он на целый день уходил на работу или куда-нибудь далеко уезжал, он
постоянно присутствовал в мире Тимошки, как основная ось, центр, смысл и
необходимость бытия. Тимошка часто вспоминал о нем и начинал тосковать по
его рукам, по его запаху, по его голосу, только с Васей у Тимошки
связывалось ощущение настоящей радости и полноты жизни. Рядом с Васей, и
особенно когда тот бывал в хорошем настроении, Тимошку одолевали приступы
буйного веселья, показывая свою ловкость и силу, он прыгал особенно
высоко, особенно быстро брал самый слабый след. И скучал Тимошка тоже
по-своему: ни с того ни с сего он садился, широко расставив передние лапы,
опускал голову чуть ли не до земли и застывал в таком положении надолго,
и, если кто-нибудь начинал подсмеиваться над ним, он обижался и уходил с
глаз подальше. И еще в острые приступы тоски появлялся на свет увесистый
обкусанный кирпич. Тимошка таскал его в зубах по всему участку, устав,
ложился, клал между лап и неотрывно сторожил, словно боялся, что
обкусанный кирпич вскочит на ноги и удерет, когда же тоска несколько
ослабевала, Тимошка уносил кирпич, осторожно взяв в зубы, словно живого
щенка, и прятал в одному ему известное место.
хлопоты Семеновны, про себя довольной наконец-то осуществившимся отъездом
племянника с женой, стало пусто и скучновато. Даша капризничала по
пустякам, поссорилась с Олегом,тот вполне резонно обиделся и ушел наверх,
в Васин кабинет. Там он пристроился на открытом балконе в старом плетеном
кресле. Сквозь деревья в сумерках тяжело поблескивало озеро. В зелени еще
возились и перепархивали птицы, солнце уже село. Из-за горизонта,
окрашенного у самой земли ярко раскаленной узкой полосой, еще вырывался
сноп золотистых лучей, пронизывающих одинокое, одно-единственное во всем
небе, облачко ровным алым свечением, затем лучи стали короче, потускнели и
скоро исчезли совсем. Над горизонтом еще чуть теплилось алое расплывшееся
пятно, но вот и оно исчезло. Олег положил голову на перила балкона, глядя
в сгустившуюся чернильную синеву и представляя себе серебристый самолет,
летящий среди звезд в темном небе, и Татьяну Романовну с Васей. Он их
любил, и теперь в груди как-то щемило, и к глазам подступала предательская
теплота, но было темно, и никто бы не увидел его минутной слабости. Дом
сейчас ярко светился всеми окнами, свет с трудом раздвигал густую вязкую
тьму, затопившую сад, лес, озеро и всю остальную землю. Стали резче запахи
цветов и травы, за прибрежные кусты зацепились одиночные клочья тумана, и
наконец, преображая все вокруг, выплыла совершенно круглая, сияющая
радостным и каким-то ненатуральным сиянием луна. Туман разросся, застлал
озеро сплошным мягким покрывалом, неслышно окутал березы, росшие на
берегу, точно опустились на воду невесомые, пышно взбитые облака,
посеребренные лунным светом.
хищницы-птицы неясыти, об этом Олег знал от Васи. Услышав голос Семеновны,
звавшей его вниз смотреть телевизор, Олег сморщился, ему никуда не
хотелось уходить с балкона, по, чувствуя, что еще минута-другая и он
расплачется, как девчонка, он бросился к пианино, откинул крышку, и по
дому, вначале сумбурно и хаотично, затем стройнее и мягче, понеслись
первые аккорды, дом в ответ как бы встрепенулся, ожил и затих. Олег снова
и снова ударял по клавишам и неожиданно услышал странный, жалующийся звук,
постепенно нараставший и закончившийся на низких протяжных басах, Олег от
неожиданности резко крутанулся на вертящемся круглом черном стульчике и
увидел Тимошку, высоко, по-волчьи задравшего косматую морду к потолку и
тоскливо, обреченно выводившего свои немыслимые рулады, перед ним на полу
лежал обкусанный кирпич.
интересно, ну, давай вместе... пой!
схватиться за сердце, а Дашу в страхе зажать уши ладонями, с новой силой
разнесся по дому, глаза Тимошки зеленовато отсвечивали, в горле клокотала
безысходность и отрешение, Тимошка жаловался неизвестии кому, высказывая
свою жестокую на кого-то обиду. Вой оборвался на немыслимо высокой ноте,
Олег испугался и бросил играть, в дверях он увидел Семеновну с вцепившейся
в ее фартук Дашей.
матерью едва отъехали, а они похероны затеяли! Ах, негодники! Ах,
обормоты! Ах, некрещеные! - Семеновна раскипятилась, приняв Олегов с
Тимошкой концерт близко к сердцу как личную обиду, и Даша, полностью ее
поддерживая, смотрела на брата с Тимошкой округлившимися враждебными
глазами.
цели, Семеновна смягчилась, еще поворчав для виду, а больше от внутренней
неустроенности, она, часто моргая маленькими серыми глазками в бесцветиьЕХ
ресницах, потащила детей нить чай.
спать, почти одиннадцать. В голове с утра шумит, как трактор работает, к
непогоде, что ли? Как бы погода завтра не испортилась. Так и есть, слышите?
зашелестели и залопотали, а старая рябина, росшая возле дома, стала
привычно тереться сучьями о балкон на втором этаже.
ветра, стеклянные сосульки на старойпрестарой люстре под потолком с
тоненьким перезвоном закачались. Ахнув, Семеновна бросилась закрывать
балкон, послав Олега проверить окна и двери по всему дому и выключить
лишний свет. Ветер уже дул напористо, тумана лад озером не было и в
помине, березы гнулись, жалобно скрипели, от мостов в глубине озера бежала
крупная рябь.
самый неподходящий момент, Тимошка не отходил от него ни на шаг, и в доме,
и на улице, настороженно вслушивался, ловя каждый шорох. Выйдя следом ня
крыльцо, Семеновна забрала их в дом, и вскоре все дружно сидели за столом,
накрытым клетчатой синей клеенкой в цвет абажура, достали пирожки с мясом,
творожную запеканку с изюмом и ипли чай с яблочным домашним вареньем, от
каждого из троих по очереди перепадало и Тимошке, уютно устроившемуся под
столом. От еды и позднего времени у Даши слипались глаза, и она непривычно
затихла.
полночь, теперь и папа с мамой скоро до места доберутся. Завтра утром
позвонят, или телеграмму получим. Пора, пора ложиться.
себя сонливость и в подтверждение своих слов подпирая щеку твердым
кулачком.
Олегом ложимся, зачем тебе одной сидеть в пустой комнате? А в постельке
веселее будет ждать, и Тимошку с собой забери. Он тоже будет ждать. А как
дождетесь, нас с Олегом разбудите, мы тоже посмотрим.
перемыв посуду, она, заглянув к Даше, улыбнулась, девочка крепко спала
поверх одеяла, подложив под щеку крепко стиснутый кулачок и сурово
нахмурившись, Семеновна покачала головой, за лето надо детей как следует
откормить и подправить, подумала она, а то Олег в рост ударился, да и Даша
не по годам длинная, из всех платьишек выросла, вон как коленки торчат.
выключив свет, на цыпочках вышла.
воздух, промытые, чистые цветы переливались тончайшими оттенками красок,
деревья стояли в искрящейся радужной росе, и озеро казалось особенно
чистым и прозрачным. Появился Тимошка и, извиняясь за опоздание, виновато
повилял коротким тщательно расчесанным хвостом, протяжно, со сладким
стоном зевнул, показывая узкий розовый язык и породистое черное н"бо, и с
удовольствием длинно потянулся. Он остался сидеть на крыльце, а Семеновна,
сбросив туфли, отправилась бродить среди яблонь, с наслаждением ощупывая
отвыкшей подошвой влажную, но уже успевшую прогреться траву.
прикидывая виды на урожай. Сад был запущенный, и Семеновна жалела, что не
выбралась раньше, весной, как все добрые люди, не навела в саду должный
порядок, молодые только и занимаются своими бумагами, им до остального
дела нет, а от такого сада сколько бы пользы можно было взять.
спорилось в руках у Семеновны. Приготовив завтрак и упрятав гречневую кашу
доспевать под подушку, она собралась идти в магазин за молоком и хлебом,
наказав Тимошке строго-настрого никуда не отлучаться, караулить детей и
дом (Тимошка, не раз уже выполнявший подобные поручения, но не любивший
оставаться в одиночестве, с видимой неохотой улегся на крыльце), Семеновна
с той же тихой радостью в душе вышла за калитку. За детей она не
беспокоилась, день со сборами вчера был утомительный, заснули они поздно и
проснутся теперь не скоро. Можно не торопиться и тихонько пройтись
лесочком до магазина, полюбоваться свежей зеленью, чистыми утренними
красками, да, может, кто встретится по дороге из прошлогодних знакомых,
она и платочек повязала новый, ненадеванный, и танкетки надела тоже
скрипящие новой кожей в первый раз. На обратном пути Семеновна все-таки
заторопилась, пришлось постоять в очереди за творогом, его редко привозили
в палатку, и ближе к одиннадцати заволновалась, боясь, что творога не
хватит, тут же в несколько голосов из конца очереди закричали и
потребовали давать только по килограмму в руки, и Семеновна, поддавшись
общему настроению, тоже кричала и требовала. Возвращаясь, она вздыхала от
душевной неловкости и угрызений совести за свою несдержанность, впрочем,
что удивляться и казнить себя, каких-нибудь десять лет назад молоко и яйца
Доставалов Александр
Прозоров Александр
Круз Андрей
Никитин Юрий
Эриксон Стивен
Майер Стефани