скоро покончила с собой? Потому что, помяни мое слово, деточка, Эми вовсе не
так уж была больна. Доктора сказали, что у нее слабые легкие, а она после
этого сколько лет вела жизнь самую легкомысленную. Она покончила с собой,
чтобы избежать позора, потому что ей грозило разоблачение.
и такая в нем одержимость, что страх берет. "Перестаньте, - хотела бы
сказать Миранда. - Не троньте покойницу. Что плохого сделала вам Эми?" Но
она оробела, растерялась; рассказ кузины Евы, эти ужасы и мрачные страсти
словно недобрым колдовством что-то будоражат в тайниках души. Какова же
развязка?
до самого конца, - сказала кузина Ева. - Она каким-то образом попала в беду
и уже не могла выпутаться, и у меня есть все основания думать, что она
покончила с собой, наглоталась лекарства, которое ей давали после
кровотечения. Если не так, тогда что, спрашивается, произошло?
будто этим все объяснялось: - Она была очень красивая. Очень красивая, все
так говорят.
никогда так не считала. С ней уж чересчур носились. Эми была недурна, но с
чего они взяли, что она красивая? Не понимаю. В юности она была тощенькая,
потом, на мой взгляд, слишком располнела, а в последний год опять стала
совсем тощая. Но она вечно выставлялась напоказ, вот люди и глазели на нее.
Верхом она ездила слишком лихо, танцевала слишком бойко, говорила слишком
много, не заметить ее мог бы только слепой, глухой, и притом тупица. Не то
чтобы она была криклива и вульгарна, нет, но она вела себя че-рес-чур
вольно.
представилось - вот кузина Ева ораторствует с трибуны и время от времени
делает передышку ради мятного леденца. Но почему она так ненавидит Эми, ведь
Эми умерла, а она жива? Жить - неужели этого мало?
кузина Ева. - Хотя послушать их, так она увяла, точно лилия. А она харкала
кровью - хороша романтика! Заставили бы ее как следует поберечься да
потолковей ухаживали бы, когда болела, так она, может, и по сей день была бы
жива. Но нет, куда там. Лежит, бывало, на диване, кутается в нарядные шали,
кругом полно цветов, хочет - ест что попало, а не хочет - ничего не ест,
после кровохарканья поднимется и скачет верхом или мчится на танцы, спит при
закрытых окнах; и вечно толкутся гости, с утра до ночи смех да разговоры, а
Эми сидит как на выставке, не приляжет, лишь бы кудри не помять. Да такая
жизнь и здорового в могилу сведет. Вот я дважды была на волоске, и оба раза
меня по всем правилам укладывали в больницу, и я лежала, пока не выздоровею.
И я выздоравливала, - голос кузины Евы зазвучал подобно трубному гласу, - и
опять принималась за работу.
истина. Унылая перспектива; почему сильный характер так уродует человека?
Заветное желание Миранды - быть сильной, но мыслимо ли на это решиться,
когда видишь, какую это накладывает печать?
Совершенно прозрачная кожа и яркий румянец. Но это от туберкулеза, а разве
болезнь красива? И она сама погубила свое здоровье: когда ей хотелось ехать
на бал, пила лимон с солью, чтобы прекратились месячные. На этот счет у
девушек было дурацкое поверье. Воображали, будто молодой человек тронет тебя
за руку или даже только посмотрит - и сразу поймет, что у тебя за
нездоровье. Да не все ли равно? Но девицы в те времена были чересчур
застенчивые и почитали мужчин весьма искушенными и мудрыми. Я-то считаю, что
мужчина никогда не поймет... нет, все это глупости.
дома, - заявила Миранда, чувствуя себя личностью весьма современной и
умудренной опытом.
девушке опасно, всегда найдутся соперницы, только того и ждут, как бы
перехватить поклонника. Соперничество... - Кузина Ева вздернула голову, вся
напряглась, ни дать ни взять боевой конь почуял поле битвы. - Вам,
теперешним, и не снится, что это было за соперничество. Как эти девицы
поступали друг с другом... на самую низкую подлость были способны, на самый
низкий обман...
не думали. Так прямо не говорилось, прикрывали всякими красивыми словами, но
это была просто-напросто эротика. - Она поглядела за окно, в темноту,
увядшая щека, обращенная к Миранде, густо покраснела. И опять Ева обернулась
к спутнице. Сказала гордо: - По зову долга я выступала с любой трибуны, хоть
на улице, и, когда надо было, шла в тюрьму, и не смотрела, здорова я или
больна. Оскорбления и насмешки, толчки и пинки сыпались на меня так, будто я
богатырского здоровья. Но мы не позволяем телесным слабостям мешать нашей
работе, это входит в наши убеждения. Ты понимаешь, о чем речь, - сказала она
так, словно до сих пор это было тайной. - Ну вот, Эми поступала смелее
других и как будто ничего даже не старалась отвоевать, но она просто была,
как все, одержима эротикой. Вела себя так, будто нет у нее на свете
соперниц, прикидывалась, будто и не знает, что за штука замужество, но меня
не проведешь. Все они ни о чем другом не думали и думать не хотели, а на
самом деле ничего не знали и не понимали, и внутри у них был тлен и
разложение... разложение...
живых трупов - изъеденные тленом женщины весело шагают к мертвецкой, распад
плоти скрывают кружева и цветы, головы подняты, мертвые лица улыбаются... и
она хладнокровно подумала: "Конечно, ничего подобного не было. Это такая же
неправда, как то, что мне говорили прежде, и так же романтично". И она
поняла, что устала от напористой кузины Евы и хочет спать, хочет очутиться
дома, пускай бы уже наступило завтра, скорей бы увидеть отца и сестру, они
такие живые, такие надежные, они посмеются над ее веснушками и спросят; не
голодная ли она.
обыкновенная женщина, она любила стряпать. Я видела вещи, которые она сшила.
Я читала ее дневник.
хотелось ей крикнуть в лицо Еве, в огромные, лопатами, передние зубы. А
кузина Ева меж тем набралась злости и разразилась новой речью:
нет подбородка, но есть воля", - начала она и даже затрясла кулаками. -
Всегда все родичи меня изводили из-за моего подбородка. Всю молодость мою
отравили. Представляешь, что это за люди, - продолжала она с яростью,
пожалуй чрезмерной для такого повода. - Зазывали себя воспитанными, а сами
отравляли жизнь Володенькой девушке из-за одной некрасивой черточки! Ну
конечно, сама понимаешь, они просто шутили, все просто очень забавлялись,
это говорилось не в обиду, нет-нет, не в обиду. Вот в чем самая жестокость.
Вот чего я не могу простить! - выкрикнула она, так сжимая руки, точно
выкручивала тряпки. - Ох уж эта семья! - Она перевела дух и села свободнее.
- Гнуснейшее установление, его надо бы стереть с лица земли. В семье корень
всех наших несчастий, - докончила она, напряжение отпустило ее, и лицо стало
спокойное. Однако она еще вся дрожала. Миранда взяла ее руку и задержала в
своей. Рука трепыхнулась и замерла, и кузина Ева сказала: - Ты понятия не
имеешь, что некоторым из нас пришлось пережить, но я хотела тебе показать
оборотную сторону медали. И заговорила я тебя, уже поздно, а тебе надо
выспаться и встать наутро свеженькой, - хмуро докончила она и зашевелилась,
громко шурша нижними юбками.
Кузина Ева опять протянула руку и привлекла Миранду к себе:
на мгновенье влажно блеснули, и в громком, резком голосе кузины Евы - голосе
привычного оратора - послышалась теплая нотка:
Спокойной ночи.
уже утро. Она еще силилась закрыть чемодан, когда поезд подошел к их
маленькой станции, и вот на перроне отец, лицо у него усталое и озабоченное,
шляпа надвинута на самые брови. Миранда постучала по оконному стеклу, чтобы
он ее заметил, потом выбежала вон и кинулась ему на шею.
видеть, он никогда ей не радовался с тех пор, как она сбежала из дому.
Миранде никак не удавалось убедить себя, что так оно и будет; хоть и знала,
но за время от одного приезда домой до другого не умела с этим примириться.
Отец посмотрел поверх ее головы, сказал без удивления:
вскинутые для объятия, опять глухой болью сжалось сердце.
сказала Ева, лицо ее теперь обрамляла жидкая черная вуаль, видимо
сберегаемая нарочно для семейных похорон. - Я узнала о случившемся от
Кези-младшей, а та узнала от Габриэла-младшего. Гейб, надо полагать, уже
приехал?
народу.
нами, твое место у нас.