их от недуга, - только назвала она дочь Котруллой. И как драгоценность
берегла ее до положенного срока, когда выдала замуж за юношу из знатной
семьи. Родом он был из тех же мест и принадлежал к семейству, которому в
этом крае некогда была вверена власть божественной птицей, отчего и пошло
его и поныне славное имя; юноше так пришлась по душе нареченная, что,
оставив имя свое и предков, он принял имя супруги, увековечив его в
потомстве, которое щедро даровала ему Люпина. Произойдя от него, в том же
пышнейшем городе родился и мой отец; почтенный доспехами рыцаря, он был
именитейший среди тех, кто правил общественными делами, и, живя в достатке,
взысканный богами, меня, ими дарованную дочь, нарек Мопсой. Видя, что я, еще
маленькая, уже обещаю стать красивейшей, он посвятил меня Палладе;
благосклонно приняв меня в священных гротах, выбитых копытом коня,
рожденного от Горгоны, она допустила меня в собрание муз, где я вкусила
Кастальских струй и твердой рукой искала вершины Кирры, пытающей звезды;
благоговейно почитала я бледные лики мудрейших, жителей тех высот, и
нередко, когда Аполлон пел под звуки кифары, я внимала ему в кругу девяти
муз. Но вот я достигла возраста, положенного для супружества, отец мой,
должно быть, по внушенью Юноны, счел мою наружность достойной объятий и, как
благочестивый родитель - хотя благ был замысел, но не его исполненье, ибо
доволен был тот, кто брал, но не та, кого отдавали, - в ожидании внуков
сочетал меня священными узами брака с одним человеком, усердно служившим
Вертумну. Но как я подумаю о том, кто мне, нестроптивой, послушной
родительской воле, достался в мужья, так находит на меня страх: не даром он
носит имя того, кто пятым после Юлия Цезаря взошел на монарший престол -
весь мир со скорбью дивился его поступкам, а более всех вскормившая его
мать, которой худо пришлось от сына, не оттого ли, что в попечениях о его же
благе учинила злодейство над Клавдием и Британником.
а не мужем; он так безобразен собой, что ради его целомудренных объятий я не
могла позабыть Паллады, которой и прежде служила, а теперь служу с еще
большим усердием. Однажды, в ту пору, когда Феб, покинув созвездие Пса,
умеряет жар палящих лучей под стопой немейского льва, я шла беспечно по
берегу моря, всей грудью вдыхая дуновенья свежего ветра. Отогнав от себя
докучные страхи, я погружалась воображеньем в науки, напрягая непослушную
память, когда внезапно мысли мои приняли иной оборот: глядя на воды, в
челне, плывущем по зыбким волнам, я увидела прекрасного видом юношу, имя
его, как я потом разузнала через соседей, было Аффрон. Зорким глазом я
тотчас приметила, что морские забавы его и страшат и прельщают, отчего он и
в открытое море не держит челнок, и к берегу не хочет пристать, но, правя
неопытной рукой, неуклюже ведет его вдоль суши. Тем временем красота юноши
проникла мне в душу, и я, по внушенью той самой богини, о которой мы
уговорились здесь рассуждать, томным голосом стала призывать его выйти на
берег. Однако по простоте своей или пренебрегая мной, он не только не внял
моим призывам, но едва-едва удостоил ответа; и с еще большим упрямством
повлек неверный челн дальше вдоль берега моря. Не отступаясь, я следовала за
ним близ самой воды, с пламенным желаньем взирала на его грубую наружность и
с тревогой размышляла об опасностях, которые моим глазам были столь
очевидны; и как ни невежествен был он в обхожденье со мной, сраженная
любовью, я возгласами и увещаньями предупреждала его о грозящих бедах. Но
все было без толку, и тем сильнее томило меня желанье; не раз я была готова
броситься в море, чтобы вызволить его из беды, но с трепетом вспоминала,
какая участь постигла волей морских богов злополучную Сциллу, и беглянку
Аретузу, и еще многих других; страх тотчас укрощал мой порыв, и, в надежде
голосом больше способствовать делу, чем телесной силой, я так возопила:
спасенья, я не очумелый зверь, как те злосчастные псы, что растерзали тело
хозяина своего Актеона, я не вакханка, преследующая тебя, подобно несчастной
Агаве с сестрами, в безумии настигшей Пенфея. Я благородная нимфа здешних
мест, возлюбившая тебя превыше всего на свете; не прочь от меня, а ко мне
правь, и тебя не поглотит бурное море, под чьей обманчивой гладью таятся
пучины. Кто усомнится в том, что Дафна, познай она Феба со спокойной душой,
не стремилась бы прочь от него и не просила заступничества богов, изза
которого до сих пор зеленеет лавром? Никто, если здравым умом припомнит о
сладостных объятьях, которые с ним познала Климена, Так и ты, беги от своей
суровости, если не хочешь себе вреда; приди ко мне, и я так же приму тебя в
объятья, как Геро обессиленного и промокшего до костей Леандра; равных этим
объятьям ты не изведал. Что же ты? Какой страх, какая робость тебе мешают?
Какая богиня Эвменида тебя ужасает? Может, ты боишься меня, как бы не
повторилось с тобой того, что случилось с Гермафродитом из-за влюбленной
Сальмаки? Но в этом деле не с нее спрос, а с богов, которым угодно было так
поступить; я же домогаюсь другого, ты вознегодуешь, и поделом, на свое
упрямство, когда узнаешь мои желанья. Да разве могу я видом внушить страх
хоть единой душе? По мне, красивейшей на Парнасе, вздыхали боги, и немало их
мне служило, сам Аполлон, озаряющий светом разом землю и небо, искал моих
милостей и, явив мне свои таланты, посвятил в тайны искусства, ни одной не
укрыл, да к тому же наделил меня тем, что отнял у обманувшей его Кассандры:
люди верят моим прорицаньям, а сверх того, он сделал меня бессмертной. Ты,
верно, оттого убегаешь, что не знаешь, кто я, так слушай же. Я дочь
благородных родителей, дала обеты Палладе, всеми чтимой богине, ее
благостной волей я нимфа горы Парнас, еще в младенчестве у груди парнасских
муз я вкусила их сладостного молока. И богиней моей я столь взыскана, что
мне сделались внятны тайные прорицания Кирры; я знаю прошедшее и зрю
грядущее так, точно вижу его воочию пред собой. Только ты, хоть ты и рядом
со мной, по-прежнему мне недоступен и заставляешь меня усомниться в самой
себе. Но как бы ты ни противился, я знаю, ты достоин моей красоты, и, если
правда то, что мне приходилось видеть, ты еще будешь ею счастливо обладать.
Но желание нудит меня приблизить срок, чрезмерно отдаляемый твоим
упрямством. Приди же, о юноша, мореплавание не столь любезное ремесло, как
то, которому я обучу тебя. Я владею щитом Паллады, обтянутым шкурой козы,
вскормившей Юпитера, копьем и убором Минервы, я держу ее птиц для твоих
забав, я подарю тебе меч, которым Персей отсек мерзостную голову Медузы. А
если во всеоружье ты вздумаешь посетить горние сферы, я покажу тебе, как
привязывать крылья к стопам, и ты превзойдешь в искусстве Дедала,
устрашенного жарким небом и влажным морем. Со мной ты узнаешь чертоги богов,
где ничто от меня не сокрыто, проникнешь в тайну быстрых ветров и бурных
движений вод; поймешь, почему земля обнажается под знаком Весов и
возрождается под знаком Овна. Поспеши ко мне, дары мои еще превзойдут
обещанья. Отзовись, о юноша, на мой голос, открой слух и внемли: если меня,
прекрасную, могучую, щедрую в дарах, ты отвергнешь, я мольбами обрушу на
тебя праведный гнев богов, и как Амфиарай на виду у фпванцев чрез отверстую
бездну с колесницей провалился в Дит, так и тебя вместе с челном поглотит
пучина". Много раз я взывала к нему, твердила и обещания и угрозы, но слова
мои уносились с ветром. И не обнадеживай меня проверенный опыт, я бы с
отчаянья отправилась к стигийским теням вслед за несчастной Библидой,
наложившей на себя руки из-за упрямства Кавна. Но что попусту растекаться в
словах. Чем больше он ожесточался против меня, тем сильнее язвило меня пламя
святейшей Венеры, сверху взиравшей на наше единоборство. Тогда я измыслила
новый довод, и, хотя может показаться, что мой поступок впору скорее
разнузданной женщине, я не скрою его от вас, ибо вы горите тем же огнем, что
и я, и отгоню стыд, уже заливший румянцем мои щеки. Так вот, длинное, как
сейчас, одеянье, касавшееся земли и опоясанное у бедер, я подняла много
выше, чем подобает, сделав вид, что опасаюсь волн, и обнажила белые ноги, к
которым он тотчас, как я заметила, устремил жадные взгляды, но и тут с
прежней жестокостью не перестал противиться моим желаньям. Тогда, решившись
переломить его, я сбросила с плеч легкое покрывало, точно мне было невмоготу
от зноя, и, слегка нагнувшись, без слов, позволила ему обозреть прелести
нежной груди; едва их увидев, побежденный, он повернул ко мне нос челна и
обратился с такими словами: "Юная дева, подожди, я сражен твоей красотой;
вот я спешу, готовый к твоим усладам".
точь-в-точь как царя Итаки у берегов дочери Солнца, когда он узнал, что
Киллений послан ему на помощь. Сойдя на берег и удостоившись моих объятий,
он из увальня превратился в просвещенного юношу, и отныне в наших пределах
нет никого, кто превзошел бы его славой или талантами. Затратив столько
усилий, испытав муки любовного жара, я познала благополучный конец, и это
часто дает мне повод украшать себя, петь и празднично веселиться. А так как
Венера благоприятствовала моей любви, то в дни ее празднеств я с
торжественными воскурениями посещаю ее алтари и надеюсь, что всегда буду по-
сещать их с моим Аффроном.
XIX
Сертаков Виталий
Березин Федор
Круз Андрей
Андреев Николай
Громыко Ольга
Шилова Юлия