которую искал всю жизнь... (Фу! Пошло. Не запоминать!)
время, маясь между халтурой и "главненьким". Кстати, о "главненьком".
Появление этого словечка тоже связано с Анкой. Был такой популярный в ту
пору анекдот. Женщина, родившая тройню, показывает младенцев журналисту в
той последовательности, в какой они появились на свет. Дети лежат в мокрых
пеленках, плачут -- просят титьку, а она говорит: "Это -- мой старшенький.
Это -- мой средненький. Это -- мой младшенький..." "А это?" -- удивляется
корреспондент, кивая на мужика в мокрых штанах, который лежит на полу и тоже
плачет -- просит бутылку. "А это -- мой главненький!" -- отвечает
многодетная мать. Словечко перешло сначала в наш альковный язык, а потом
Анка стала величать "главненьким" и мой будущий роман. Его я как-то в ночном
разговоре с неосторожной искренностью назвал своей "главной вещью"...
маленькую коньячную рюмочку и налил граммов тридцать -- не больше. Я был так
расстроен, что забыл о предупреждениях Арнольда, забыл о навязчивых
эротических видениях, забыл о дурацком споре со Жгутовичем, об исчезновении
Витька, забыл обо всем, -- я налил себе совершенно автоматически, так
вохровец, даже будучи на пенсии, в задумчивости делает движение, точно
передергивает затвор винтовки. Да, по вкусу действительно похоже на водку,
куда уронили кусочек селедки, скорее всего, иваси. Я выпил и несколько
секунд сидел, прислушиваясь к тому, как напиток пускает в меня свои
бесчисленные живые, горячие, волнующие корни. Потом я, как сейчас помню,
вздохнул и по-йоговски задержал дыхание... Одно время я этим увлекался, но
быстро понял: для русского человека йога примерно то же самое, что для
индуса подледная рыбалка на Медвежьих озерах. Внезапно у меня страшно
закружилась голова, а в следующую минуту я увидел всю историю шинного
завода с такой отчетливостью, что даже различил капли пота, выступившие на
лбу директора этого краснознаменного предприятия, когда, отрапортовав с
трибуны съезда победителей об успехах, он услышал медленные слова Сталина:
мол, конечно, шинный завод хорошо работает, но было б интересно узнать,
почему же он не работает еще лучше. Я вдруг почувствовал, что мне остается
самое малое -- просто перенести внезапное озарение на бумагу. Не написать, а
записать. Не сочинить, а сыграть по ногам. Я опустил пальцы на клавиши моей
"Эрики" так, точно это были клавиши белого рояля, и сам я не обычный
литературный халтурщик, но Ван Клиберн, исполняющий Первый концерт
Чайковского. Талант -- это безумие, посаженное в клетку разума... (Хорошо!
Но, кажется, до меня это уже кто-то говорил.)
открыт шинный завод, до главы под названием "На дороге в Берлин". Потом
встал, сделал шаг по направлению к дивану и рухнул на простыни, как раненый
Пушкин в снег...
6. В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВИТЬКА
спасатели пробиваются к погребенному под лавиной человеку. Наконец, не
открывая глаз, я нашарил трубку и прижал к уху.
что, по некоторым сведениям, масонство восходит к древним строителям
Иерусалимского храма? Но это не доказано. А по новейшим сведениям... Нет, я
лучше тебе зачитаю. Слушай! "Предками современных франкмасонов, носившими то
же имя, были, несомненно, настоящие каменщики, и добавление к названию их
ремесла слова "свободный" имело первоначально профессионально-ремесленное, а
не социальное значение.
более мягкие каменные породы, вроде мрамора и известняка, употреблявшиеся
для более мягкой, барельефной работы..." Улавливаешь?
просторнее. Не говоря уже обо всем остальном!
различным магическим напиткам...
конечно, это невозможно, но я на всякий случай теперь решил перед сном
читать страничку-другую из энциклопедии. Ты знаешь, безумно интересно.
Подожди, я тебе сейчас про Тота Гермеса Трисмегиста прочитаю...
времени... О каком пари ты говоришь? -- поинтересовался я, осторожно
перебирая в памяти обмылки вчерашнего вечера.
поспорили...
распоряжение... Забыл?
окончательно и вспоминая в подробностях вчерашний спор. -- Если обещал,
значит, сделаю... А где Витек?
разочарованием, которое я ненавижу больше всего на свете.
отпросила. Сейчас за шампанским побежала. А как ты отработал?
моногамией Стас.
-- расстроился Жгутович.
косясь на бутылку, где еще оставалось граммов восемьсот.
повесил трубку.
вглядываясь в свое бледное лицо и красные, воспаленные глаза. Вот влип! С
таким же успехом я мог пообещать превратить Витька в генсека. Прав классик:
нельзя мешать напитки... Больше всего в этот момент я был похож на лежавший
тут же в мыльнице выдавленный тюбик пасты.
благообразная дневная ресторанная жизнь: на спасительный огонек стягивались
злоупотребившие вечор труженики пера. О, я знаю по себе: пробуждение их было
ужасно! Помимо неизбежной головной боли, тошноты, диабетической сухости во
рту, их терзало чувство похмельной безысходности и вдобавок чисто
профессиональный ужас собственной бездарности и бесплодности. С самого утра
они мучительно осознавали, что жизнь так и пройдет всуе, в злоупотреблениях,
без больших художественных открытий, а потом тяжко влачились в ЦДЛ, по пути
ошарашивая транспортную общественность тяжким духом вчерашнего удовольствия.
Но уже после нескольких рюмок водки, закутанных рыбной солянкой, где в
золотисто-оранжевой лимфе плавает желтый полумесяц лимонной дольки и с
самого дна таращатся иссиня-черные маслины, жизнь постепенно начала
наполняться смыслом, думы обретать внятность, а литературные образы
тесниться в голове, как гости в лифте. И вот человек, который всего
полчаса назад просто не хотел жить, уверенно сидит за столиком, и на лице
его играет мудрая улыбка тихого победителя жизни.
Мне объяснили, что она сегодня не появлялась, позвонила и сказала: на работу
не выходит, потому что выходит замуж.