Помнится, однако, я сказал вам, что если только Ша-лон согласен получить
награду по моему ведомству, дело нетрудно уладить.
признать--ты быстро сдался. Прошло немного времени, и Шалон также получил
свой крест. Вручая ему ходатайство, которое он должен был подписать, я был
несколько раздосадован тем, что он все это воспринял как нечто вполне
закономерное. И я имел неосторожность сказать ему, что нам было нелегко
вырвать для него эту награду.
чрезвычайно просто.
Ламбэр-Леклерк привел с собой министра национального просвещения,
оказавшегося человеком весьма неглупым. Пришли также два члена Французской
академии, член Гонкуровской академии, актрисы и просто светские люди.
Атмосфера с самого начала была весьма приятная. Человек, если только не
мучит его зависть или страх, в общем животное незлобивое. А Шалон никому не
мешал и каждому был симпатичен. Уж коль скоро представилась возможность
обласкать его, все были рады- стараться. В глубине души гости понимали, что
герой вечера -- это фикция, которую они сами создали. Они были даже
признательны ему за то, что своим существованием он всецело обязан их
покровительству, и в причудливом взлете его фортуны видели некое
подтверждение собственного могущества -- ведь только они исторгли эту славу
из небытия. Людовик XIV неизменно благоволил к людям, которые были обязаны
ему всем, и эта королевская черта всегда присуща избранникам судьбы.
небольшую речь "в тоне теплой дружеской иронии", как сказали бы братья
Гонкуры. Он говорил о скрытом от глаз непосвященных, но глубоком влиянии
Шалона на современную французскую литературу, о его таланте собеседника, о
Ри-вароле и Маллармэ. Все обедавшие поднялись из-за стола и стоя
приветствовали героя вечера. Затем Шалон произнес ответную речь, исполненную
изящества и скромности. Его выслушали с большим участием и непритворным
волнением. Одним словом, бывают же удачные вечера, а этот вечер оказался на
редкость приятным.
улыбкой.
доставила мне полная искренность всех гостей.
великолепии, ровная и прямая, как королевская дорога. Ни единого пятнышка на
ней, ни одного провала -- преимущество ничтожества в том и состоит, что оно
неуязвимо. В мечтах мы уже видели ленточку Почетного легиона в петлице
нашего друга, а потом и галстук, свидетельствующий о принадлежности к высшим
чинам этого ордена. Уже в некоторых знакомых домах поговаривали о том, не
пора ли избрать Шалона в Академию. Княгиня Т. как-то даже коснулась этого
вопроса в беседе с академиком, от которого зависели выборы "бессмертных". Он
ответил:
преждевременно". Лицо Шалона постепенно обретало ту прекрасную
просветленность, которую дает высшая мудрость или же полнейшая праздность,
что, впрочем, быть может, одно и то же.
Пэкс. Глэдис Ньютон Пэкс была богатой и хорошенькой американкой, которая,
как почти все богатые и хорошенькие американки, проводила (да и сейчас
проводит) большую часть года во Франции. У нее прекрасная квартира на улице
Франциска I и дом на юге Франции. Ее муж, Уильям Ньютон Пэкс, был
председателем правления "Юниверсл раббер ком-пани" и нескольких
железнодорожных акционерных обществ. Сам он жил в Европе только во время
отпуска.
современной литературой, живописью и музыкой. В пору дебюта Бельтара она
уделила ему много внимания. Она покупала его картины, заказала ему свой
портрет и помогла получить заказ на тот самый портрет миссис Джэрвис,
который положил начало его славе художника. Два года подряд она говорила со
своими друзьями лишь об одном Бельтара, давала обеды в честь Бельтара,
устраивала выставки Бельтара и, наконец, пригласила его провести зиму в ее
доме в Напуле, чтобы он мог там спокойно поработать.
Пэкс к своему протеже. Глэдис отличалась замечательным умом, но в своей
любви к
пренебрегают ценными бумагами и упорно интересуются лишь акциями, еще не
известными широкой публике, но перспективными, как показывают добытые ими
секретные и точные сведения. Ей нравились писатели, которых никто не издает,
безвестные драматурги, чьи пьесы в лучшем случае раза три показал
какой-нибудь авангардистский театр, музыканты типа Эрика Сати (до того, как
у него появились последователи) или же эрудиты, посвятившие себя
какой-нибудь редкой области знания, вроде индийских религиозных книг или
китайской живописи.
единой бездарности, не было даже посредственности. Глэдис предприимчива и
наделена вкусом. Но страх впасть в банальность, вульгарность способен
отвратить ее от самого лучшего, что есть на свете. Я не могу представить
себе Глэдис Пэкс зачитывающейся Толстым или Бальзаком. Она одевается
отлично, у лучшей портнихи, но тотчас бросает платье, даже самое изящное и
любимое, как только узнает, что у него появился двойник. Точно так же она
обращается со своими писателями и художниками:
на обеде у Элен де Тианж меня посадили рядом с Глэдис. Случилось так, сам не
знаю почему, что мы заговорили о Шалоне, и, помнится, я сказал:
некоторые работы уже начаты...
наброски.
любопытство женщины типа Глэдис Пэкс. Сразу же после обеда она захватила
Шалона в плен и, к великой досаде Элен, любившей, чтобы на ее приемах гости
свободно переходили от одной группы беседующих к другой, весь вечер не
отпускала его от себя. Я наблюдал за ними издали. "Мне следовало бы
предвидеть это...-- говорил я себе.-- Ну, ко-
никому не известное. Но никто не может похвастаться более узким читательским
кругом, чем Шалон, у которого вообще нет читателей. И где найти что-либо
более недоступное публике, чем его произведения, которые даже не написаны?
Физик, добивающийся все большего разрежения воздуха в баллоне, стремится к
абсолютному вакууму. Так и Глэдис Пэкс--в поисках таланта, почти ни в чем
себя не проявившего, неизбежно должна была столкнуться с пустотой. В лице
Шалона она обрела ее. Это подлинный венец карьеры для обоих. Видно, я одним
махом осчастливил двоих".
Глэдис Пэкс. Было условлено, что он обедает у нее три раза в неделю, что она
придет к нему взглянуть на рукописи, а зимой увезет его в Напуль, "чтобы он
мог спокойно поработать". Несколько дней меня мучил страх при мысли о первом
знакомстве Глэдис Пэкс с рукописями Шалона. Я опасался, что даже она сочтет
его заметки слишком незначительными. Но, как оказалось, я проявил излишнюю
трусость и ошибся в своих предположениях. Я встретил Глэдис на другой день
после ее визита к Шалону -- она была в восторге.
вашего друга -- больше оригинальных мыслей, чем в пространных сочинениях
Генри Джеймса...
Глэдис Пэкс успела оповестить весь Париж о том, что она решила заняться
изданием произведений непризнанного гения, иначе говоря -- нашего Шалона.
Она уже нашла издателя и теперь была занята поисками переводчика, который
перевел бы книгу Шалона на английский язык. Она представила Шалона всем
знаменитым иностранцам, проезжавшим через Париж,-- Джорджу Муру и
Пиранделло, Гофман-сталю и Синклеру Льюису. Затем, исчерпав все возмож-
текст.
заметками, даже несколькими страницами рукописи, однако Шалон, который, по