Чтение 11–й страницы книги ~В окопах Сталинграда~

Несколько дней назад, где-то около Карповки кажется, мы сидели с Игорем
на обочине и курили. Валега и Седых готовили ужин на костре. Мимо проходила
артиллерийская часть - новенькая, идущая на фронт. Молодые, веселые бойцы, с
красными от загара лицами, тряслись по пыльной дороге на передках, смеясь и
перебрасываясь шутками. И кто-то из них, не то сержант, не то просто боец на
сытой буланой лошадке, весело крикнул звонким, как у запевалы, голосом:

- Здорово окопались, господа военные. Ни пуля, ни мина не достанет...

И все заржали вокруг него, а он, батарейный заводила, еще подкинул:

- Самоварчик бы еще да вареньица...

И все опять засмеялись.

Я понимаю, что ни он, ни смеявшиеся бойцы не хотели нас обидеть, но, что
и говорить, особого удовольствия эта шутка нам не доставила. Валега даже
выругался и пробормотал что-то вроде того: "Посмотрим, что вы недельки через
две запоете..."

Да, самое страшное на войне - это не снаряды, не бомбы, ко всему этому
можно привыкнуть; самое страшное - это бездеятельность, неопределенность,
отсутствие непосредственной цели. Куда страшнее сидеть в щели в открытом
поле под бомбежкой, чем идти в атаку. А в щели ведь шансов на смерть куда
меньше, чем в атаке. Но в атаке - цель, задача, а в щели только бомбы
считаешь, попадет или не попадет.

Люся встает из-за рояля.

- Пойдемте чайку напьемся. Самовар, вероятно, уже закипел.

Стол покрыт белой, хрустящей скатертью с квадратами заглаженных складок.
В хрустальных блюдечках густое варенье из вишен без косточек - мое любимое
варенье. Мы пьем чай из тонких стаканов, не знаем, куда девать свои руки,
огрубевшие, неотмывающиеся, в ссадинах и царапинах, с бахромой на обшлагах,
и боимся накапать вареньем на скатерть.

Люсина мать, томная дама в черепаховом пенсне и стоячем, как у классных
наставниц, воротничке, подкладывает нам варенье и все вздыхает, и все
вздыхает.

- Кушайте, кушайте. На фронте-то вас не балуют, плохо на фронте, я знаю,
мой муж в ту войну воевал, рассказывал,- и опять вздыхает.- Несчастное
поколение, несчастное поколение...

От третьего стакана мы отказываемся. Сидим для приличия еще минут пять,
потом откланиваемся.

- Заходите, заходите, голубчики. Всегда вам рады. Потом мы лежим во дворе
под пыльными акациями и долго не можем заснуть. Рядом со мной спит Седых. Он
чмокает во сне и закидывает на меня руку. Игорь ворочается с боку на бок.

- Ты не спишь, Юрка?

- Нет.

- О чем ты думаешь?

- Да так... Ни о чем...

Игорь ищет в темноте табак.

- У тебя есть курево?

- В сапоге посмотри, в мешочке.

Игорь шарит в сапоге, достает мешочек и скручивает цигарку.

- Надоело все это, Юрка.

- Что все?

- Да болтание это. Как цветок в проруби...

- Что ж, завтра перестанем болтаться. В отдел кадров пойдем. С утра
прямо, до завтрака.

- Тоже счастье - отдел кадров. Запрут куда-нибудь в резерв, шагистикой и
приветствиями заниматься. Или в запасный полк - еще лучше.

- Не пойду в запасный полк.

- Не пойдешь? А учиться тоже не пойдешь? В Алма-Ату или Фрунзе? Всех
лейтенантов и старших лейтенантов, говорят, в школу сейчас посылают.

- Ну и пускай посылают. Все равно не поеду. Несколько минут мы молчим.
Игорь мигает цигаркой.

- Ас ребятами что делать будем?

- С какими? С Валегой и Седых?

- Их ведь надо на пересыльный отправлять.

- Ни на какой пересыльный не пойдут. Мы сами с тобой сдадим повозку и
лошадей. А их я не отдам. Я с Валегой девять месяцев воюю. И до конца войны
будем вместе, пока не убьет кого-нибудь.

Игорь смеется.

- Смешной он, твой Валега. Вчера они с Седых поссорились. Как картошку
готовить. Седых хотел просто так, в мундирах варить, а Валега ни в какую.
Лейтенант, мол,- это ты - не любят шелуху чистить, любят чистую. Минут
десять препирались.

- Ну, что ж, настоящий, значит, ординарец,- говорю я и переворачиваюсь на
другой бок.- Спи, завтра вставать рано.

Игорь протяжно зевает, сплевывает и тушит цигарку о землю.

Где-то очень далеко стреляют зенитки, бродят прожектора по небу, вздыхает
во сне Валега. Он лежит в двух шагах от меня, свернувшись комочком и прикрыв
лицо рукой. Он всегда так спит.

Маленький, круглоголовый мой Валега! Сколько исходили мы с тобой за эти
месяцы, сколько каши съели из одного котелка, сколько ночей провели,
завернувшись в одну плащ-палатку... А как ты не хотел идти в ординарцы ко
мне. Три дня пришлось уламывать. Стоял потупясь и мычал что-то невнятное -
не умею, мол, не привык. Тебе стыдно было от своих ребят уходить. Вместе с
ними по передовой лазил, вместе горе хлебал, а тут вдруг к начальнику в
связные. На теплое местечко. Воевать я, что ли, не умею, хуже других?

Привык я к тебе, лопоухому, чертовски привык... Нет, не привык. Это не
привычка, это что-то другое, гораздо большее. Я никогда не думал об этом.
Просто не было времени.

Ведь у меня и раньше были друзья. Много друзей было. Вместе учились,
работали, водку пили, спорили об искусстве и прочих высоких материях... Но
достаточно ли всего этого? Выпивок, споров, так называемых общих интересов,
общей культуры?

Вадим Кастрицкий - умный, талантливый, тонкий парень. Мне всегда с ним
интересно, многому я у него научился. А вот вытащил бы он меня, раненого, с
поля боя? Меня раньше это и не интересовало. А сейчас интересует. А Валега
вытащит. Это я знаю... Или Сергей Веледницкий. Пошел бы я с ним в разведку?
Не знаю. А с Валегой - хоть на край света.

На войне узнаешь людей по-настоящему. Мне теперь это ясно. Она - как
лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный. Валега вот читает по
складам, в делении путается, не знает, сколько семью восемь, и спроси его,
что такое социализм или родина, он, ей-богу ж, толком не объяснит: слишком
для него трудно определяемые словами понятия. Но за эту родину - за меня,
Игоря, за товарищей своих по полку, за свою покосившуюся хибарку где-то на
Алтае - он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны -
кулаками, зубами... вот это и есть русский человек. Сидя в окопах, он будет
больше старшину ругать, чем немцев, а дойдет до дела - покажет себя. А
делить, умножать и читать не по складам всегда научится, было б время и
желание...

Валега что-то ворчит во сне, переворачивается на другой бок и опять
сжимается комочком, поджав колени к подбородку.

Спи, спи, лопоухий... Скоро опять окопы, опять бессонные ночи. Валега -
туда! Валега - сюда! Дрыхни пока. А кончится война, останемся живы,
придумаем что-нибудь.

Утром в отделе кадров сталкиваемся нос к носу с Калужским, свежим,
выбритым, как будто даже поправившимся.

- Деточки... Живы, здоровы? Куда топаете? - Он сует свою теплую, влажную
руку.

- Туда, откуда ты.

- Одну минуточку. Не торопитесь. У вас табак есть?

- Есть.

- Необходимо перекурить. И мозгой заодно шевельнуть. Вот скамеечка
симпатичная.

Он тащит нас к трехногой скамейке в пыльном скверике.

- Незачем прыгать очертя голову. Понимаете? Здесь дело простое. Или
резерв, или передовая. Чик-чик - и ваших нет.

- Ну?

- Вас это устраивает? - подбритые брови его удивленно приподымаются.- На
передовой знаете что творится сейчас? И не спрашивайте... С бору по сосенке.
Я с раненым лейтенантом говорил сегодня. Вчера только из Калача. Комсостав
почти весь вышел. Тыкают на первое попавшееся место. Вот тебе люди, вот
рубеж - держи. Понимаете? "Мессера" по головам ходят. Одним словом...

Толстым коротким пальцем он чертит в воздухе крест.

- А резерв? Пшенная каша, хлеб как глина. Ну, может быть, селедка. И
занятия с утра до вечера, уставы, БУПы(1), ручной пулемет... Семечек
хотите?

Не дожидаясь ответа, сыплет нам в ладони мелкие, пережаренные семечки.

- Теперь дальше...- Он слегка наклоняется и говорит загадочным
полушепотом: - Встретился я здесь с одним капитаном, я вас с ним познакомлю.
Хороший парень. Работал помощником по разведке в штабе одной дивизии.
Разговорились. Оказались общие знакомые. Короче, дней через пять-шесть,
максимум десять, будет здесь подполковник Шуранский. Вы его знаете? Золото,
а не человек. Я с ним на "ты". Вместе выпивали. Так он, этот самый
Шуранский, устроит. Сейчас он в Москве, в командировке. Через неделю будет
здесь. В общем, мой совет, поворачивайте-ка вы пока оглобли. У вас есть где
жить? А я вас буду держать в курсе событий.

Он вдруг вскакивает и сует семечки в карман.

- Одну минуточку. Вы подождите. Вон с тем майором пару слов только...

И, поправив фуражку, он скрывается за углом. Мы заходим в дом с грязными