Чтение 11–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Он спросил с некоторым беспокойством:

— Мясо? Это можно. Надеюсь только, не человеческое?

— Что вы, — вскрикнул я в преувеличенном ужасе. — Моя лошадка — вегетарианка, как и положено коням. Но очень уж любит грызть камешки. А если в стойле окажутся железные скобы или толстые гвозди, то повытаскивает и сожрет. Она их обожает! Ей самой стыдно, но удержаться от лакомства не может...

Он внимательно посмотрел на коня, снова взглядом измерил рост, задержал взгляд на середине лба, где красуется белая звездочка, как будто чуял, откуда появилась эта отметина.

— Хорошо, — сказал он. — Мы позаботимся. Дюренгарды всегда отличались гостеприимством, и никто не уходил обиженным.

Человеку на пороге я кивнул приветливо, но не слишком, мы не ровня, прошел за ним в просторный вестибюль. На стенах картины, возле лестницы, ведущей наверх, чучело огромного огра. В безжизненных глазах вдруг блеснул огонек, я отчетливо видел, как глазные яблоки чуть сдвинулись, удерживая меня тем же мертвым, ничего не выражающим взором.

Наверху уже стоял, широко растопырив ноги, тучный коренастый человек в парадном мундире, с голубой лентой через плечо. Я поднимался неспешно, исполненный достоинства, сейчас я граф, помню, и держусь по-графьи, по толстяку скользнул безразличным взглядом, и он первым согнулся в почтительном поклоне.

Пес шел со мной слева, выдвинувшись на треть корпуса, весь из себя дисциплина и воспитанность, даже пасть закрыл, чтобы не пугать народ еще и клыками.

Толстяк проговорил бесстрастно:

— Я управляющий делами герцога Дюренгарда. Позвольте, я отведу вас в зал. Но... собачка...

— Идет со мной.

— Вы в ней уверены?

— Больше, чем в себе, — ответил я высокомерно.

Он поклонился и жестом пригласил следовать за собой. Навстречу двинулся широкий и ухоженный коридор, пол в голубых квадратиках то ли мрамора, то ли еще чего-то дорогого, камень отполирован просто изумительно, в стенах через равные промежутки ниши. Я заметил в некоторых по мраморной статуе, другие пустуют, хотя мне иной раз казалось, что в них что-то всё-таки есть...

В большом зале с потолочных балок свисают штандарты, красными баннерами украшены стены, а у широкой лестницы, ведущей наверх, размещен огромный щит с затейливым гербом, непривычно сложным на взгляд простого рыцаря из Зорра или других королевств по ту сторону Перевала.

Трое дворян расположились в креслах и лениво беседуют о чем-то отстраненном, судя по их лицам. Еще двое стоят у лестницы, все сразу повернули головы в нашу сторону.

Управляющий сказал с поклоном:

— Прошу вас подождать здесь. Я пойду к герцогу, доложу.

Пес сразу же сел, потом и вовсе лег. Красный ковер красиво ниспадает по ступенькам лестницы с самого верха и до низа, на широких мраморных перилах раскорячились пузатые вазы из синего камня. Управляющий заспешил наверх с поспешной неторопливостью. Двое дворян уставились на меня с привычной наглостью завсегдатаев, дедовщина началась не вчера, один всё еще прикидывал, что бы мне сказать соответствующее, а второй окинул меня презрительным взглядом и произнес громко:

— А с каких это пор дворяне начали путешествовать без оруженосцев?

Глава 3

Он обращался к своему спутнику, так что формально я как бы ни при чем, эдакое слабо замаскированное оскорбление, когда я должен чувствовать себя оскорбленным и в то же время бессильным что-либо сделать. И так можно издеваться долго, пока я должен яриться в бессильной... да, бессильной.

Я повернулся к нему и сказал негромко, но отчетливо:

— Ты, скотина лопоухая... Хочешь в морду?

Оба дернулись, лица вытянулись. От дворянина и рыцаря такое не услышишь, интеллигенция всегда беззащитнее перед лицом оскорблений, даже если это средневековая интеллигенция. Наконец говоривший медленно снял перчатку, глядя мне в глаза. Я внимательно посмотрел ему в глаза. Перчатки и рукавицы, насколько я знаю, не встречались, как это ни удивительно, ни в античную эпоху, ни во все предыдущие. Придумали их крестьяне, в них легче полоть и жать, рыцарство тут же приспособило их, нацепив множество бляшек и сделав их боевыми.

Сейчас вот это не просто перчатку мнет этот щеголь. Это символ. В церковь войти в перчатках — это куда непристойнее, чем громко пукнуть при дамах. Подать руку в перчатке — можно в ответ схлопотать по морде. Если вручить перчатку с поклоном — это оммаж, признание сеньором, сюзереном...

Но этот щеголь делает вид, что бросит мне эту перчатку, а это означает презрение и вызов на поединок. Я ждал, притопывал ногой в нетерпении, наконец стиснул челюсти так, чтобы выразительно заиграли желваки и опустил ладонь на рукоять меча.

— Эй ты, — сказал я, — либо бросай перчатку, либо получи по морде так просто!

Щеголь дернулся, по лицу пробежала целая гамма чувств, от неуверенности, растерянности и до опасливого почтения. Он торопливо сунул руку в перчатку и заговорил тоном оскорбленного достоинства:

— Сэр, я не понимаю вас... Объяснитесь!

— Что с перчаткой? — потребовал я зло и нахмурил брови.

Он ответил чуть более твердо:

— Жестковата кожа. Я размял чуть. А в чем дело?

— А-а-а-а, — сказал я и убрал руку с оружия. — Нам, деревенским, только дай подраться, вот и чудится всякое. Истолковываем всё в нужном духе. Так что учитывайте особенности национального восприятия. Но если вдруг восхотите в морду — только скажите, лопоух. За мной не заржавеет!

Аристократ мучительно искал ответ, чтобы себя не слишком уронить, но и меня не дразнить, уже видит, что перед ним совсем не овечка, но вдруг вытянулся, даже брюхо подобрал: через распахнутые двери входит сам, как я понимаю, хозяин замка. Вошел он величаво и царственно, не делая ни одного лишнего движения, бесстрастный и со взором, устремленным сквозь дальнюю стену.

Я невольно ощутил ауру власти, словно в комнату вошел президент банка, а то и самого МАГАТЭ, хотя и не помню, что это, но знаю, что МАГАТЭ — круто. Держался он с холодной властностью, в зале согнулись в поклоне.

Про этого человека, герцога Дюренгарда, я уже слышал: популярный среди рыцарства и даже простого народа, за что нелюбим при дворе, он редко появлялся здесь, и всякий раз что-то происходило: то ли доброе, то ли нехорошее. Отважный воин, знаток рыцарских правил и законов, предводитель войска, он показался мне настолько безобразным, что все мужчины, не чувствуя в нем соперника, могли искренне предлагать ему дружбу, а женщины, как известно, не настолько дуры, чтобы выбирать мужчину по длине его ног.

Ноги же герцога хороши для езды на толстой лошади, даже на бегемоте, но не для придворных танцев. Да и ростом не удался, а все мы ревниво смотрим на тех, кто выше нас, и покровительственно и дружелюбно — на низкорослых. И хотя у герцога плечи такие, что огр позавидует, а руками может ломать по две подковы, однако же внешность... гм... великая сила.

Я невольно пошевелил плечами и выпрямился, с удовольствием чувствуя, что у меня и рост, и осанка, да и вообще я орел, если не слишком присматриваться.

Герцог на миг встретил мой взгляд, я внутренне содрогнулся: орлиный взор, гордая осанка, исполненные достоинства движения и свободный шаг человека, который вовсе не считает себя ущербным.

Я помедлил и тоже слегка поклонился, но только чуть-чуть, как младший старшему. Он остановился, холодно и с некоторой брезгливостью оглядывая меня и мою поношенную одежду, бросил беглый взгляд на Пса. В костюме из самого дорогого сукна, украшенного золотым шитьем и множеством драгоценный камней, он выглядит сановником из времен Екатерины Второй. Лицо уже холеное, сытое, хотя видны два шрама на скуле и подбородке, напоминая, что это всё-таки рыцарь, хоть и на покое.

— Это вы, — спросил он с некоторым сомнением, — граф Валленштейн?

Я ответил с легким поклоном:

— Имею честь им быть.

Он с прежним сомнением оглядел меня с головы до ног.

— Мне приходилось с вами на турнирах скрещивать копья... Признаюсь, вы непревзойденный боец. Я не слишком щепетилен в вопросах веры, но то, что вы не стареете, настораживает и наталкивает на мысль...

Я торопливо прервал:

— Никаких сделок с дьяволом, дорогой граф! Вы встречались на турнирах с моим отцом.

Он вскинул брови, долго всматривался в меня.

— Да, — сказал он наконец, —теперь вижу отличия. Вы даже несколько крупнее. Герцогу Валленштейну повезло с таким сыном. Я вижу, вы странствуете один?

— Нет, конечно, — ответил я. — Со мной мой меч, конь и верный пес. Разве настоящему рыцарю кто-то нужен еще?

Тень неудовольствия мелькнула по его лицу. Сам наверняка даже в туалет ходит с толпой слуг, оруженосцев, конюхов и помощников.

— Я слышал, — проговорил он в сомнении, — у вас была стычка в городе... И не одна?.. И что-то там про побоище в некоем саду? — Я отмахнулся:

— Какая стычка? Просто разогнал пьяный сброд, загородивший дорогу. Не помню, дважды или трижды. Благородные рыцари не запоминают такие мелочи. А в саду... Ну, там было побито немало пьяной черни. Думаю, за дело.

На его лице проступило нечто вроде легкого удовлетворения:

— Похоже, вы из земель, где простолюдины знают свое место. Прошу вас, граф, пройдемте в мой кабинет.

Он сделал приглашающий жест, я ответил легким поклоном, опять так же, как младший старшему, он мне не господин. Мы прошли в небольшой зал, Пес шел снова со мной у левой ноги, невозмутимый и не делающий лишнего движения, словно вышколенный дворецкий. Я с порога с удовольствием окинул шкафы с рядами толстенных томов. На массивном столе раскрытая книга размером с подушку, толстые страницы похожи на волны, еще два фолианта ждут своей очереди на краю стола, блестя медными и бронзовыми переплетами.

Граф проследил, как Пес вошел и сразу же лег у стола, повернулся ко мне.

— Уверен, — проговорил он, — почему-то уверен, что вы читать обучены...

— Есть такой грех, — согласился я. — Любил читать.

— А сейчас?

Я развел руками:

— Когда?..

Он не уловил в моем голосе сожаления, но не объяснять же, что нынешняя литература не очень меня устраивает по ряду параметров, пусть думает, что я рвусь махать мечом и топтать конем простой люд, забывший о почтении к знатным господам.

— А я вот на старости лет пристрастился, — сказал он таким тоном, как если бы Сатана горделиво сознавался в своих грехах. — Очень уж любопытственно узнавать, как некогда сражались и побеждали великие полководцы...

— Вы только о полководцах читаете? — спросил я. Он удивился:

— А о чем же еще? Всё остальное тлен, чепуха и заблуждения. Да и вообще... Есть книги, которые лучше вообще не брать в руки. А где о великих сражениях древности, всегда безопасны.

— Вы говорите о книгах магов, на которые наложены заклятия?

— Не только, сэр Ричард, не только. К примеру, великий Бутоттила, его еще называют Последним Хозяином Гор, ухитрился стать еще и великим государем. Так вот он, будучи магом, написал несколько книг, которые...

Он скривился, словно у него отчаянно болят зубы, я пришел на помощь:

— Оказались чем-то вредны? — Он кивнул:

— Книги Бутоттилы погубили немало магов. Сперва тех, кто их отыскал, потом всё более знающих. Наконец их передали в Верховный Клан Магов, который объединяет их...

— В самом деле?

— Должен объединять, — поправился он нехотя и скривился еще сильнее. — Сами понимаете, маги тоже — люди. К сожалению. И каждый сперва себе. А потом уж... Да и то охотнее подставит ножку сопернику, ведь в их деле соперник — всякий. Но в некоторых случаях, как вот с книгами Бутоттилы, пришлось поделиться информацией... После того как погибли шесть магов, которые пытались прочесть заклятия в книге Последнего Хозяина Гор, эти книги король Ульрих изъял и передал в клан. Там всё и началось...

— Разгадали? — спросил я жадно. Он покачал головой:

— Погибли двое Высших магов, пока кто-то не высказал идею, что поверх наложено еще одно заклятие... К примеру, читающий должен либо пальцы скрестить, либо сидеть босым, либо держать ноги в тазике с водой... Словом, не предугадать, что нужно сделать до того, как раскрывать книгу. Просто раньше с такой предосторожностью не встречались, вот и гибли самые нетерпеливые...

— А нельзя как-то снять те заклятия? — Он развел руками:

— Увы, маги прошлого были намного сильнее. Не берусь судить, за счет чего, но — сильнее. Не знаю, чего недостает нынешним. Но отныне такие книги, во избежание соблазна, надлежит сжигать не раскрывая. Сейчас модно осуждать церковь и посмеиваться над ее наивностью, но в чем-то она права: всё, что идет из прошлого, — лучше сжечь.

Издали донесся густой звук медного гонга. Граф с усилием поднялся.

— Обед. На этот раз пренебрежем этикетом насчет переодевания... хотя, честно говоря, моя супруга на этот счет придерживается строгих принципов, из-за чего и воюем постоянно. Как видите, сейчас я годен только на такие сражения...

Он явно кокетничал, если и староват для поединков на турнирах, но вполне мог бы руководить армиями в масштабных битвах. Я поклонился и последовал за ним, весь из себя в почтении к старшим и вообще само благонравие.

Пес снова красиво и чинно пошел слева, удивляя даже меня вдруг проснувшейся воспитанностью.

Глава 4

У входа в столовую встретила нас высокая, очень красивая женщина с прямой спиной и строгими серыми глазами. Из-за ее безукоризненной аристократичности я не сразу понял, что она очень молода: слишком царственное лицо, осанка, манеры...

Я взглянул с вопросом, а в ответном взгляде уловил то же самое: каким образом попал в этот зоопарк ископаемых?

Я поклонился, успел ощутить ее молодость и чистоту тела, элегантность холеных рук и безукоризненные обводы плеч и шеи, но граф, чему-то нахмурившись, торопливо подтолкнул меня к распахнутой двери:

— А то всё остынет...

Стол из мореного дуба напоминает сороконожку: растянулся в длину шагов на сто, а ножек в самом деле не меньше сорока. За столом всего трое: немолодая элегантная женщина в строгом платье, юноша от нее по левую руку, а во главе стола...

Я малость оторопел: мужчина размерами с огра, настоящий гигант, кресло у него не выше других, но кажется, что гигант на возвышении и что от его взора не укроется никто в зале. Я нечасто встречал людей моего роста, но чтобы выше, да еще настолько...

Граф рядом со мной застыл, наблюдая за мной с понятным злорадством. Этот, что во главе стола, шире в плечах, массивнее, на нем железа столько, что я бы уже рухнул, а он в нем выглядит так, словно это простая рубашка.

Скосив глаза, я рассмотрел прислоненный к креслу меч: на два пальца шире любого из мною виденных, длиннее на ладонь, я даже страшусь подумать, сколько может весить, но этот гигант выглядит так, что с легкостью будет перебрасывать это чудовище из руки в руку. Кулаки его, как обычно говорят, размером с голову младенца, но мне кажется, что младенец должен быть очень крупным.

— Кто это? — прошептал я.

Граф ответил тоже почтительным шепотом:

— Мой дед, сэр Гаррет.

Челюсть моя отвисла, этот гигант выглядит больше похожим на внука графа Дюренгарда. Я медленно и в самом деле с полнейшим почтением поклонился, а сэр Гаррет сделал величественный жест.

— К столу, дорогой граф!.. Нам уже рассказали, что вы путешествуете в духе славных старых рыцарских традиций, не обременяя себя толпами слуг...

— Да, — пробормотал я, — не обременяю.

— Это ваша собачка?.. Гм, то-то все мои затихли и попрятались. Это в самом деле та, кого она мне напоминает?

Я учтиво поклонился:

— Для меня лично это милый послушный песик.

— Вы... издалека, граф?

— С далекого Севера, — ответил я.

За столом ахнули, сэр Гаррет довольно прорычал:

— Тогда эта та собачка, та... Вдвойне рад вас приветствовать, граф.

Меня усадили между графом и его женой, я не понял прикола, но, видимо, это особая честь, если не для того, чтобы подловить на чем-нибудь.

Сэр Гаррет посматривал на меня с интересом.

— Кого-то вы мне напоминаете...

— Только не при дамах! — сказал я испуганно. Он благодушно улыбнулся, кивнул:

— Да, такое нельзя при дамах. Но даже если то были не вы, гм... всё равно вы из одного теста. Или из одного гнезда. Больно похожи... Кстати, управитель сказал, что у вас и лошадка из тех краев, что и собачка?

Я кивнул. Он довольно хохотнул:

— А эти... гм... возмущаются, что вы без толпы слуг! Эх, дикие люди... Не удивляйтесь, граф, я давно передал управление замком своему сыну, а потом и внуку. У меня дела поинтереснее... А им еще нравится это детство: турниры, охота, поединки...

Дюренгард прервал обиженно:

— Дедушка, это и есть рыцарская жизнь! Не обижай гостя, он сам рыцарь. А вам, сэр Ричард, в городе приходится пробавляться едой простолюдинов?

— Увы, — сказал я сокрушенно. — Едят себе сочных жареных кур или молодых откормленных кроликов... Им не понять, как можно с аппетитом есть жилистых куропаток или зайцев, где только кожа да кости, но если это убито вашей стрелой, разве обед не вкуснее?

Граф Дюренгард сказал довольно:

— Золотые слова!

Дедушка взглянул на меня с хитринкой в глазах. Управляющий, что застыл у дверей, распахнул обе створки и провозгласил:

— Граф Дюренгард и графиня Толедская приглашают за стол!

Дворяне, которые околачивались в большом зале, торопливо входили, на меня бросают злобные взгляды. Места расписаны заранее, иначе началась бы свалка за места поближе к хозяину.

Молитву прочли все или почти все, хотя многие и с показной небрежностью. Как я понял, в моду входит свободомыслие и отрицание моральных ценностей, слишком уж осточертели, а даже взрослым людям хочется ощутить себя хоть немного свиньями.

Я с тоской, стараясь не показывать виду, смотрел на стол. Вместо низменных жареных кур и каплунов, гусей и телятины, на стол подали только «благородное»: зайцев, куропаток, а также белок и ежей. В большой тарелке с высокими краями на стол поставили вареных мидий, мощно приправленных уксусом, а также целый котел слизняков, как здесь называют улиток.

Едва мы начали расправляться с первой переменой, в комнату заглянул повар, а через пару минут вошла целая череда слуг, у каждого в руках широченный поднос, на котором жареные гуси, утки, перепела, а самое главное — цапли, ну убейте меня, не понимаю, почему они считаются великолепной дичью.

Я в удивлении оглянулся на графа:

— Вы уверены, что все это съедите? — Он отмахнулся:

— Вот видите, как среди простолюдинов быстро теряется дух рыцарства! Что не съедим, возьмут слуги. Мы, можно сказать, питаемся с одного стола.

— Раздельное питание, — определил я, — понятно.

— Раздельное? — переспросил он.

— Ну это так называется, — объяснил я. — Сожрать всё, пока другие не подошли. Или вот так, более гуманно... Не обращайте внимания, это моя собачка косточки грызет. Правда, если ей не бросать их, то ножки стола перекусит от нетерпения...

Жена графа тут же оторвала гусиную ногу и сунула под стол. Я улыбнулся как можно более дружелюбно и беспечно:

— Кстати, я хотел бы поговорить о тревожном положении в городе. Вообще-то это ваш город!

Дюренгард покачал головой, в глазах укоризна:

— Как вы можете о делах, еще не пробовав нашей печеной рыбы?

— Морская? — спросил я скептически. Он посмотрел с уважением.

— А вы, похоже, знаете толк... Нет, из дальних горных озер. В морской воде рыба становится жесткой.

Он перекрестил грудь в дорогом сукне мелкими крестиками, словно отгонял муху. Сэр Гаррет и молчаливый юноша перекрестились размашисто и напоказ, широко и с фанатично-строгими лицами, будто в самом деле в этот момент думают о Высоком... хотя кто знает, кто знает, не всегда же мы свиньи. Графиня даже не вспомнила о таком ритуале, наклонилась к блюду и брезгливо трогала кончиком ножа запеченную рыбу. Граф поинтересовался с ноткой иронии:

— Как полагаете, есть можно?

— Можно, — сказала она.

Я видел как на меня поглядывают, нагнул голову и, сделав вид, что полностью занят едой, сосредоточился, заглушил, а потом и вовсе отсек все шумы справа и слева, оставив узкий коридор, в конце которого шепчутся карбонариями. Постепенно шепот стал различим, я услышал:

— ...собираетесь заняться шелком...

— Нет, мне проще...

— ...А как же караван с солью...

— Нет, торговать солью — это неблагородно...

— А шелком?