Чтение 11–й страницы книги ~Песня цветов аконита~

Хали откинулась на невысокую спинку. Волосы дочери Благословенного были распущены, нижнее платье скрывала накидка цвета слоновой кости и с золотым шитьем. В пальцах девушка вертела цветок из полудрагоценных камней — многие девушки делали подобные из обточенных разноцветных шариков. Сидевшая на подушке у ее ног Кайсин пыталась смастерить из разноцветного жемчуга бабочку, но золотая нить путалась, а жемчужины выскальзывали из рук.

— Ах, до чего ты сегодня неловкая, — заметила Хали. — Лучше сыграй мне.

Кайсин послушно потянулась за ахи — она играла пальцами, не используя плектр. Тихий голосок приятно журчал, убаюкивая.

Качнулась занавеска у входа — с поклоном вошла Кору. Хали всегда удивляла ее уверенность — казалось, демоны с воплем убегут с пути главной из внутренних дам.

— Ты сегодня хмурая, Кору. Луна что-то нашептала тебе ночью?

— Ах, госпожа Аину…пустяки, — она раздраженно махнула рукой, качнула головой — височные подвески зазвенели.

— Твой муж? Что, эти девчонки-актрисы сумели слишком увлечь его?

— К этим я давно привыкла. Раскрашенные обезьянки. Уж лучше б мальчишки были — хоть вести себя умеют… — на ее лице появилась гримаска показного равнодушия. — Он завел себе какую-то плясунью…

— Что же тебя раздражает? — удивленно спросила Хали. Кору была единственной, кто разговаривал с ней настолько вольно: Аину сама даровала Кору эту привилегию.

Так говорить мог бы отец, но он держался сухо и холодно.

— Он вот-вот привезет ее на Островок.

— Через неделю увезет обратно. Бывало и такое… У вас же свой дом.

— Ах, эти Белые Лисы рады будут воспользоваться таким легкомыслием Дома Мийа.

— Вот ты о чем, — рассмеялась Аину. — Не бойся. Такая мелочь…

— Вы не помогаете нам, госпожа, — ревниво сказала Кору. Все это время она ходила по комнате, но теперь села, повинуясь знаку Аину. Пальцы ее, унизанные опаловыми перстнями, теребили серо-золотистую ткань покрывала.

Хали с укоризной смотрела на это варварство.

— Кору! Как можно! — и добавила: — Что ж, тебе обидно, моя старшая дама. Но я не стану сердить отца без нужды. Пусть он выказывает расположение Лисам — мне все равно.

— А я?

— А ты… пытаешься вертеть призраками. — Хали умолкла. Смирно сидевшая на подушке Кайсин встрепенулась.

— Сыграть вам, госпожа? — она, до смешного обожавшая Хали, вела себя, как служанка, не как младшая дама из внутренних. По ее волосам скользил солнечный зайчик.

— С тобой и музыкантов не надо, — ласково сказала Хали.

Кору все еще была недовольна и тщательно пыталась это скрыть. Пока ей не удавалось втянуть Аину в борьбу между Домами. А какое та могла бы оказать покровительство! И Каэси опять будет недоволен.

Дворец-Раковина

Когда-то десятилетний Юкиро познакомился с Тооши, сыном Смотрящего за морем, подростком года на три постарше. Его, выросшего на юге, привезли в Сиэ-Рэн завершить образование — мальчики стали друзьями. Впрочем, со стороны наследника это было всего лишь расположение, со стороны Тооши — преданность подчиненного. Все время он был тенью Юкиро — и тогда, когда произошла странная смерть второго сына Благословенного, и когда старший сам взошел на престол, заменяя умершего отца.

Тооши не стал одним из Тех, кто Справа или Слева, но все же оставался самым доверенным лицом, чем-то вроде старшего секретаря — не самая высшая должность, по правде сказать. Он не блистал умом, зато был на диво дотошным и исполнительным, имел превосходную память, к тому же умел угадывать с полуслова, что хочет сказать повелитель. И то, чего он сказать не хочет.

Наряду со столь ценными качествами он обладал и некоторыми забавными чертами. Верил, что Островок наводняет всякая мелкая нечисть, безвредная, привлеченная блеском золота и камней. Эта вера у многих вызывала улыбки.

Но он — как и лучший врач Сиэ-Рэн, Ёши, — мог входить к Благословенному в любое время, и никто не смел задержать его.

— Нам предстоят трудные времена. Задачи надо решать… непростые.

— И что же ты считаешь трудной задачей?

— Новый правитель сууру-лэ, мой повелитель. Мальчишка еще, но и мы, и его подданные хлебнем с ним горя. Он несдержан, самолюбив, не слушает ничьих советов — и при этом довольно умен. Он может вновь развязать войну.

— Посмотрим. Пока он ничего не может.

— Нам нужен союз с синну, мой повелитель. Прочный союз.

— Что ж… Аину уже взрослая девушка. Можно начать разговоры о свадьбе.

— Отдать ее в дикие степи? — ужаснулся Тооши.

— Нет. Ее мужем будет тот, кто воспитан здесь — и жить они будут здесь. Он не наследник, но близкий родственник верховного вождя. Синну чтят родство — но этого мало. Пока он здесь, они ни не пойдут против нас.

— А Хали?

Благословенный остро глянул ему в глаза.

— О чем ты? Она будет довольна. В конце концов, ее мать — полукровка.
* * *

Дом-на-реке был ее убежищем — ее личным, неприкосновенным. Там умерла ее мать — но Аину все равно любила это место. Конечно, то был не дом — крошечный дворец, построенный для Омиэ. Только три года Благословенная радовалась ему.

Река Юн — приток Аянэ — разделялась там на несколько рукавов, омывала зеленые островки и крутые холмы — почти горы. Всего в трех ани от Островка, Дом-на-реке казался затерянным в диких лесах. Конечно, опытная охрана стерегла узкие тропки, никто бы не прошел незамеченным, но охранники скрывались от глаз, и обитатели Дома-на-реке о них не думали. Омиэ всегда была рада очутиться в этих стенах, только удавалось это нечасто — а дочь ее, как выросла, лишь изредка навещала былое обиталище матери. Не по своей воле — прочно держали незримые цепи долга.

Бледно-голубые стены трех воедино слитых павильонов напоминали соцветие колокольчиков. Тончайшей каменной резьбой были покрыты они, и казалось — дышат. Возле самого дома находилась маленькая пристань — изящные позолоченные столбики удерживали лодки, большую и несколько маленьких. Повсюду была темная зелень — деревья с широкими листьями и серебристые ивы. И вода — блики и тени. Тут водились стремительные узкие рыбы. И огромные бронзово-зеленые стрекозы с сердитым гулом носились над водой.

Юкиро не любил, когда жена уезжала в Дом-на-реке, однако и не препятствовал этому. Для обитателей Островка было лучше, когда Омиэ-полукровка покидала его пределы.

Хали сидела прямо, задумчиво глядя на плывущие рядом листья. Хотелось опустить руку за борт — однако в большой лодке, кроме Амарэ и Кайсин, были и другие люди. Даже при слугах нужно вести себя подобающе… особенно при слугах.

Кайсин наигрывала на ахи — девочка и вправду хорошо владела инструментом. Черная прядка выбилась из прически и забавно вилась над ухом…

Спутники Хали еле слышно беседовали, не осмеливаясь перебить ее мысли.

Вода была теплой, хотя осень подошла к середине.

Та лодка перевернулась, когда в свои права вступала зима. Одному Творцу известно, как Благословенной в узком гэри удалось добраться до берега. Она была сильной… Ее сопровождали дамы — и лишь один мужчина, который управлялся с веслом. Ни он, ни они не сумели выбраться. Омиэ смогла. Но прожила лишь неделю — вода оказалась слишком холодной…

Хали плакала долго.

Но все равно любила Дом-на-реке.

"Отец всегда действовал умно. И всегда — как подобает. Я видела его ровно столько, сколько, по его мнению, дочь должна видеть отца, занятого государственными делами. У меня было все, кроме надежды когда-нибудь распоряжаться собственной жизнью. Дочь повелителя, даже полукровка, должна быть образцом совершенства. Меня окружали лучшие учителя и воспитатели, мои дамы отчаянно пытались сделать меня красивой. Им это так и не удалось. Зато быть послушной дочерью я научилась. И выглядеть благодарной меня научили тоже.

Мне позволялось многое — даже Янтарный дворец я перестроила согласно своему вкусу и поселилась в нем.

Я всегда знала, что меня отдадут как залог политического союза за самого выгодного претендента, но я недооценила отца. Мой жених, ко всему прочему, обладает привлекательной внешностью и молод. К тому же у него хороший характер. Я, наверное, была бы даже рада уехать вместе с ним к синну, хоть мне и внушали с детства, что наши восточные соседи варвары.. Однако теперь мы оба — заложники мира, заключенные в Тхай-Эт.

Огромную страну я вижу тюрьмой.

Весною свадьба.

Если бы отец ненавидел меня! Но он обращается со мной почти как с любимой дочерью. С одной лишь разницей — он меня вовсе не любит. И это знают все. Он даже гордится моей независимостью, ибо знает, что в любую секунду сможет поставить меня на место.

А я… я веду себя так, как должно дочери Благословенного. Я ношу не красящую меня одежду с гордостью и даже пытаюсь казаться в ней привлекательной. Я выказываю презрение к дикарям синну, делая вид, что не помню, откуда родом была моя мать. Я держу возле себя женщин высокого рода, потому что ими должна окружать себя дочь повелителя, ими, а не любящими людьми".

Дом-на-реке…
* * *

У Юкиро болело плечо. То ли рукой неловко двинул, то ли иное что. По таким пустякам звать врача не любил. Однако в купальне плечо совсем разболелось. От горячего пара, что ли? Поморщился — только этого не хватало. Услышал робкий голос:

— Мой господин… позвольте…

Сначала даже не понял. Потом увидел — мальчишка указывает на его руку. Согласно кивнул — хуже не будет.

Тот дотронулся неуверенно — а потом пальцы обрели ловкость опытного целителя. Словно сквозь кожу проходили они, снимая боль.

— Хорошо, — удивление было в голосе Благословенного. — Тебя учили лечить?

— Нет, мой господин, — не поднимая глаз говорил, руки сложив перед грудью. — Я сам… с детства.

Юкиро мельком глянул на второго, в чьих руках переливалась шелковая одежда, взял, сам накинул ее, подождал, пока завяжут пояс, и, бросив короткий взгляд на того, кто снял боль, жестом велел: «Останься».

…Последнее, что заметил Йири, растерянно глядя вслед уходящему, — полный великолепной насмешки взгляд Хиани.

В этих покоях он не часто бывал раньше — и всегда не один, и всегда чем-то был занят. А сейчас Благословенный велел ему ждать — а сам задержался, проглядывая какую-то бумагу. И Йири осмелел немного, даже голову поднял, глянул на стены. Тут жила красота — и звала: «посмотри на меня»…

…Он забыл, где находится… Узор, переливавшийся на занавесе, был довольно простым — по голубому фону сиреневые первоцветы в золотых каплях росы. Узор легкий, изысканный — и так похож на тот, что он видел на платье Лин, когда она нарядилась в честь весеннего праздника и вышла на мостик…

Юкиро наблюдал за ним уже минуту. Тот стоял, не сводя глаз с занавеса, затем протянул руку, коснулся его кончиками пальцев, словно трогал присевшую на листок стрекозу.

— Нравится?

Мальчишка вздрогнул и обернулся — лицо было растерянным и удивленным. Потом глаза стали огромными, темными и перепуганными. Он стремительно принял позу полной покорности.

— О! Простите меня…

Кажется, он был настолько испуган, что забыл, как надо обращаться к повелителю. Юкиро подошел к занавеске, вгляделся в рисунок.

— Нравится?

Мальчишка чуть приподнял голову.

— Очень, — прошептал еле слышно.

— А мне не очень. Что-то не так.

— Может быть… первоцветы?… Они выглядят слишком уверенно, словно уже середина лета — но ведь они первые…

Юкиро посмотрел на него. Улыбнулся.

— Встань. Любишь цветы?

Йири не был готов к разговору — поэтому отвечал, не раздумывая.

— Да, мой господин.

— И какие?

— Лесные больше всего.

— А те, что растут в моем саду? Неужели они хуже лесных?

— Я… мало что видел. Но те, что я видел, не хуже. Просто они слишком горды и вряд ли захотят разговаривать даже с бабочками, не говоря о людях.

— Подойди к окну и посмотри, — Юкиро давно не встречал такое занятное существо. Мальчишка еще не пришел в себя окончательно — Юкиро и не собирался этого дожидаться. Будь у него иное настроение, он бы не обратил внимания, кто перед ним вообще. Но сейчас ему было интересно.

— Что скажешь?

Мальчишка стоял у окна. Он видел лишь маленький уголок сада, к тому же затененный сумерками, но и этого было достаточно, чтобы смотреть не отрываясь. Сад был заметно тронут осенью, но это и придавало ему странную, потустороннюю красоту. Цветов было много: и утренних, и тех, что раскрываются к ночи. Большинство — красных и золотистых. Изваяния из бледно-желтого камня — как стражи цветов. Темная листва блестела в свете заходящего солнца.

— Достаточно. Ты так всю ночь простоишь.

Он обернулся — и лицо его было совсем детским и восхищенным. И это наивное выражение медленно соскальзывало с лица.

— Ты пробовал рисовать?

— Да, мой господин.

— Как тебя зовут?

— Йири, мой господин.

— Почти «ласточка»… Посмотри на меня. У тебя необычный взгляд — доверчивый и закрытый одновременно.

Он еще ниже склонил голову.

— Простите… Я был должен молчать.

— Вовсе нет. Ты должен исполнять то, что я прикажу.

— Да, мой господин.

В комнате было прохладно, Юкиро часто оставлял приоткрытым окно вплоть до холодов. Угли в жаровнях потрескивали, легкий запах пряных трав плыл по комнате. Йири опустил ресницы, губы его вздрогнули. Юкиро внимательно следил за ним.

— Тебе грустно? Почему?

— Осень… Осенью мне все кажется, что я вижу костры, вокруг которых собираются души. Сумерки… это время айри.

— Ты думаешь об этом даже здесь, во дворце?

— Это… всего лишь стены. Для них же нет преград.

— Хватит, — негромко сказал Юкиро. — Идем со мной. Несмотря на странности в твоей голове, думаю, ты знаешь что к чему.

— Да… — он оглянулся на окно, как бы ловя слабый ветерок…

— Я сказал, хватит. Опусти створку. И закрой занавеску.

Хиани встретил его примерно таким же взглядом, как и проводил. А Йири хотелось остаться одному, не видеть этой откровенной насмешки. Среди медового цвета утвари казалось тепло и уютно. Он завернулся в шелковое покрывало. Ему нравился шелк — холодный и так быстро теплеющий, безразличный и ласковый. Это было единственное из роскоши, к чему привыкать не потребовалось.

Хиани оказался потрясающе проницателен — он разогнал всех желающих поговорить с Йири и сам к нему не приближался.
* * *

Голова болела с утра. Тучи плыли по небу, все никак не решаясь пролиться дождем. И заботы, как тучи. Мальчишка-правитель сууру-лэ, мечтающий о войне. Пока ему не дадут воли — но сколько такое продлится? И синну, требующие, чтобы Хали ушла жить к ним, в бескрайние пыльные степи. Он согласился лишь на краткий визит — и пока они присмирели. Сейчас любой ценой нужен мир с этими дикарями. Но если для тхай даже разговор с ними — великое одолжение, что уж говорить об уступках?

Он вспомнил вчерашнее — забавно… Усмехнулся.

— Пусть придет тот, со взглядом олененка. У него такое имя — почти название птицы. Один.

…Оказалось, он умеет рассказывать занятные вещи — и сам в них при этом верит. Наивная вера напомнила повелителю Тооши. Но этот был — сиини. И не только рассказывал… И прошла головная боль.

— Теперь мне идти, господин?

— Останься. Ты занятное существо. Твое общество меня развлекает. Кстати, ты ведь северянин, верно?

— Да, мой господин. Я…

— Не смотри так испуганно. Север — такая же часть страны.

— Но… откуда… — мальчишка осекся, опустил глаза.

— Северный говор трудно спутать с другими. Хотя у тебя он не слишком силен. Однако только уроженец Тхэннин называет луну белой рыбой. Чешуйки белой рыбы — лунные блики…

— Простите.

— Да перестань, — досадливо поморщился он. — Я понимаю тебя. Речь северян — это не тарабарщина Хиё.

— Что мне нужно делать?

— Можешь вволю наглядеться на занавески. Ты был так увлечен ими в прошлый раз… Не опускай голову. Я разрешаю тебе осмотреться здесь. Мне понравилось, как ты сказал тогда о рисунке на ткани.

Он нерешительно подошел к стене, не рискуя поворачиваться спиной. Склонился над какой-то шкатулкой из кости.

Необычное существо. Грациозное, красивое — но странное. Как он попал в Восточное крыло? Другие так хорошо обучены, что глаз за них не цепляется. Они идеальны, как мебель в его покоях. А этот все время боится ошибки.

— Хочешь спуститься в сад?

— Да, мой господин, — глаза-то как загорелись! И Юкиро, обронивший случайную фразу, чувствует себя почти что неловко.

— В другой раз.

Глаза гаснут. Он снова ждет распоряжений.

«А почему бы и нет?» Все слишком обыденно — можно позволить себе развлечение.

— Замерзнешь ты в ней, — он кивает на легкую, янтарного цвета лаа-ни. Вдруг — глаза того улыбаются.

— Нет, мой господин, — «нет» звучит чуть протяжно, не дерзко совсем. — Я не боюсь холода.

— Совсем? Говорят, у вас на севере встречаются горные духи? Ты не из них?

На этот раз в глазах — удивление. Кажется, сам не знает…

Цепь фигурок из черного мрамора — не подпустят демонов к саду. Двое спускаются по широким ступеням, и фигурки, окруженные темной в сумерках зеленью, всматриваются в пришельцев. По воздушным дорожкам сада, вспыхивая то тут, то там, уже вовсю разгуливают светляки.

Йири низко склоняется перед молочно-белой фигуркой из кахолонга.