
Володя был арестован немцами, а практика расстреливать каждого десятого
была, оказывается, и в Древнем Риме, и в первую мировую войну, и во
вторую, - словом, ничего новенького в этой области не было. Володе
повезло, как, впрочем, и мне, иначе я бы и не родился: он оказался
девятым. Не пятым, не восьмым, а девятым, до десятого было рукой подать.
Но девятый остался жить и выжил в тюрьме, хотя немцы есть совсем не давали.
Володей, поскольку ее звал революционный долг, и поехала по направлению
ревкома к Котовскому, медсестрой опять же. И там, в отряде, даже не знала,
где Володя, по каким дорогам гражданской войны шатается ее муж, ее самая
большая любовь. Да и какое же место в сердце может занять личное чувство,
если все отдано революции! Во вшах, в дерьме, с негнущейся ногой - но до
последнего вздоха. И с отрядом Котовского она проходит Каховку, Молдавию,
потом отряд вливается в регулярную армию, становится 14-й дивизией
Котовского. И уже дивизией гонят, как выразилась бабушка, Деникина.
фамилии Гейне. Если бы командиром был не Котовский, а Гете, было бы совсем
хорошо.
четыре человека. Заехали во двор к какому-то кулаку и отдали ему своих
лошадей в качестве платы за то, чтобы он их спрятал куда-нибудь. А тот
лошадей взял, людей спрятал, но предал. Выдал их деникинцам. Ну, повели их
в сарай. А кулак экономный был, потому, наверное, и богатый. У него ничего
не должно было пропадать. Он догадывался, что их расстреляют, поэтому двум
пленным мужикам говорит: " Что ж вы штанов-то, дураки, не жалеете, спать в
них ложитесь?
холодно, лежат на каменном полу, не кормят, хотя это-то как раз понятно:
чего кулаку переводить продукты на тех, кто завтра в землю ляжет. А один
из пленных еще и тифом болен. Лежит у бабушки на ноге. Она боится его
потревожить, лежит, не двигаясь. Но все же нога затекла, решила
повернуться, ногу пошевелила, а у того голова - стук о каменный пол.
Посмотрела - умер. Наутро повели их уже втроем к кладбищу. Велели рыть
себе могилы. Она не боялась и ни о ком не думала - ни о муже, ни о Яне, ни
о ком. И вся жизнь перед внутренним взором, как об этом говорят, не
пролетала. Ничего не было, пустота, только рыла себе могилу - и все.
Мужчины выкопали быстрее, стали ей помогать. Рыть медленнее им и в голову
не приходило.
сказала - " вскочил ", это, наверное, точнее, потому что скакали на
конях), вскочил, значит, на кладбище, охранников порубал, а бабушку и еще
двоих себе-могильщиков освободил. И получается, что мне во второй раз
повезло родиться.
эскадрон деникинцев. Окружали они все время друг друга и убивали. Так вот,
окружили они эскадрон деникинцев, а их офицеры, не давая себя
расстреливать, стали бросаться в колодец. Не все погибли, стонали там,
тогда их сверху добивали из винтовок. Взяли очень много пленных. И поехали
- пошли к Одессе.
шли пешком, хотя, по сути, и те и другие - наши: говорят на одном языке,
матерятся одинаково...
на дороге, у остальных нет сил их нести, оставляют, где упал. Вдоль дороги
- кукуруза, беляки ее рвут и едят на ходу. Пришли в Одессу. Поселилась она
у актрисы, жены комиссара дивизии (у Гейне, стало быть).
вшивым платьем, от которого актрисе чуть плохо не стало. И она подарила
бабушке (не в благотворительных, а в гигиенических целях) свою кружевную
рубашку и юбку.
направил ее на работу в госпиталь, размещавшийся в помещении института
благородных девиц.
больных, и персонала - была такая: сто граммов ячменного хлеба, сто
граммов ячменной каши и одна вобла. Еще у кого-то из медсестер оказалась
бутылка коньяка, и, пока не кончилась, им выдавали в день по полрюмки. Ну
холод, - это само собой, вши опять же, а куда они денутся! Часто ночевала
в госпитале, актрисе не очень нравилась вшивая квартирантка, да и кому она
может понравиться...
предел:
жизнь запомнила. Его, говорит, струсишь, и под ногами трещат вши. В ее
рассказе это одеяло для меня - этакий саркастический символ нашей
революции: рваное, все набитое вшами, но все-таки - принципиально красное.
бабушка.
располагаться красиво и со вкусом.
наконец нашел. Ему, видно, искать было полегче, чем другим: он знал, что
она, если жива, будет непременно работать в каком-нибудь госпитале.
Революция разъединяла семьи, бросала мужей, жен и детей в разные стороны,
они тосковали друг по другу и не знали никогда точно, встретятся ли
когда-нибудь вообще.
разрушен, и на его руинах бродили одинокие несчастные люди в поисках своих
близких. Но свято верили, что будет лучше, что семьи воссоединятся, что
вшей не будет, смерти не будет и заживем хорошо. Вот еще чуть-чуть - и
заживем хорошо. Вот еще немного потерпим - и тогда как заживем!.. Сколько
лет с той поры - а все верим и верим...
две основные: в Бога (у белых) и в революцию (у красных). Белые верили в
то, что Бог не допустит больше этого безобразия и все пойдет по-прежнему.
Они думали, что не может обыкновенная шпана руководить государством; они
были убеждены, и не без оснований, что любую революцию делает шпана или ее
делают руками шпаны.
думали беляки. Шибко образованные они были, больно умные... Кстати, слова
" больно умный " (что, по сути, должно быть как раз хорошо) стали для
России потом на долгие годы одним из самых тяжелых оскорблений.
молились.
окопам исторического материализма, заставляя забывать о себе, о родных и
служить только ей, любимой и ненаглядной...
монархия для него была любимой и ненаглядной и уж тем более не революция,
а всего-навсего жена его Полина, моя бабушка, которую он почему-то любил
больше монархии и даже всего белого движения и, следовательно, отчаянно и
упрямо искал ее. И нашел в этом одесском госпитале. И остался при ней,
прикинувшись фельдшером.
пришлось.
спрашивает начальник. " Фельдшер ",- отвечает Смирнов, но, поскольку врать
не умеет, врет плохо, бездарно, отводит глаза и смущается. "Что-то я таких
фельдшеров не знаю ",- с растущим подозрением молвит начальник и решает
беглого беляка проэкзаменовать. На первые же вопросы по медицинской части
Смирнов ответить затруднился. Но произошло чудо: начальник его пожалел и
оставил, может, из-за бабушки, в знак признания ее заслуг перед восставшим
народом.
вспоминает бабушка, не замечая, что " люди штабелями " превратились со
временем у нас в один из самых расхожих разговорных и литературных
штампов. Корни наших отечественных " штабелей " произошли из нашей "
великой " революции, потом лагерей, потом другой войны; и это наша
специфическая национальная черта (или беда) - " людей штабелями " нет
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Буркатовский Сергей
Семенова Мария
Самойлова Елена
Орлов Алекс