Чтение 11–й страницы книги ~Я умею прыгать через лужи~

Она входила в дом?

- Она подъехала к воротам, передала его Мэри и сказала, что это для ее
маленького больного братца.

Я дернул веревочку, пытаясь ее разорвать. Как и отец, я всегда строил
недовольные гримасы, когда должен был задать работу пальцам. Отец всегда
гримасничал, открывая перочинный нож. "Это по наследству от матери", -
говорил он.

- Господи, что это за рожу ты скорчил? - воскликнула мать. - Ну-ка
давай сюда пакет. Я сейчас разрежу. Нет ли у тебя в тумбочке ножа?

- Возьмите в моей, - сказал смотревший на нас Ангус. - Где-то с краю,
вот в этом ящике.

Мать нашла нож и разрезала веревочку. Я развернул бумагу, на которой
красовалась внушительная надпись: "Мистеру Алану Маршаллу", и с волнением
стал рассматривать крышку плоского ящика, украшенную изображением ветряных
мельниц, тачек, фургонов, сделанных из просверленных металлических полосок.
Я приподнял крышку и увидел металлические квадратики и рядом с ними в
маленьких отделениях винтики, отвертки, колесики и гаечные ключи. Мне не
верилось, что все это - мое.

Подарок произвел на меня огромное впечатление, но то, что его прислала
мне миссис Карузерс, казалось просто невероятным.

Можно было почти без преувеличения сказать, что поселок Туралла - это
миссис Карузерс. Она построила в нем пресвитерианскую церковь, воскресную
школу и добавила флигели к дому священника. Она жертвовала деньги на
ежегодные школьные премии. Все фермеры были у нее в долгу. Она была
председателем "Отряда надежды", "Библейского общества" и "Лиги австралийских
женщин". Ей принадлежали гора Туралла, озеро Туралла и лучшие земли вдоль
реки Тураллы. У нее была особая мягкая скамья в церкви и особый молитвенник
в кожаном переплете.

Миссис Карузерс знала все церковные гимны и пела их, возводя глаза к
небу. Но гимны "Ближе, господь, к тебе", и "Веди нас, ясный светоч" она пела
альтом, прижимая подбородок к шее, и тогда казалась хмурой и строгой потому,
что ей приходилось петь очень низким голосом.

Когда священник называл эти гимны, отец обычно бормотал, уставившись в
молитвенник: "Ну, сейчас заведет!", но матери такие реплики не нравились.

- У нее очень хороший голос, - сказала она как-то отцу за воскресным
обедом.

- Голос хороший, - сказал отец, - это я за ней признаю, да только она
всегда тащится в хвосте, а у финиша обходит всех нас на полкорпуса. Того и
гляди, она себя загонит.

Мистер Карузерс давно умер. При жизни он, как нам говорил отец, всегда
против чего-нибудь протестовал. Протестуя, он поднимал пухлую руку и
откашливался. Он протестовал против коров, которые паслись у дороги, и
против падения нравов. Кроме того, он протестовал против моего отца.

В 1837 году отец мистера Карузерса, представитель какой-то английской
компании, прибыл в Мельбурн, а оттуда с караваном повозок, запряженных
волами и нагруженных припасами, направился на запад. Говорили, что в сотне с
небольшим миль от города, в богатом лесами краю, поселенцев дожидаются
прекрасные вулканические земли. Правда, добавлялось, что в этих местах
туземцы относятся к белым враждебно и с ними так или иначе придется
разделаться. Для этого участникам экспедиции были розданы ружья.

В дальнейшем мистер Карузерс стал владельцем сотен квадратных миль
хорошей земли, которая теперь была разделена на десятки ферм, и арендная
плата с них приносила немалый доход. Большой дом сине-серого камня, который
мистер Карузерс построил в поместье, перешел по наследству к его сыну, а
когда тот умер, стал собственностью миссис Карузерс.

Этот огромный дом был окружен парком, занимавшим тридцать акров. Парк
был разбит в английском стиле - с чинными дорожками для прогулок и
церемонными цветниками, находившимися под неустанным присмотром caдовника.

В тени вязов и дубов, под кустами, вывезенными из, Англии,
многочисленные фазаны, павлины и пестрые китайские утки что-то клевали и
рылись в прошлогодней листве. Среди этих пернатых прогуливался мужчина в
гетрах и с ружьем в руках; иногда раздавались выстрелы: это он стрелял в
белых и розовых попугаев, прилетавших полакомиться плодами во фруктовом
саду.

Весной английские подснежники и нарциссы расцветали среди темной зелени
австралийского папоротника, а садовники катили нагруженные доверху тачки
между европейскими флоксами и мальвами. Своими острыми лопатками они ударяли
по пучкам травы и по ворохам веток и листьев, лежащим у подножия немногих
сохранившихся эвкалиптов, подсекая корни уцелевших диких австралийских
цветов; те вздрагивали и падали, и их увозили в тачках, чтобы затем сжечь.

И на тридцати акрах царили чистота и порядок, все было прибрано и
приглажено.

- Чернокожие теперь не узнали бы эти места, - сказал отец, когда мы
как-то проезжали мимо ворот поместья.

От ворот до дверей дома вилась вымощенная гравием, обсаженная вязами
дорога. Сразу же за воротами приютился небольшой коттедж, где жил привратник
с семьей. Как только раздавался цокот копыт и шум подъезжавшего экипажа, он
выбегал из домика, распахивал ворота и снимал перед приехавшим гостем шляпу.
Гости - скваттеры в шарабанах, запряженных парой, приезжие из города в
рессорных экипажах, дамы с осиными талиями, церемонно восседавшие в
фаэтонах, глядя поверх голов чопорных девочек и мальчиков, примостившихся на
краешке переднего сиденья, - все они проезжали мимо сторожки, кивая или
покровительственно улыбаясь привратнику, встречавшему их со шляпой в руке,
или и вовсе его не замечая.

На полпути от ворот к усадьбе находился небольшой загон. Когда-то здесь
высокие голубые эвкалипты вздымали свои обнаженные руки над кенгуровой
травой и казуаринами, но теперь это место затеняли темные сосны, и земля под
ними была густо усыпана коричневой хвоей.

Внутри загона по кругу беспрестанно ходил олень - по одной и той же
протоптанной дорожке, тянувшейся вдоль ограды. Иногда он поднимал голову и
хрипло ревел, и тогда болтливые сороки прекращали свою трескотню и поспешно
разлетались в разные стороны.

Наискосок от загона виднелись конюшни - двухэтажные постройки из
серо-голубого камня с сеновалами, стойлами и кормушками, выдолбленными из
стволов деревьев! Перед конюшнями на вымощенной булыжниками площадке конюхи,
присвистывая на английский лад, чистили скребницами лошадей, а те беспокойно
перебирали ногами и помахивали подстриженными хвостами, тщетно пытаясь
отогнать надоедливых мух.

От конюшен к портику хозяйского дома вела широкая дорога. Если
какой-нибудь путешествующий сановник или просто английский джентльмен с
супругой приезжали сюда из Мельбурна, чтобы познакомиться с жизнью большого
поместья и увидеть "настоящую Австралию", экипаж останавливался под портиком
и, после того как седоки, выходили, направлялся по этой дороге к конюшням.

В честь приезда гостей чета Карузерс устраивала балы, и в такие вечера
на заросшем папоротником холме, который высился за домом, под несколькими
уцелевшими акациями собирались самые смелые и любопытные обитатели Тураллы,
чтобы поглазеть сквозь большие освещенные окна на женщин в платьях с
глубоким вырезом и с веерами в руках, приседавших перед своими кавалерами в
первых па вальса-кадрили. До небольшой кучки любопытных доносилась музыка, и
они не ощущали холода. Они слушали волшебную сказку.

Однажды среди любопытных находился и мой отец; он держал в руках
полупустую бутылку; и каждый раз, когда за освещенными окнами кончалась
очередная фигура танца, он издавал веселый возглас, а потом, продолжая
что-то выкрикивать, кружился вокруг акаций с бутылкой вместо дамы.

Вскоре для выяснения причины этих воплей из большого дома вышел тучный
мужчина, у которого на золотой цепочке от часов в виде брелока висел
миниатюрный портрет его матери, оправленный в золото львиный коготь и
какие-то медали.

Он приказал отцу уйти, а когда тот не унялся, замахнулся на него
кулаком. Объясняя то, что произошло вслед за этим, отец говорил:

- Я уклонился, перешел в захват и сыграл на его ребрах, как на
ксилофоне, а он так охнул, что чуть мою шляпу не унесло.

Потом отец помог своему противнику встать и почиститься, сказав при
этом:

- Я как увидел ваши побрякушки, так сразу понял, что вы не в форме.

- Да, - ответил тот растерянно. - Побрякушки... да, да... Меня немножко
оглушило.

- Хлебните-ка, - сказал отец, протягивая ему свою бутылку.

Тот отпил из нее, и они с отцом обменялись рукопожатием.

- Он неплохой малый, - говорил нам потом отец, - просто затесался в
дурную компанию.

Отец объезжал лошадей Карузерса и дружил с его главным конюхом Питером
Финли. Питер частенько захаживал к нам, и они с отцом обсуждали статьи в
"Бюллетене" и прочитанные ими книги.

Питер Финли происходил из "хорошей" семьи, но был, что называется,
"паршивой овцой", и родные, чтобы избавиться от него, обещали выплачивать
ему пособие, если он уедет в Австралию. Он умел поговорить на любую тему.
Зато члены семьи Карузерс особым красноречием не отличались. Репутация умных
людей, которой они пользовались, была основана главным образом на умении
произнести в нужный момент "гм, да" или "гм, нет".

Питер говорил быстро, с увлечением, и его охотно слушали. Мистер
Карузерс часто повторял, что Питер умел поддерживать умный разговор, потому
что получил хорошее воспитание, и выражал сожаление, что Питер пал так
низко.

Питер с ним не соглашался.

- Жизнь моего старика превратилась в сплошную церемонию, - рассказывал
он моему отцу. - Да еще какую! Меня самого чуть было не засосало.

Мистеру Карузерсу было нелегко развлекать важных персон, которых он
приглашал погостить у себя в поместье. Когда вечером после обеда он сидел с
ними за вином, в разговоре то л дело возникали томительные паузы.