ничуть не жалела своей жизни и не буду ее жалеть никогда! На
что она мне нужна без людей, без всего эсэсэра? Я комсомолка не
оттого, что бедная девочка была.
изжившая опытная старуха, и поблекла от слабости своего сердца,
сжавшегося сейчас в ее груди, как в темной безвестности.
одичавшего от грусти Сарториуса; он лишь следил со страхом, как
быстро постарела ее очевидная красота, но это стало еще сильнее
для его любви.
другом. Оттого, что любовью соединиться нельзя, я столько раз
соединялась, все равно -- никак, только одно наслаждение
какое-то... Ты вот жил сейчас со мной, и что тебе --
удивительно что-ли стало или прекрасно! Так себе...
Москва. -- Любовь не может быть коммунизмом: я думала-думала и
увидела, что не может... Любить наверно надо, и я буду, это все
равно как есть еду, -- но это одна необходимость, а не главная
жизнь.
жизнь, в первый же раз погибла безответно. Но он понимал
мучительное размышление Москвы, что самое лучшее чувство
состоит в освоении другого человека, в разделении тягости и
счастья второй, незнакомой жизни, а любовь в объятиях ничего не
давала, кроме детской блаженной радости, и не разрешала задачи
влечения людей в тайну взаимного существования.
меня, ты работай с Божко на фабрике весов и гирь, я приду к
тебе снова... А сейчас я уйду.
накал. Вблизи гудели паровозы подъездных путей на ближнем
строительстве; мелкие аэропланы летели по небу в учебных
полетах и пятитонные грузовики везли бревна по грунту,
размалывая почву в пыль, -- жара и работа с утра
распространялись по земле.
Она была снова счастлива, она хотела уйти в бесчисленную жизнь,
давно томящую ее сердце предчувствием неизвестного наслаждения,
-- в темноту стеснившихся людей, чтобы изжить с ними тайну
своего существования.
захотелось сбросить платье и побежать вперед, будто она была
сейчас на берегу южного моря.
возвратилась и они бы стали мужем и женой доверчиво и навсегда.
Сарториус чувствовал, как в тело его вошли грусть и равнодушие
к интересу жизни, -- смутные и мучительные силы поднялись
внутри него и затмили весь ум, всякое здравое действие к
дальнейшей цели. Но Сарториус согласен был утомить в объятиях
Москвы все нежное, странное и человеческое, что появилось в
нем, лишь бы не ощущать себя так трудно, и вновь отдаться
ясному движению мысли, ежедневному, долгому труду в рядах своих
терпеливых товарищей. Он хотел откупиться от всякого нынешнего
и будущего содрагания своей жизни посредством простой, любимой
жены и решил поэтому дождаться возвращения Москвы.
время Сарториус понял, что предназначенное к ликвидации иногда
может оказаться не только наиболее прочным, но даже обреченным
на вечное существование. Это учреждение находилось в
Старо-Гостинном дворе на антресолях, где некогда хранились
товары, боящиеся сырости. Лестница из того учреждения
спускалась вниз -- в каменную галлерею, окружавшую весь
старинный торговый двор. На входной двери помещалась железная
вывеска: Республиканский трест весов, гирь и мер длины --
"Мерило труда".
промышленности представялло из себя одну большую сумрачную залу
с низким потолком, устроенным в виде подземного свода; при этом
потолок у стен опускался настолько низко, что служащие,
сидевшие вблизи стен, почти касались его головами. В зале
стояло несколько столов и за каждым сидело по одному или по два
человека, которые писали, либо считали на счетах. Всех служащих
было человек тридцать или не более сорока, однако шумом своей
работы, движением, вопросами и восклицаниями они производили
впечатление громадного учреждения первостепенной важности.
весовым конструкциям и он сел за плоский стол против Виктора
Васильевича Божко.
закончил свой последний проект для института опытного
машиностроения, где он работал до того времени, и
сосредоточился на самой древней машине в мире -- весах. Ничто
так мало не изменилось на протяжении последних пяти тысяч лет
истории, как весовая машина. Во времена циклопов, в античной
Греции и Карфагене, в великой Персии, погибшей под ударами
Александра Македонского, -- всюду во всех временах и
пространствах самой всеобщей и необходимой машиной были весы.
Весы столь же стары, как оружие, и может быть они одно и то же
с ним, -- весы это военный меч, положенный своей серединой на
ребро камня -- для справедливого разделения добычи между
победителями.
любви к предмету порученного ему труда, широко объяснил
Сарториусу решающее значение весов в жизни человечества.
-- выше всего полюбил весы! Он свою периодическую систему
элементов и то меньше любил! Хотя, что ж! Там ведь все дело
основано на тех же весах: атомный вес, больше ничто!
назаметный и скудный предмет: потому что человек зорко
всматривается лишь в то, что лежит на весах -- в колбасу или в
хлеб, но что под ними -- он не замечает; а под хлебом и
колбасой находятся весы -- инструмент чести и справедливости,
простая нищая машина, считающая и берегущая священное добро
социализма, измеряющая пищу рабочего и колхозника в меру его
творящего труда и хозрасчета.
благодаря неточности весов, Сарториус углубился в свои занятия.
Внутри его тайно ото всех встретились и сочетались два чувства
-- любовь к Москве Честновой и ожидание социализма. В его
неясном воображении представлялось лето, высокая рожь, голоса
миллионов людей, впервые устраивающихся на земле без тяготения
нужды и печали, и Москва Честнова, идущая к нему в жены
издалека, она обошла всю жизнь, пережила ее с несметным числом
людей и оставила годы терпения и чувства в темноте минувшей
молодости; она возвращалась такой же, только в бедном платье,
босая, с отросшими на работе руками, но более веселая и ясная,
чем была прежде; она нашла теперь удовлетворение для своего
блуждающего сердца...
предчувствия, сжатое костями и бедствием ежедневной жизни, и
наконец бросается вперед, теряя свое тепло на холодных
прохладных дорогах.
скорее работал над улучшением устройства весов. Управляющий
трестом сообщил Сарториусу об опасности весовых бунтов в
колхозах, по примеру соляного бунта в старину, ибо недостаток
весов означает недовес хлеба по трудодням, либо хлеб выдается
лишний, тогда получается обман государства. Кроме того,
площадка товарных весов, если весы неточные, делается полем для
кулацкой политики и классовой борьбы. Гирьевая проблема также
черевата грозными событиями -- уже во многих пунктах кладут
вместо клейменых гирь жуткие пустяки, вроде кирпичей, чугунных
болванок, и даже сажают в определенных случаях беременных
женщин, уплачивая за прокат их туловища как за трудодень. Все
это неминуемо поведет к потере сотен тысяч центнеров зерна.
Сарториус иногда оставался ночевать в учреждении. В десять
часов вечера сторож засыпал предварительно на стуле у входа, а
затем уходил в фанерный кабинет управляющего и укладывался в
мягком кресле. Шло время на больших официальных часах, пустые
столы вызывали тоску по служащим, иногда показывались мыши и