Чтение 11–й страницы книги ~Дворец и лачуга~

хитрой физиономией, единственный, кто вбегал в сени, напевая, а возвращался,
пересчитывая на лестнице банковые билеты.

Если бы такой любопытный человек нынче вечером решился последовать за
вышеописанным евреем, он мог бы увидеть следующую сцену.

Еврей минует сени и вступает на обветшалую лестницу, по которой
поднимается на третий этаж. Здесь он останавливается перед низкой дверью,
мгновение подслушивает, а затем, нажав на дверную ручку, проникает в
комнату, где у зарешеченного окна сидит старая женщина в очках и вяжет
чулок.

- Добрый вечер, пани Мацеева, - заговорил еврей.

Старушка подняла глаза.

- А, пан Юдка!.. Добрый вечер.

- А хозяин тут? - понизив голос, спросил посетитель.

- Ну конечно.

- А гости какие-нибудь есть?

- Гофф тут... Плохи, должно быть, его дела, очень уж часто он сюда
наведывается.

- Ну! Ну! - улыбнулся еврей. - Сюда и не такие, как он, наведываются.

Старушка опустила на колени чулок и ответила:

- А все-таки это ему лишнее; есть у него деньги, а раз есть, так сидел
бы лучше за печкой да благодарил бога, а не лез на глаза нашему барину...

- Вы его знаете? - спросил Юдка.

- Как не знать! Лет двадцать пять, наверно, будет, как я служила у
него.

- Ну, тогда вы его не знаете. Он теперь обеднел.

- Обеднел и ходит к нашему барину? У... гу!

- Что значит у... гу?.. Приходит, потому что берет взаймы деньги, ну и
землю свою продает.

- Нашему барину продает землю? Вот он - суд божий! - шепнула, словно
про себя, старушка.

Лицо Юдки оживилось.

- Чему же вы так удивляетесь, пани Мацеева? - спросил он.

- Э! - ответила женщина, - кабы вы знали то, что я знаю...

- А почему мне не знать? Я много знаю, а чего не знаю, так вы мне
доскажете.

Старушка подняла палец и указала на дверь соседней комнаты.

- Разговаривают, - шепнул еврей.

- Вы знаете, Юдка, как Гоффы обидели нашего барина?

- Слышал, но уже не помню, - ответил еврей с видом прекрасно
осведомленного человека.

Мацеева наклонилась к его уху.

- Вы знаете, Юдка, что я служила у Гоффа?

- Ну! Ну!

- Говорю вам, лет уж двадцать пять тому назад, Гофф как раз справлял
крестины... Родилась у него тогда эта... как же ее? Костуся!

- Ну, я ее знаю, у нее теперь ребенок.

- Вышла замуж?

- За Голембевского.

- Господи Иисусе! - шепнула в ужасе женщина. - За того, что наш барин
засадил в тюрьму?

- Ну, об этом лучше молчите. Он уже опять гуляет по городу.

Это известие, видимо, взволновало старуху, которая лишь после
нескольких минут молчания вернулась к своему рассказу.

- На крестинах, говорю вам, гостей - уйма! А мороз на дворе был такой,
что стекла лопались! И уж ели, ели, а пили-то!

- Теперь им нечего и в рот положить, - вставил Юдка.

- Однажды, - продолжала старуха, - было, может, часов девять вечера,
смотрю, входят в сени каких-то двое с ребенком на руках. А это и был наш
барин с сестрой и ее мальчиком на руках. Оборванные, озябшие... страсть,
говорю вам!.. Наш барин и говорит... вот как сейчас слышу: "Люди добрые,
дайте нам что-нибудь перекусить и где обогреться, а то у меня сестра с
ребенком кончаются..." А пьяные гости давай смеяться, давай водкой их поить,
а нет того, чтобы поесть дать... Ну, что вам сказать, и получаса не прошло,
как женщина бух на землю! и ни рукой, ни ногой...

- Ай-ва!.. - шепнул еврей.

- Жалко мне их стало, я, значит, взяла да и отвела их обоих в коровник.
Надоила тайком немного молока и напоила мальчика; женщина-то уже не могла
пить, а барин не хотел ничего и в рот взять. На другой день прихожу я в
коровник, а они спят. Бужу его... он едва на ноги встал; будим ее, глядим, а
она уж мертвая... Умерла!

Еврей внимательно слушал.

- Как увидел это барин, как начал он плакать, так, говорю вам, прямо
как зверь ревел, и все сестру целовал... Сбежались Гоффы, подмастерья ихние,
ученики, а он давай их проклинать, давай жаловаться, что они у него сестру
убили. А они на него! И давай кричать, что он сам ее убил, а на них
сваливает. Кончилось тем, что собрался суд, покойницу похоронили, а наш
барин с мальчиком пошли дальше куда глаза глядят.

- Ну, а как же он вас потом встретил, Мацеева? - спросил Юдка.

- Искал меня, вот и встретил; прости ему, господи, все горе
человеческое. Встретились мы что-то уж лет шесть спустя. Он меня сразу же
узнал, а жил-то он уже здесь, вот и взял меня к себе, и еще такие слова мне
сказал: "Ты дала моему мальчику ночлег в коровнике на одну ночь, а, я тебе
дам приют на всю жизнь. Ты дала ему ложку молока, а я тебе дам кусок хлеба
до самой смерти". Ну вот, с тех пор и живу у него; оно бы и хорошо мне было,
- прибавила она еще тише, - кабы не эти слезы людские...

- Да, беда теперь Гоффу, - вставил Юдка и, помолчав, спросил: - А
молодого барина видели?

- Как же не видела, только давно уже, он все за границей сидит.

- Вернулся, вот уж с неделю, как вернулся.

- Вернулся?

- И теперь господин будет на Гоффовой земле для него дворец ставить.

- Что ж! - сказала женщина. - Мальчик стоит дворца: и тебе добрый, и
умный, и красивый. Хоть бы из него толк вышел!

- Старик его очень любит; это он для него все копит деньги, хоть и не
говорит ему.

- Что деньги! За него он в куски изрубить себя дал бы...

Она не кончила, потому что в это мгновение двери соседней комнаты
приоткрылись, и из них вышел Гофф. Волосы его были в беспорядке, безумные
глаза неподвижно смотрели в одну точку.

Теребя в руках шапку, он быстро прошел через комнату. Еврей и старуха с
ужасом, словно на привидение, смотрели на него, потом прислушались к звуку
его шагов на лестнице и, наконец, движимые одним и тем же чувством,
бросились к окну, чтобы еще раз взглянуть вслед уходящему.

- Без шапки идет! - шепнула Мацеева.

- Пришел там Юдка? - раздался сухой голос из другой комнаты.

Еврей вздрогнул:

- Я здесь, хозяин!

И, согнувшись в три погибели, он переступил порог, чтобы предстать
перед человеком, который после рассказа Мацеевой стал в его глазах еще
могущественнее и страшнее, чем до сих пор.

Глава седьмая

Паук и муха

В комнате, куда вошел Юдка, кроме нескольких крепко сбитых шкафов,
маленького столика и нескольких стульев, ничего не было, и - что еще
удивительней - никого не было. Несмотря на это, еврей поклонился стене
напротив двери и остановился в ожидании.

- Ну, что там слышно? - спросил вдруг прежний голос. Он донесся из
маленького оконца в стене, в котором тут же появилось пожелтевшее лицо и
синие очки.

- Я принес деньги за керосин, - ответил Юдка.

- Все?

- Все. Триста пятнадцать рублей.

- С трехсот рублей - шесть рублей, с пятнадцати рублей - тридцать
копеек, это тебе, - бормотал голос. - Значит, мне следует триста восемь
рублей семьдесят копеек. Дальше?

- Лавочница с Сольца уже умерла, - шепнул еврей.

- Царствие небесное!.. Надо на ее место посадить эту Веронику с Врублей
улицы.

- После той осталось двое детей...

- Я сказал, что надо посадить Веронику... Торговля стоять не может...
Дальше?

- Дело с волами покончено.

- Заработали мы что-нибудь?

- Немного: шестьдесят три рубля.

- С пятидесяти рублей - рубль, с тринадцати рублей - двадцать шесть
копеек... это тебе. Мне следует шестьдесят один рубль, семьдесят четыре
копейки. Дальше?

- Еще процентов принес девять рублей пятнадцать копеек.

- Должно быть пятнадцать рублей.

- Не отдают.

- Будешь сам платить... Да! А с этой кладовщицей кончено?

- Был судебный пристав, но, видно, получил хабар и ничего не сделал.

- У кого он занимает? - продолжал допрашивать голос в оконце.

- У Абрамки, у Миллерихи...

- Скажи им, что если судебный пристав не покончит с кладовщицей, то они
мне заплатят убытки. Понимаешь?