дверях.
рад. Через минуту-другую отпустило чувство ответственности, стыд, тревога,
и вот он вполне готов весело провести вечерок.
теперь испытывал к ней неприязнь. В этот вечер он не знал, куда себя
девать, - в пивную не пойдешь, не с чем, уже и так изрядно задолжал. И вот
пока жена сидела в палисаднике с малышом, он стал шарить в верхнем ящике
кухонного шкафа, где она держала кошелек, нашел его, раскрыл. Внутри
полкроны, две монетки по полпенса да шестипенсовик. Он взял шестипенсовик,
аккуратно положил кошелек на место и вышел из дому.
взять шестипенсовик, и сердце у нее упало. Потом она села и подумала: "А
был ли там шестипенсовик? Может, я его потратила? Или оставила где-нибудь
еще?"
думала, тем ясней становилось, что деньги взял муж. У нее только и было
денег, что в кошельке. Невыносимо, что он мог взять их тайком. Так уже
бывало дважды. В первый раз она не подумала, что он виноват в пропаже, но
в конце недели он подложил недостающий шиллинг в кошелек. И тогда она
поняла, что деньги брал он. Во второй раз он их не вернул.
рано, - она сказала ему холодно:
не видал твоего кошелька.
Нет, хватит с меня.
Торопливо пошел умыться, потом решительно отправился наверх. Скоро он
спустился, уже одетый, с большим узлом в огромном синем клетчатом платке.
затопал вон из дома. Она сидела и не могла унять дрожь, но сердце до краев
было полно презренья. Что делать, если он уйдет на какую-нибудь другую
шахту, станет там работать и свяжется с другой женщиной? Но нет, где ему,
слишком хорошо она его знает. И уж в этом она вполне уверена. Но все равно
тревога терзала душу.
не вернется.
плакали. А миссис Морел рассмеялась.
усталостью, забеспокоилась. Она говорила себе, какое облегчение никогда
больше не видеть Уолтера; но и тревожно было - ведь у нее на руках дети;
да и чувствовала она, что внутренне еще связана с ним, не готова его
отпустить. И втайне отлично знала, нет, не может он уйти.
открыть дверь. Она посмотрела. За дверью лежал в темноте синий узел. Она
присела на большой кусок угля и рассмеялась. И каждый раз, как взглядывала
на него - такой большой и, однако, такой постыдный, сунутый в угол за
дверь, с повисшими концами платка, будто удрученно опущенными ушами, ее
опять разбирал смех. На душе полегчало.
задержится в пивной, его долг возрастет. Она так устала от него... устала
до смерти. Ему не хватило мужества, даже чтоб вынести со двора свой узел.
жалкий, но при этом угрюмый. Она ни слова ему не сказала. Он снял куртку,
плюхнулся в кресло и начал стаскивать башмаки.
сказала она.
исподлобья, стараясь, чтоб это прозвучало повнушительней.
сказала миссис Морел.
все стаскивал башмаки, готовился ко сну.
его утром притащат в дом дети, - сказала она.
в сторону жены, прошел через кухню и поспешно поднялся по лестнице.
Увидев, как он с узлом в руках торопливо проскользнул в дом, миссис Морел
посмеялась про себя, но горько ей было - ведь прежде она его любила.
3. ОТХОД ОТ МОРЕЛА - СРАЖЕНЬЕ ЗА УИЛЬЯМА
был большой поклонник лекарств, за которые, как ни странно, часто платил
сам.
нашем доме и глотнуть ничего нету.
первейшее лекарство. И он приготовил себе кувшин полынного чаю. На чердаке
у него были подвешены пучки сухих трав: полынь, рута, шандра, цветы
бузины, неврачница, алтей лекарственный, иссоп, одуванчик и василек.
Обычно на полке в камине стоял кувшин с тем или иным отваром, и Морел пил
его, не жалея.
- И стал уговаривать детей отведать.
не соблазнялись.
"в башке стукотали молотки". У него было воспаление мозга. С того дня, как
они с Джерри ходили в Ноттингем и он поспал на земле, он уже не был
по-настоящему здоров. С тех пор он пил и буйствовал. Сейчас он чувствовал,
что расхворался всерьез, и миссис Морел пришлось за ним ухаживать. Больной
он был самый что ни на есть несносный. Но наперекор всему и независимо от
того, что он был кормилец семьи, она уж никак не хотела его смерти. И
какой-то частью своего существа все еще тянулась к нему.
себе детей покормить, то одна, то другая хозяйничала внизу в доме,
кто-нибудь днем приглядывал за малышом. Но все равно бремя оказалось
тяжкое. Соседки помогали не каждый день. И тогда приходилось нянчить и
малыша и мужа, убирать, стряпать, со всем справляться самой. Совсем
измученная, она, однако, делала все, что требовалось.
общества взаимопомощи, к тому же каждую пятницу Баркер или другой Морелов
приятель откладывали долю прибыли их забоя для жены Морела. Соседки варили
бульоны, давали яйца и прочие необходимые больному мелочи. Не помогай они
ей так щедро в ту пору, миссис Морел пришлось бы залезть в долги, и это бы
ее доконало.
крепкий организм, и как только он стал поправляться, дело быстро пошло на
лад. Скоро он уже слонялся по дому. За время болезни жена малость
избаловала его. Теперь ему хотелось, чтобы она и дальше вела себя так же.
Он часто прикладывал руку к голове, распускал губы, прикидываясь, будто
его мучают боли. Но провести ее не удавалось. Поначалу она просто
улыбалась про себя. Потом резко его отчитала:
заговорить обычным тоном и перестать хныкать.
к мужу терпимей, а он, словно ребенок, зависел от нее, и ему это было
приятно. Ни он, ни она не понимали, что теперь она терпимей, оттого что
меньше любит. Как-никак он до сих пор ее муж, ее мужчина. Она чувствовала:
все, что происходит с ним, так или иначе касается и ее. От него зависит
вся ее жизнь. Любовь к нему убывала очень постепенно, но неуклонно
убывала.
беспомощно к мужу, но подобно слабеющему, едва достигающему берега
приливу, отступало все дальше. Она уже едва ли желала его. И отдалившись
от него, почти уже не чувствуя его частью ее самой, а лишь частью
жизненных обстоятельств, она не так близко к сердцу принимала его
поведение и могла оставить его в покое.