Чтение 11–й страницы книги ~Бухта Потаенная~

пятьдесят-семьдесят километров севернее, восточнее или южнее.

Решение этого вопроса волей-неволей приходилось возложить на
аэроразведку. Но начальник поста заблаговременно принял меры
предосторожности. Очень пригодились для этого старые рыбачьи сети,
найденные на причале.

Поначалу хозяйственный мичман надеялся починить их и в дальнейшем
пользоваться ими по прямому назначению. Но сети оказались слишком ветхими.
Тюрин промаялся с ними несколько дней и отложил иглу - они расползались в
руках.

Тогда Конопицын использовал сети для камуфляжа. Он растянул их над
радиопалаткой и стоящей рядом с нею жилой палаткой. Затем послал всех
свободных от вахты в тундру и приказал им принести побольше мха. Его
подчиненные выполнили это приказание. Пучки мха были прикреплены в разных
местах к сети - внешне беспорядочно, но на самом деле строго обдуманно.
Прежде всего, как вы понимаете, требовалось скрыть от чужого
холодно-пристального, недоверчивого взгляда, обращенного сверху,
четырехугольные очертания палаток. В природе, насколько мне известно,
ничего строго четырехугольного нет.

Маскировка под тундру как будто бы удалась. Никаких палаток! Просто в
тундре поднялись еще две кочки, поросшие мхом, а на Ямале таких
гигантских, в рост человека, кочек полным-полно.

Мичман Конопицын позаботился также отрыть несколько щелей.

Едва связисты успели закончить эти приготовления, как к ним
припожаловал наконец "ревизор" - "Хейнкель-111".

Тюрин, который нес вахту на вышке, углядел его издали и тотчас доложил
по телефону начальнику поста. Связисты заняли свои места по боевому
расписанию. Все в Потаенной замерло и примолкло. Только Тимохин -
радиовахта была его - торопливо заканчивал передавать донесение о
самолете, обнаруженном постом: "ВЗД, ВЗД" [условное обозначение -
"воздух"].

Немецкий разведчик летел очень низко над береговой линией. Когда он
заложил над Потаенной крутой вираж и плоскости его встали почти
вертикально, Гальченко отчетливо увидел на фюзеляже черно-желтый зловещий
крест. Солнце в тот день, к сожалению, вело себя плохо - светило вовсю.

Немца, надо думать, заинтересовал причал. Он кружил и кружил над ним
чрезвычайно долго.

С ненавистью и страхом Гальченко следил из своей щели за немцем. Но вот
что интересно! До этого, по его словам, он испытал несколько бомбежек.
Кстати сказать, эшелон с эвакуированными действительно горел у станции
Коноша, я проверял это. И Гальченко тогда было очень страшно, по его
словам.

Было ему страшно и теперь. Рев немецких моторов, то затихавший, то
усиливавшийся, буквально разрывал нутро на куски. Однако он боялся уже не
за себя. Он боялся за рацию, за вышку на гидрографическом знаке, за все
хозяйство, устроенное с такой огромной затратой труда и только-только
начавшее налаживаться. Сердцем был неразрывно связан с постом в Потаенной.

Да, правильно: как моряк со своим кораблем...

Но выяснилось, что волновался он напрасно. Что мог увидеть немец во
время своего настойчивого кружения над берегом? Только то, что уже, без
сомнения, значилось на его карте. Гидрографический знак. Старый
полуразрушенный причал. Кучи плавника. Разлоги и кочки, поросшие мхом.

Однако летчик, вероятно, был человеком самолюбивым. Он не захотел
возвращаться на базу без победной реляции.

Со стороны тундры связисты услышали несколько тупых ударов о землю.

Галушка не утерпел, на мгновение вынырнул из щели и сразу же нырнул в
нее обратно.

- Котлован в тундре бомбит! Ну и дурило! - радостно сообщил он. - Нашел
где бомбить! От же, понимаешь...

И от полноты душевной он вклеил на украинском языке весьма красочную и
подробную, но не совсем приличную характеристику вражеского летчика,
сослепу бомбящего пустую тундру.

А от последней своей бомбы немец разгрузился в районе причала. Однако
промахнулся, угодил не в причал, а в кучу плавника, лежавшего поблизости.
Впрочем, это не имело большого значения, так как явно сделано было для
очистки совести.

После этого самонадеянный разведчик улетел восвояси - докладывать
начальству, что пост наблюдения и связи, недавно открытый русскими на
материковом берегу Карского моря, перестал существовать.

Отбой воздушной тревоги!

Гальченко кинулся со всех ног к радиопалатке - проведать старшину
Тимохина. Тот, к крайнему его изумлению, был занят тем, что неторопливо
извлекал из ушей клочки пенькового каната.

- А зачем вы канат в уши, товарищ старшина?

Тимохин недовольно поднял глаза.

- Рев моторов действует мне на нервы!

Вот как! У старшины Тимохина есть нервы?..

Но дело, оказывается, было не столько в нервах, сколько в великолепно
тренированном, профессионально-обостренном слухе радиста. Тимохин привык
различать тончайшие, нежнейшие нюансы звуков в эфире, выбирая из них лишь
те, которые были ему в данный момент нужны. А тут словно бы над головой у
него бухали в гигантский медный таз.

На немецкой базе, надо полагать, вскоре завязалась ведомственная склока
между авиа- и радиоразведчиками. Первые утверждали, что предполагаемый
пост наблюдения и связи, укрывшийся в развалинах старого рудника,
разбомблен, о чем свидетельствует фотоснимок, сделанный летчиком. Вторые
же начисто опровергали это. Зловредный пост продолжает существовать и
по-прежнему регулярно выходит в эфир.

Но связисты пока могли не интересоваться этой склокой. Лето кончалось.
А зимой гитлеровцы, по заверению Конопицына, вряд ли станут налетать на
Ямал. Хватит им забот на Баренцевом море, которое благодаря Гольфстриму не
замерзает круглый год.

Да и немецкие подлодки уже завершали свои операции в Карском море. Та,
с которой повстречались Гальченко и Тюрин у Ведьминого Носа, была,
вероятно, одной из последних.

Мичман Конопицын регулярно посылал свободных от вахты связистов
обследовать на шлюпке взморье в одну и другую сторону от поста. Больше
всего беспокоили его плавучие мины, которые после штормов появлялись у
берега.

Вскоре после воздушного налета на пост в очередную патрульную поездку
посланы были Тюрин и Гальченко. Они прошли на веслах около пятнадцати миль
вдоль берега и не обнаружили ничего подозрительного или мало-мальски
ценного. Гальченко рассказывая мне, что устали они зверски - все время
пришлось выгребать против встречного ветра, называемого в просторечье
мордотыком.

Наконец Тюрин решил перевести дух, перед тем как возвращаться на пост.

- Маленько отдохнем у Ведьминого Носа, - предложил он.

Есть на север от Потаенной такой далеко выступающий в море мысок,
узкий, высокий. Он не был удостоен включения в лоцию и не имел
официального названия. Но между собой связисты именовали его Ведьмин Нос.
Что вызвало у них эту ассоциацию, я уже позабыл, то ли несколько
изогнутая, крючковатая форма мыса, то ли кочки на нем, напоминавшие
бородавки. Какую же ведьму можно представить себе без бородавок на носу?

Этот самый Ведьмин Нос Гальченко с Тюриным облюбовали для
кратковременного отдыха. Вытащили шлюпку наполовину из воды, чтобы волной
не унесло обратно в море, а сами расположились под прикрытием мыска. Там
не так донимал ветер.

Тюрин, усевшись, принялся сосредоточенно стругать перочинным ножом
палочку - обычное занятие его в редкие минуты досуга. А Гальченко лег
навзничь, разбросав тяжелые, набрякшие в кистях руки. Спину приятно
холодил сырой песок.

Солнце, вообразите, начало даже припекать. В Арктике иной раз выдаются
летом такие чудесные минутки - именно минутки.

"На нашем ЮБК не загоришь", - вспомнилась Гальченко шутка Калиновского.
ЮБК - это Южный берег Крыма, но Калиновский переиначил смысл трех этих
букв, и получилось - Южный берег Карского моря.

Гальченко надоело лежать, он встал, перешел на ту сторону Ведьминого
Носа и принялся бесцельно бродить среди кочек, поросших мхом.

Что-то блеснуло на желто-белом пушистом ковре. Что это? Он нагнулся.

- Товарищ Тюрин! - закричал он. - А что я здесь нашел!

Тюрин неохотно встал и подошел к нему.

- Ключ разводной! Ишь ты! - удивился он. - Не иначе как Галушка
обронил. Он три дня назад с Калиновским ходил в эту сторону.

- Ая-яй!

- Ну и раззява же! Попадет ему от мичмана!

Гальченко огорчился за своего земляка.

- И зачем в поездки патрульные таскают ключ с собой?

Но, рассмотрев разводной ключ, Тюрин внезапно бросил его на землю,
будто это была змея.

- Валентин! А ключ-то ведь не наш!

Представляете эффект такого открытия!

Места в этой части Ямала первозданные, почти нехоженые. Связисты знали,
что лишь ненцы забредают сюда во время летних откочевок, да и то нечасто.
Но сейчас они уже откочевали на юг. Да у ненцев и не может быть разводных
ключей. К чему им разводные ключи? Выходит, здесь побывали не ненцы, а
немцы?

В этот момент Гальченко с Тюриным ощутили себя в положении Робинзона,
который неожиданно обнаружил след чьей-то голой ступни на мокром
прибрежном песке. Но взволновались они наверняка гораздо больше Робинзона!