постеснялись взять разбойники, а именно сорок дядиных дукатов. Но и это их
не удовлетворило: их жадные, неутомимые руки обшарили меня с головы до
пят; они поворачивали меня во все стороны и даже раздели донага, ища денег
между телом и рубашкой. Думаю, что они охотно вскрыли бы мне живот, чтоб
посмотреть, не запрятал ли я туда чего-нибудь. После того как они столь
добросовестно исполнили свой служебный долг, коррехидор допросил меня. Я
откровенно рассказал ему все, что со мной случилось. Он приказал записать
мои показания; затем он удалился, забрав с собой своих альгвасилов и мои
деньги, и оставил меня совершенно голым на соломе.
человеческая! Сколь полна ты диковинных приключений и превратностей! С тех
пор как я выехал из Овьедо, меня постигают одни только невзгоды: не успел
я избавиться от одной опасности, как попадаю в другую. Думал ли я, въезжая
в этот город, что мне придется так скоро познакомиться с коррехидором?"
Предаваясь этим тщетным размышлениям, я снова облачился в проклятый камзол
и прочее платье, ставшее причиной моего несчастья. Затем я обратился к
самому себе с увещеванием не падать духом: "Ну, Жиль Блас, крепись! Помни,
что после этих дней могут наступить другие, более счастливые. Пристойно ли
тебе предаваться отчаянью в обыкновенной тюрьме, после того как ты прошел
столь тягостный искус терпения в подземелье? Но, увы! - добавил я
печально, - это самообман! Как выйду я отсюда? Ведь у меня только что
отняли все средства к тому, ибо узник без денег - все равно что птица с
подрезанными крыльями".
вертеле, мне принесли черный хлебец и кувшин воды, предоставив терпеливо
глотать досаду в своем узилище. Целых пятнадцать дней просидел я там, не
видя никого, кроме тюремщика, который каждое утро неизменно возобновлял
мой рацион. Как только он приходил, я заговаривал с ним и пытался вовлечь
его в беседу, чтобы сколько-нибудь рассеять скуку; но эта важная особа и
не думала удостоить меня ответом; невозможно было выжать из него ни одного
слова; по большей части он даже входил и выходил, ни разу не взглянув на
меня. На шестнадцатый день явился ко мне коррехидор и сказал:
сообщить тебе приятную весть. Даму, которая была с тобой, я приказал
проводить в Бургос; перед тем я допросил ее, и она показала в твою пользу.
Тебя сегодня же выпустят, если только погонщик, с которым, по твоим
словам, ты ехал из Пеньяфлора в Какавелос, подтвердит твои показания. Он
сейчас в Асторге. Я послал за ним и поджидаю его: если он сознается во
всей этой истории с пыткой, то я немедленно отпущу тебя на свободу.
опасности. Я поблагодарил судью за милостивое и скорое решение, которое он
вынес по моему делу, и не успел я еще договорить этих учтивостей, как
прибыл мой возница в сопровождении двух полицейских стражников. Я тотчас
же узнал его; но злодей-погонщик, без сомнения, продавший мой чемодан со
всем его содержимым, испугался, как бы ему не пришлось вернуть вырученные
за него деньги, если он меня опознает; а потому он нагло заявил, что не
ведает, кто я такой, и что меня в глаза не видал.
пожитки, и отдай долг истине. Посмотри на меня хорошенько: я один из тех
молодых людей, которым ты пригрозил пыткой в местечке Какавелос и которых
ты так испугал.
имеет ни малейшего понятия, и так как он до конца твердо стоял на том, что
меня не знает, то мое освобождение было отложено до другого раза.
подтверждает твоих показаний, а потому я при всем желании не могу вернуть
тебе свободу.
тюремщика и поститься, довольствуясь хлебом и водой. Мысль о том, что я не
могу вырваться из когтей правосудия, хотя не совершил никакого
преступления, приводила меня в отчаяние: я жалел о подземелье. "В
сущности, - размышлял я, - мне жилось там лучше, чем в этой темнице: я
сладко ел и пил с разбойниками, вел с ними приятные беседы и утешался
надеждой когда-нибудь удрать от них. Теперь же, несмотря на свою
невинность, я, пожалуй, сочту за великое счастье, если меня выпустят
отсюда и отправят на галеры".
по городу распространилась молва о моих похождениях в том виде, в каком я
изложил их при дознании. Кое-кто из горожан пожелал из любопытства
взглянуть на меня. Они поочередно подходили к маленькому окошку, сквозь
которое свет проникал в мою темницу, и, поглазев на меня некоторое время,
удалялись. Я был весьма удивлен этим новым обстоятельством. С тех пор как
меня посадили, никто не заглядывал в это окно, выходившее на двор, где
царили безмолвие и ужас. Из этого я заключил, что обо мне в городе
заговорили, но не знал, считать ли это хорошим или дурным
предзнаменованием.
псаломщик из Мондоньедо, который, как и я, пустился наутек, испугавшись
пытки. Я узнал его, а он тоже не отрекся от знакомства. Мы обменялись
приветствиями, и между нами завязалась долгая беседа. Мне пришлось снова
подробно рассказать свои приключения, что произвело на моих слушателей
двоякое впечатление: я рассмешил их и возбудил в них сострадание. В свою
очередь певчий сообщил, что произошло на постоялом дворе в Какавелосе
между погонщиком и молодой женщиной, после того как панический страх
заставил нас бежать оттуда; словом, он передал мне то, о чем я выше уже
повествовал. Наконец, прощаясь со мной, он обещал, не теряя времени,
похлопотать о моем освобождении. Тогда остальные посетители, явившиеся,
как и он, из одного только любопытства, заявили, что сочувствуют моему
несчастью; они обещали присоединиться к молодому псаломщику и сделать все
от них зависящее, чтоб вернуть мне свободу.
коррехидору, который, узнав от псаломщика, как было дело, уже более не
сомневался в моей невинности и три недели спустя пришел ко мне в тюрьму.
подержать тебя здесь; но мне не хочется затягивать дело. Ступай, ты
свободен; можешь уйти отсюда, когда тебе заблагорассудится. Однако скажи
мне, - добавил он, - не сумеешь ли ты разыскать подземелье, если отвести
тебя в тот лес, где оно находится.
него до рассвета: мне никак не узнать этого места.
темницы. Действительно, минуту спустя тюремщик вошел в мою камеру в
сопровождении одного из сторожей, который нес холщовый узел. Оба они с
важным видом и не говоря ни слова сняли с меня камзол и штаны, сшитые из
хорошего сукна и почти новые; затем они напялили на меня какое-то старое
рубище и, взяв за плечи, вытолкали из тюрьмы.
умерило радость, присущую узникам, выпущенным на свободу. Я хотел было
тотчас же удалиться из города, чтоб укрыться от взоров толпы, которые были
для меня почти что невыносимы. Однако чувство благодарности одержало верх
над стыдом: я пошел поблагодарить молодого псаломщика, которому был столь
многим обязан. Увидев меня, он не мог удержаться от смеха.
обошлось с вами здешнее правосудие, как я погляжу.
бы только, чтоб все судейские были честными людьми: хоть бы одежду мне
оставили; кажется, я недешево за нее заплатил.
формальностями, которые надлежит соблюдать. Не воображаете ли вы, кстати,
будто ваша лошадь возвращена прежнему владельцу? Как бы не так: она стоит
теперь в конюшне у повытчика, где ее берегут в качестве вещественного
доказательства. Не думаю, чтоб пострадавшему дворянину удалось получить
назад хотя бы загривок. Но поговоримте о другом, - продолжал он. - Каковы
ваши намерения? Что собираетесь вы теперь предпринять?
разбойников. Она, наверно, даст мне несколько пистолей; я куплю новую
сутанеллу (*24) и отправлюсь в Саламанку, где попытаюсь использовать свою
латынь. Но все дело в том, что я еще не в Бургосе: ведь надо питаться в
дороге, а вы сами знаете, как наголодаешься, путешествуя без денег.
правда, он несколько тощ, но псаломщик, как вам известно, не епископ.
радушием, что я принужден был принять его независимо от содержимого. Я
поблагодарил псалмопевца так, как если б он подарил мне все золото в мире,
и рассыпался в предложении услуг, которые, впрочем, мне никогда не удалось
ему оказать. Затем мы расстались, и я удалился из города, не навестив
остальных лиц, хлопотавших о моем освобождении. Я удовольствовался тем,
что призвал на их головы тысячи благословений.
оказалось немного денег; да к тому же какие деньги, - одна только мелочь.
К счастью, я за последние два месяца привык к весьма скудному питанию, так
что у меня даже еще оставалось несколько реалов, когда я добрался до Понте
де Мула, расположенному неподалеку от Бургоса. Там я остановился, чтоб
Прозоров Александр
Жюль Верн
Якубенко Николай
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Махров Алексей