Чтение 11–й страницы книги ~Путь Шеннона~

- И все-таки я расскажу вам, мистер Шеннон. - Темные глаза ее
сверкнули. - Я была в ваших родных местах. Каждый год наша община
разбивает где-нибудь лагерь, и мой отец выступает на молитвенном собрании
под открытым небом. Вам это, возможно, покажется забавным, но я езжу с
ним. В этом году наш лагерь был разбит в Ливенфорде.

Я начал смутно догадываться, к чему она клонит, и настроение мое стало
еще мрачнее.

- Надеюсь, палатка не обрушилась на вас.

- Нет, не обрушилась, - запальчиво ответила она, - хотя я уверена, что
вам бы этого очень хотелось.

- Нисколько. Я люблю цирковые представления. Так что же вы там делали?
Прыгали сквозь обручи?

- Нет, мистер Шеннон. - Голос ее дрогнул. - Мы замечательно,
плодотворно выполнили свою миссию. В Ливенфорде, видите ли, есть немало
хороших людей. Я познакомилась кое с кем из них после нашего первого
собрания. Там была одна чудесная старушка... некая миссис Лекки.

Хоть я и крепко держал себя в руках, а все-таки вздрогнул. Правда, я
больше года не видел ее, но разве мог я забыть эту упрямую женщину,
которая была и опорой и бичом моего детства, эту неповторимую особу,
носившую шесть нижних юбок и ботинки с резинкой сбоку, чье ложе я разделял
в возрасте семи лет, любительницу молитвенных собраний под открытым небом,
ревеня и мятных лепешек, которой сейчас - как я быстро прикинул в уме -
должно быть, уже восемьдесят четыре года! Это ведь была моя бабушка.

Глаза стоявшей передо мною мисс Лоу метали молнии - она увидела, что
задела меня за живое. Внезапно она затряслась, словно в ознобе.

- Поскольку это ваши родные места, мы, естественно, заговорили о вас.
По правде сказать, мой отец спросил, нельзя ли уговорить кого-нибудь из
ваших богатых родственников присоединиться к нашей общине. Она сначала
уставилась на нас, а потом принялась хохотать. Да, мистер Шеннон, хохотать
во все горло.

Я почувствовал, что краснею: перед моими глазами возникло желтое,
сморщенное, усмехающееся лицо, но моя мучительница безжалостно продолжала
наносить удары:

- Да, она рассказала нам про вас все. Сначала мы не хотели верить. "Тут
какая-то ошибка, - сказал папа. - У этого молодого человека весьма
высокопоставленные родственники". Тогда она повела нас через общественный
сад.

- Хватит! - в ярости рявкнул я. - Меня не интересует, что она делала.

- Она повела нас через общественный сад и показала нам ваше поместье. -
Бледная и дрожащая, мисс Джин Лоу, задыхаясь, с трудом выговаривала слова:
- Мрачный убогий домишко, соединенный общей стеною с другим таким же,
вокруг все заросло бурьяном, на веревках висит белье. И все ваши гнусные
выдумки выплыли наружу одна за другой. Она сказала нам, что в войну вы
вовсе не терпели крушения и не спасались на плоту. "Такой не утонет, -
сказала она, - он весь пошел в своего беспутного деда". Да, она даже
сказала нам... - тут, когда дело дошло до моего самого страшного греха,
голос изменил мисс Джин: - ...в какую церковь вы ходите.

Я в бешенстве вскочил на ноги. Это было последней каплей в чаше моих
бед.

- Да какое вы имеете право читать мне мораль? Я пошутил с вами тогда -
и все тут.

- Пошутили?! Это уж совсем стыдно.

- Замолчите вы наконец! - гаркнул я. - Никогда бы я вам всего этого не
наговорил, если б вы не бегали за мной, не донимали меня своими проклятыми
медицинскими сочинениями и... своими дурацкими белыми коровами.

- Ах, вот оно что! - Она изо всех сил закусила губу, но не смогла
сдержать слез. - Вот она где правда. Эх, вы - благородный джентльмен,
герой, аристократ! Вы - презренный Анания [библейский лжепророк], вот вы
кто. Поделом бы вам было, если б и вас покарали силы небесные. - Она то
бледнела, то краснела, потом судорожно глотнула и вдруг бурно, неудержимо
разрыдалась. - Я не желаю вас больше видеть - никогда, никогда в жизни.

- Это меня вполне устраивает. У меня вообще никогда не было желания вас
видеть. По мне, так можете уезжать хоть в Блейрхилл, хоть в Западную
Африку, хоть в Тимбукту. Вообще можете убираться к черту. Прощайте.

Я вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

8

Почти всю ночь я не спал, раздумывая над своим неопределенным будущим.
В комнате было холодно. Сквозь раскрытое окно, которое я никогда не
закрывал, до меня долетал грохот трамваев с Пардайк-роуд. От него у меня
гудело в голове. Время от времени со стороны доков доносился протяжный вой
сирены - это какое-нибудь судно, воспользовавшись приливом, спускалось по
реке. Из-за стенки не слышно было ни звука - ни единого. Я лежал на спине,
заложив руки за голову, и терзался горестными думами.

Ашер не понимал того, что некая внутренняя необходимость - если хотите,
вдохновение - побуждала меня заниматься моим" исследованием. Как мог я
забросить свою работу, ведь это означало бы пойти наперекор совести
ученого, все равно, что продать себя в рабство! Желание разгадать причину
эпидемии, найти эту странную бациллу было неодолимо. Я просто не мог от
этого отказаться.

Настало утро; сделав над собой усилие, я поднялся. Одеваясь, я разорвал
вязаный свитер, который носил под курткой, - старенький свитер,
прослуживший мне всю войну и ставший положительно незаменимым.
Раздосадованный, я стал бриться и порезался. Проглотив чашку чаю, я
выкурил сигарету и затем отправился в университет.

Утро было холодное, ясное - казалось, все, кто попадался мне на пути,
были в отличнейшем настроении. Я обогнал несколько девушек в платках -
смеясь и болтая, они шли на работу в Гилморскую прачечную. На углу
владелец табачной лавки протирал в своем заведении стекла.

На душе у меня было по-прежнему горько и тяжело, и чем ближе я подходил
к зданиям кафедры патологии, тем больше волновался, ибо с честью выйти в
критическую минуту из положения было - увы! - выше моих возможностей.
Войдя в лабораторию, я увидел, что все в сборе, и побледнел.

Все смотрели на меня. Я прошел к своему столу, вытащил ящики и принялся
вынимать из них бумаги и книги. Тут профессор Ашер подошел ко мне.

- Очищаете место для новых занятий, Шеннон? - мимоходом спросил он,
словно я уже покорился ему. - Когда вы освободитесь, я хотел бы обсудить с
вами план нашей работы.

Я перевел дух и, стараясь, чтобы голос звучал ровно, произнес:

- Я не могу взяться за эту работу. Сегодня утром я ухожу с кафедры.

Мертвая тишина. Я, конечно, произвел сенсацию, но это не доставило мне
удовлетворения. В глазах у меня защипало. Ашер сердито нахмурился. Я
увидел, что он не ожидал этого.

- А вы понимаете, какие могут быть последствия, если вы уйдете без
предварительного оповещения?

- Я учел это.

- Ректорат, несомненно, поставит против вашей фамилии черный крест. И
вы никогда больше не сможете поступить на кафедру.

- Ничего не поделаешь: придется пойти на это.

Почему я так мямлил? Ведь я же хотел держаться спокойно и холодно, это
было тем более нужно сейчас, когда досада и удивление сменились на его
лице выражением открытой неприязни.

- Прекрасно, Шеннон, - строго сказал он. - Вы поступаете необычайно
глупо. Но раз вы упорствуете, я не могу помешать вам сделать глупость. Я
просто умываю руки, и все. В том, что произойдет, виноваты будете вы и
только вы.

Он пожал плечами и направился в свой кабинет, предоставив мне
заканчивать сборы. Сложив все в пачку, я обеими руками взял ее и окинул
взглядом лабораторию. Ломекс сидел и с обычной полуулыбочкой рассматривал
свои ногти, а Смит, повернувшись ко мне спиной, с наигранным безразличием
возился у клеток. Только Спенс выказал мне сочувствие - когда я проходил
мимо его стола, он тихо сказал:

- Если я могу быть вам полезен, дайте мне знать.

По крайней мере хоть кого-то взволновал мой уход. Я кивнул Спенсу и с
высоко поднятой головой направился к выходу, но, проходя в дверь с
качающимися створками, не удержал своей ноши: несмотря на все мои усилия,
книги выскочили у меня из рук и рассыпались по всему коридору. Здесь было
темно, так что мне пришлось встать на колени и ощупью собирать свои
пожитки.

На улице холодный воздух ударил в мое разгоряченное лицо, и я вдруг
растерялся: как-то странно было среди бела дня возвращаться домой; это
чувство еще более усилилось, когда я чуть не упал, споткнувшись о ведро с
мыльной водой в темной прихожей "Ротсея". Дом казался каким-то чужим, а
воздух в нем - еще более спертым, чем всегда.

Я поднялся наверх, по привычке вымыл руки и, сев за стол, уставился на
грязные обои. Что теперь делать? Но, прежде чем я успел ответить на этот
вопрос, дверь растворилась, и мисс Эйли, в старом халате и стоптанных
домашних туфлях, держа в руках швабру и совочек для мусора, вошла в
комнату. Увидев меня, она слегка вздрогнула от неожиданности.

- Роб? Что случилось? Вы не заболели?

Я покачал головой; она добрым, встревоженным взглядом смотрела на меня.

- Тогда почему же вы не в университете?

Я с минуту помедлил, потом выпалил всю правду:

- Я ушел оттуда, мисс Эйли.

Она не стала меня расспрашивать, только молча долго глядела на меня, и
выражение лица у нее было такое хорошее, почти нежное. Сдунув прядку
волос, падавшую ей на глаза, которые когда-то были голубыми, она сказала: