шелковую пижаму, разогрела в микроволновке французский сэндвич с лягушачьими
лапками, налила в стакан из большой бутылки свежий апельсиновый сок, собрала
все это на серебряный кофейный поднос и вышла босиком на террасу, где на
плетеном столике со вчерашнего вечера оставался принесенный с работы "Think
Pad". Судя по времени, в Москве уже вовсю свирепствовало утро, и она
загрузила ICQ с надеждой, что Джинн все-таки появится. Он не появился, и она
отправила ему в никуда очередное письмо о своем прошедшем дне.
действие еще пару персонажей, об одном из которых мы уже кое-что знаем.
Дайва Стиллман, известная Джинну под псевдонимом Этна, получает задание,
связанное с участием в виртуальной войне против Югославии. Принять она его
не успевает, потому что заболевает странной болезнью: ей кажется, что она
превращается в лягушку. Сопоставив это с упоминанием подаренной ей матерью
куколки, можно прийти к выводу, что она навязывается нам в качестве
сказочного персонажа -- Василисы Премудрой и/или Прекрасной, она же Царевна
и Жаба. Со сказкой становится все понятно -- это классическая русская
народная история; но непонятно, о чем тогда быль и почему вместо римейка
"Старика Хоттабыча" мы имеем дело с пересказом сказок дореволюционной
России, где роль Василисы отведена американской девушке, исповедующей ислам.
В довершение Этна сразу же выздоравливает и отправляет Джинну очередное
безответное письмо. Кто с кем перестал общаться и при чем тут югославская
война, теперь уже разобраться совершенно невозможно. Облом следует за
обломом, и вместе с героями начинает обламываться и читатель.
Глава седьмая,
занимался, пока был там, где нет ни пространства, ни времени, оставалось для
него загадкой после возвращения в тело.
по полу через перекат тяжелой, как камень, головы, и понял, что взрыв открыл
входную дверь и что необходимо попробовать встать сейчас же, хотя бы для
того, чтобы срочно ее закрыть. Это далось ему легче, чем ожидалось, но
возвращаться в комнату, где, должно быть, погибло его окно в человечество,
он не торопился. Присутствовать на опознании искореженного тела главной
части его пространства и времени было грустным долгом, и, как любой грустный
долг, он был отложен -- для умывания, сигареты на кухне и пристального
разглядывания грязи под ногтем указательного пальца левой руки. Когда
приемлемых извинений для бездеятельности по оценке ущерба больше не
осталось. Джинн неторопливо отследил коридор и, входя в комнату, скосил
глаза в противоположный от стола с компьютером угол -- на тахту.
носа, сидел совершенно незнакомый смуглый дядька и мычал то ли носом, то ли
ртом диковинные звуки восточного орнамента. По виду дядька был либо артист,
либо явно съехавший с катушек к своим сорока годам: его мягкие черные
волосы, стянутые на затылке, были заплетены в длинную пятинитевую косичку, в
ближнем Джинну правом ухе висела на короткой цепочке золотая серьга -- диск
схемы Солнечной системы с маленьким бриллиантом в центре; негустая черная
бородка касалась груди, когда он наклонял голову в поклоне, макушку
покрывала похожая на ермолку разноцветная шапочка, как бы маленькая чалма, а
вся остальная, доступная взгляду глаза одежда -- не то плащ, не то мантия из
красного и зеленого шелка с золотыми узорами в виде пальмовых листьев.
запросто входящим в чужие квартиры через открытые несчастным случаем двери,
-- то ли бежать и вызывать милицию, то ли попытаться миром поладить с
дядькой, тем более что его альтернативность в облике и одежде провоцировала
надежду, что это вполне приличный человек.
руки на колени. -- Я приношу вам глубочайшие извинения за неудобства моего
освобождения и благодарю Всемогущего Господа и вас, уважаемый, как
избранного для проявления благой воли Его, за счастливую возможность вновь
посетить этот свет и встретить такого достойного и правильного господина.
загара, а от происхождения. Дядька явно был человек с Востока, но по-русски
при этом говорил абсолютно чисто и даже как-то литературно-художественно --
без малейшего акцента, с ровной, почти дикторской интонацией. После такого
приветствия посылать его куда подальше даже в очень вежливой форме было
как-то неловко. Впрочем, неловко было все, и потому следующая фраза Джинна
едва ли вполне соответствовала вежливости незнакомца:
послышалось.
старину. Вы можете, если, конечно, хотите, называть меня именами Евгенией
или Геннадий. Именно они ближе всего к моей сути. Хотя я предпочел бы
получить свое имя от вас. Я правильно понимаю, вам ведь нужно мое имя? --
Джинн молчал, не зная, поможет ли имя как-нибудь поскорее покончить с
дядькиным присутствием. -- Люди ведь не отказались еще от собственных имен?
Джинн, выполнял загадочный посыл неизвестных пока третьих лиц -- общих
знакомых, -- в шутку пытаясь свихнуть Джинна. Либо в попытке заморочить
Джинну голову было нечто криминальное, и тогда вся интимная информация о
Джинне, которой дядька, безусловно, обладал, могла быть сильным преступным
инструментом -- оружием против Джинна. Но вот что странно. Про кувшин,
конечно, было известно, например, Олегу. Однако мечтания Джинна о волшебном
старичке не покидали пределов его сознания и не были достоянием знаний
знакомых Джинна. К тому же они явно не знали, что Джинн не только открыл
пустой кувшин, но даже, стыдно сказать, мыл его после издержек употребления
алкоголя. Джинн машинально бросил взгляд на плащ-халат дядьки: не осталось
ли там следов переработанной пиши, -- не осталось. Надо было, конечно,
срочно выяснить намерения восточного незнакомца, но Джинн, потрясенный
происходящим, поплыл по течению разговора без всяких попыток хоть как-то
противостоять таинственным замыслам пришельца.
внутри -- через глаза -- и скептически заметил:
заточения духи сильно огрубели. Впрочем... -- И тут он начал издавать
какие-то птичьи звуки, раскрывая при этом рот, как рыба, и постоянно меняя
зверское выражение глаз. Джинн испугался, что дядьку сейчас хватит припадок
какой-нибудь восточной эпилепсии и начнутся проблемы. Но это быстро
закончилось, птичья речь снова стала вполне человеческой и даже русской. --
То есть вы меня не понимаете? Но язык наш не мог измениться -- небо ведь
осталось прежним, вон, я вижу его облака в окне. Нет, вы, безусловно, не
джинн.
человеком, есть свои неоспоримые преимущества. Хотя я едва ли согласился бы
на них. Как вас зовут, человек?
незнакомца Джинн. -- Меня зовут Джинн. Ник такой, ясно?
одно из ваших имен. Имя, которое вы предпочитаете. Если вам угодно, я буду
называть вас именно так, но и любое другое ваше имя я приму с открытым
радостным сердцем. Какие еще у вас есть имена?
Имя семьи, имя тела, имя отца. Я с удовольствием сообщил бы вам свое имя
тоже, но в переводе оно теряет смысл, а таким, какое оно есть, вы не сможете
им пользоваться. -- Тут он снова захрипел и зачирикал; при этом у него изо
рта вырвался язычок пламени, что, конечно, очень сильно напугало Джинна. --
Вот видите, вряд ли вы сможете это повторить.
именно это так напугавшее Джинна своей внезапностью пламя теперь
окончательно его успокоило: чувак был фокусник. Почему-то в массовом
сознании артист, как и любой другой обладатель выделяющего из толпы общества
дара, априори не может быть плохим человеком. Причастность дядьки к богеме
объясняла Джинну его странную одежду, поведение и речь, но, правда,
совершенно не оправдывала непризванность появления в чужом доме.
наглый фокусник. -- Любой звук вашего языка я приму как свое второе имя, тем
более что никто не имеет на это большего права, чем вы. Ведь это вам я
обязан своим вторым приходом на свет и воздух. Если, конечно, не считать
того, кто это все придумал. Впрочем, вашими устами имя мне даст именно он.
Какое оно?
Я прошу вас дать мне имя.
вас первый раз вижу.
ужасного заклятия мудрого иудейского царя. Воистину светлый разум, способный
победить силу ума Сулеймана, или, если угодно, Соломона, помутнел от
Афанасьев Роман
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Верещагин Олег
Конан-Дойль Артур