пройти.
здоровье принца Уэльского. Это уж я тебе говорю: не пропустим! - сказал
лодочник, решительно загораживая ему дорогу.
выпить чашу любви, не то мы бросим его на съедение рыбам. [Чаша любви и
связанный с нею обряд древнее, чем история Англии. Полагают, что англичане
и то и другое заимствовали из Дании. Как далеко ни смотри в глубь веков,
ни одна из английских пирушек не обходилась без чаши любви. Вот каким
образом объясняет предание связанный с нею обряд. В старое время, когда
нравы были суровы и грубы, мудрая предосторожность требовала, чтобы у
обоих участников пира, пьющих из, чаши любви, были заняты обе руки, иначе
могло случиться, что в то время, покуда один изъясняется другому в
чувствах любви и преданности, тот пырнет его ножом. (прим.авт.)]
поднимая другою рукою конец воображаемой салфетки, поднес ее, как исстари
повелось, Джону Кенти, который, соблюдая древний обычай, взялся одной
рукой за другую ручку, а другой рукой должен был снять крышку. Таким
образом, ему, конечно, пришлось на секунду выпустить руку принца. Тот, не
теряя времени, нырнул в лес человеческих ног, окружавший его, и был
таков... Через минуту найти его в этом живом волнующемся море было так же
трудно, как найти шестипенсовую монетку, брошенную в Атлантический океан.
делами, не думая больше о Джоне Кенти. И другое стало ясно ему: а именно,
что город чествует вместо него - самозваного принца Уэльского.
воспользовался преимуществом своего необычного положения и бессовестно
захватил его власть.
обличить самозванца. Принц тут же решил, что Тому нужно дать несколько
дней на покаяние перед господом богом, а потом повесить, вздернуть на дыбу
и четвертовать его, по тогдашнему закону и обычаю, как виновного в
государственной измене.
11. В РАТУШЕ
вниз по Темзе среди множества ярко освещенных судов. Воздух был насыщен
музыкой, на берегах реки бушевало пламя праздничных факелов, город,
лежавший вдали, был окутан мягким лучистым заревом от бесчисленных
невидимых костров; над ним высились тонкие шпили, усеянные искрами огней;
издали эти шпили напоминали длинные пики, разукрашенные драгоценными
каменьями. На всем пути флотилию приветствовали с берегов неустанные
хриплые крики и несмолкаемые пушечные выстрелы.
были чудом, несказанно великолепным, поразительным. Но на его юных
приятельниц, сидевших с ним рядом, на принцессу Елизавету и леди Джэн
Грей, они не производили никакого впечатления.
(русло которого вот уже два столетия засыпано и погребено под целыми
милями сплошных зданий), мимо ярко освещенных домов и мостов, усеянных
толпами веселых зевак, и, наконец, остановилась в бассейне, где ныне
находится Бардж Ярд, в самом центре древнего города Лондона. Том в
сопровождении блестящей свиты сошел на берег, пересек Чипсайд и после
короткого перехода по Старой Джури и по улице Бэзингхолл добрался до
ратуши.
и отцами города в парадных пурпуровых мантиях и с золотыми цепями на шее;
их повели через большой зал к королевскому столу, помещавшемуся под
роскошным балдахином; впереди шли герольды, возвещая о их прибытии, а
также сановники с городским жезлом и мечом. Лорды и леди, назначенные для
того, чтобы прислуживать Тому и двум принцессам, стали у них за креслами.
вместе с отцами города; члены палаты общин расположились за отдельными
столиками, расставленными во множестве в средней части зала. Гигантские
статуи Гога и Магога [находящиеся в лондонской ратуше статуи Гога и Магога
изображают двух легендарных гигантов, которые были якобы поставлены в
качестве привратников у входа в королевский дворец] - старинных стражей
города - равнодушно смотрели с высоты своих пьедесталов на это обычное для
них зрелище: много забытых поколений сменилось у них на глазах. Затрубили
трубы, герольды возвестили о начале обеда, и на высоком помосте у левой
стены появился толстый дворецкий в сопровождении слуг, несших с величавой
торжественностью половину быка, - настоящий королевский ростбиф, горячий,
дымящийся, ждущий ножа.
и отпил из огромной золотой "чаши любви", потом передал ее принцессе
Елизавете, та в свою очередь - леди Джэн; а затем чаша обошла весь зал.
Так начался банкет.
живописных зрелищ, которыми так восхищались наши предки. Описание его до
сих пор сохранилось в причудливом рассказе очевидца-историка:
обычаю, в длинные халаты из расшитой шелками парчи, усеянной золотыми
блестками; на головах у них были чалмы из малинового бархата, перевитые
толстыми золотыми шнурами; у каждого за поясом висело на широкой золотой
перевязи по две сабли, именуемые ятаганами. За ними следовали другой граф
и другой барон в длинных кафтанах желтого атласа с поперечными белыми
полосками, в каждой белой полоске была алая, тоже атласная; согласно
русскому обычаю, они были в серых меховых шапках и сапогах с загогулинами,
то есть с длинными загнутыми кверху носками (около фута в длину); у
каждого в руке был топор. Далее следовал некий рыцарь, за ним лорд-адмирал
и пятеро дворян в малиновых бархатных камзолах, низко вырезанных сзади, а
спереди - до самых ключиц, причем серебряные цепочки сплетались у них на
груди; поверх камзолов на них были короткие плащи из малинового атласа, на
голове же шапочки с фазаньими перьями - вроде тех, какие носят танцоры, -
эти были наряжены по прусскому обычаю. Затем вошли факельщики, числом до
сотни, одетые, как мавры, в красный и зеленый атлас; а лица у них были
черные. Потом явились ряженые - в машкерах. Потом выступили менестрели и
стали плясать, а за ними и лорды и леди тоже закружились в такой бешеной
пляске, что было любо смотреть!"
от восторга перед пестрым калейдоскопом красок, каким представлялось ему
неистовое кружение разноцветных фигур, вертящихся там, внизу, -
оборванный, но настоящий принц Уэльский у ворот ратуши громко заявлял свои
права, жаловался на свои обиды и, требуя, чтобы его впустили, обличал
самозванца. Это забавляло толпу чрезвычайно; все теснились вперед,
вытягивая шеи, чтобы взглянуть на маленького бунтаря, потом стали трунить
и глумиться над ним ради потехи, чтобы еще больше раззадорить его.
Оскорбленный до слез, он все же стоял на своем, с королевской надменностью
бросая вызов толпе. Насмешки не прекращались, новые издевательства язвили
его, и он, наконец, закричал:
я одинок и покинут друзьями и нет никого, кто сказал бы мне доброе слово
или захотел помочь мне в беде, - все же я не уступлю своих прав и буду
отстаивать их!
говорить, что у тебя нет ни единого друга! Вот я стану рядом с тобою и
докажу тебе, что ты ошибаешься. И, клянусь тебе, Майлс Гендон не худший из
тех, кого ты мог бы найти себе в качестве друга, не слишком утомив себя
поисками. Дай отдохнуть своему языку, дитя мое, а я поговорю с этими
подлыми крысами на их родном наречии.
своим ухваткам и даже по внешности он смахивал на дона Цезаря де Базана
[обнищавший испанский дворянин, атаман разбойничьей шайки, беззаботный,
великодушный рыцарь ("Рюи Блаз" Виктора Гюго)]. Его камзол и штаны были из
дорогой материи, но материя выцвела и была протерта до ниток, а золотые
галуны плачевно потускнели; брыжи на воротнике были измяты и продраны,
широкие поля шляпы опущены книзу; перо на шляпе было сломано, забрызгано
грязью и вообще имело изрядно потрепанный вид, не внушавший большого
уважения; на боку у незнакомца болталась длинная шпага в заржавленных
железных ножнах. Задорная осанка сразу выдавала в нем лихого забияку. Речь
этого диковинного воина была встречена взрывом насмешек и хохота,
посыпались крики: "Вот еще один ряженый принц!" - "Берегись, приятель,
своего языка, не то наживешь с ним беды!" - "У, какие у него злые глаза!"
- "Оттащи от него мальчишку, волоки щенка в пруд!"
шиворот, но незнакомец так же мгновенно обнажил шпагу и свалил дерзкого
наземь звонким ударом плашмя. Тотчас же десять голосов закричало: "Убить
этого пса! Бей его! Бей!" И толпа набросилась на воина; а тот прислонился
к стене и, как безумный, размахивал длинной шпагой, раскидывая вокруг себя
наступавших. Жертвы падали справа и слева, но толпа, топча их ногами,
накидывалась на героя с неослабевающей яростью. Минуты его были, казалось,
уже сочтены и гибель неизбежна, как вдруг затрубила труба и чей-то голос
загремел:
Сертаков Виталий
Панов Вадим
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Белов Вольф