принесенными аистом, - а для Христиана кукольный театр со всеми атрибутами
- с султаном, чертом и смертью...
шелковую занавеску и вслед за отцом, который тем временем облекся в
крылатку и взял в руки молитвенник, молча и чинно отправились в церковь,
преследуемые пронзительным криком вдруг проснувшегося нового члена семьи
Будденброков.
2
к деду и бабке за Городские ворота, и, надо сказать, с превеликой
радостью.
доме с многочисленными службами, пристройками, конюшнями; огромный
фруктовый сад, огороды и цветники крегеровского владения спускались до
самой Травы. Старики жили на широкую ногу. Между этим щегольским
богатством и несколько тяжеловатым благосостоянием в родительском доме
существовало заметное различие. Здесь все выглядело куда более роскошным,
и это производило немалое впечатление на юную мадемуазель Будденброк.
на Менгштрассе, хотя дедушка и мама не придавали этому особого значения,
бабушка и отец, напротив, нередко заставляли Тони вытирать пыль, ставя ей
в пример покорную, набожную и трудолюбивую кузину Тильду.
Аристократические наклонности материнской семьи невольно пробуждались в
юной девице, когда она, лежа в качалке, отдавала приказания горничной или
лакею. Кроме них, в услужении у стариков состояли еще кучер и две
служанки.
светлым штофом, и тут же ощутить под рукой атлас тяжелого стеганого
одеяла; очень недурно также, когда к первому завтраку в так называемой
"балконной", куда сквозь растворенную в сад стеклянную дверь проникает
свежий утренний воздух, тебе подают не кофе и не чай, а шоколад, - да, да,
каждый день праздничный шоколад! И к нему большой кусок сладкого пирога.
одиночестве, так как старики Крегеры спускались вниз многим позднее.
Дожевав свой пирог, она хватала ранец, сбегала вниз с террасы и шла по
заботливо ухоженному саду, окружавшему дом.
соломенной шляпы выбивались густые кудрявые волосы, белокурые, но с каждым
годом принимавшие все более пепельный оттенок; чуть выдававшаяся вперед
верхняя губка придавала задорное выражение ее свежему личику с
серо-голубыми веселыми глазами; эта хорошенькая головка венчала изящную
маленькую фигурку, упруго и уверенно, хотя и чуть-чуть в раскачку,
ступавшую тонкими ножками в белоснежных чулках. Многие горожане знали и
весело приветствовали дочку консула Будденброка, когда она из ворот сада
выходила в Каштановую аллею. Какая-нибудь торговка овощами в большой
соломенной шляпе, подвязанной зелеными лентами, восседая в своей
деревенской повозке, приветливо кричала ей: "С добрым утром, барышня", а
дюжий грузчик Маттисен, в черной куртке, в широких штанах и в башмаках с
пряжками, из почтительности даже снимал перед нею свой шершавый цилиндр...
обычно вместе отправлялись в школу. У Юльхен были немного слишком высокие
плечи и большие блестящие черные глаза; она жила рядом с Крегерами на
вилле, сплошь увитой диким виноградом. Ее отец, г-н Хагенштрем, семья
которого лишь недавно обосновалась в этом городе, женился на молодой особе
из Франкфурта, с очень густыми черными волосами и огромными бриллиантами в
ушах, каких не было ни у одной из местных дам; в девичестве ее фамилия
была Землингер. Г-н Хагенштрем, компаньон экспортной конторы "Штрунк и
Хагенштрем", выказывал много усердия и честолюбия, участвуя в обсуждении
общегородских дел, но более строгие блюстители традиций, как-то:
Меллендорфы, Ланхгальсы и Будденброки, несколько чуждались его из-за этой
женитьбы; да и вообще его недолюбливали, несмотря на то, что он был
деятельным членом всевозможных комитетов, коллегий и правлений. Хагенштрем
словно задался целью по любому поводу спорить с представителями старинных
домов; он хитроумно опровергал их мнения, противопоставляя таковым свои,
якобы более передовые, и всячески стремился доказать, что он человек
деловой и для города незаменимый. Консул Будденброк говорил о нем: "Хинрих
Хагенштрем только и знает, что пакостить нам... Мне лично он просто
проходу не дает... Сегодня он устроил спектакль на заседании главного
благотворительного комитета, а несколько дней назад - в финансовом
департаменте..." Иоганн Будденброк-старший добавлял: "Пакостник, каких
свет не видывал..."
расстроенные. Что случилось? Ах, ничего особенного. Просто мимо носа
прошла поставка большой партии ржи в Голландию - ее перехватили "Штрунк и
Хагенштрем". Ну и лиса же, этот Хинрих Хагенштрем!..
Хагенштрем особенно нежных чувств. Они ходили в школу вместе, потому что
им было по пути, но при этом всячески старались досадить друг другу.
беспардонно лжет. - А у твоего?
спокойно и как бы мимоходом:
завтраком, Юльхен?
много с собой. Много-то много, а тебе не дам ни одного, - заключала она,
поджимая губы, и ее черные глаза становились влажными от удовольствия.
на два или на три. У нее был и второй брат, Мориц, но тот из-за слабого
здоровья учился дома. У Германа были белокурые волосы и слегка
приплюснутый к верхней губе нос. Кроме того, он беспрестанно чмокал
губами, так как дышал только через рот.
завтрак не хлеб, а плюшку: мягкую сдобную булочку овальной формы с
коринками, на которую он клал еще кусок языковой колбасы или гусиной
грудки. Такой уж у него был вкус!
гусиной грудкой - да ведь это должно быть превкусно! И когда он однажды
позволил ей заглянуть в свою жестянку с завтраком, она призналась, что
очень хотела бы попробовать кусочек.
бутерброд, если ты дашь мне кое-что взамен.
шла. Она постояла еще с минуту, и вот появился Герман, один, без сестры;
он раскачивал висевшую на ремне жестянку с завтраком и тихонько чмокал
губами.
выбрать без жиру, одно мясо... Что ты мне за это дашь?
хочу совсем другого.
лакомый кусочек.
куда попало, так, впрочем, и не коснувшись ее лица, ибо она с
необыкновенной увертливостью откинула голову назад, уперлась левой рукой,
в которой держала сумку с книгами, ему в грудь, а правой три или четыре
раза изо всей силы ударила его по физиономии. Он пошатнулся и отступил, но
в то же мгновение из-за какого-то дерева, словно черный дьяволенок,
выскочила сестричка Юльхен, шипя от злости, бросилась на Тони, сорвала с
нее шляпу и отчаянно исцарапала ей щеки. После этого происшествия они уже
никогда не ходили в школу вместе.
робости. Она была довольно резвым созданием и доставляла своими шалостями
немало огорчений родителям, в особенности консулу. Тони обладала сметливым
умом и быстро усваивала всю школьную премудрость, но поведение ее было
настолько неудовлетворительно, что в конце концов начальница школы, некая
фрейлейн Агата Фермерен, потея от застенчивости, явилась на Менгштрассе и
весьма учтиво посоветовала г-же Элизабет Будденброк сделать дочери
серьезное внушение, ибо та, несмотря на многократные увещевания, снова
была уличена в неблаговидном поведении, да еще вдобавок вне стен школы, на
улице.
всеми вступала в разговор: консул, не терпевший гордыни, даже сочувствовал
этому, как проявлению простодушия и любви к ближнему. Она толкалась вместе
с Томасом в амбарах на берегу Травы среди лежавших на земле груд пшеницы и
ржи, болтала с рабочими и писцами, сидевшими в маленьких темных конторах с
оконцами на уровне земли, помогала грузчикам подымать мешки с пшеницей.
Она знала всех мясников, проходивших по Брейтенштрассе в белых фартуках, с
лотками на голове; подсаживалась к молочницам, приезжавшим из деревень в
повозках, уставленных жестяными жбанами; заговаривала с седоволосыми
ювелирами, которые сидели в маленьких деревянных будках, приютившихся под
сводами рынка; дружила со всеми торговками рыбой, фруктами, зеленью, так