Чтение 11–й страницы книги ~Оружие Возмездия~

Ага, щас. Просто Монахову прислали в помощники прапорщика Пиндюру.
Как сказали по этому поводу мои приятели из первой батареи Мосягин и Салдан — ну и террариум там у вас.
Позже, отправившись служить из России на Украину, я был готов столкнуться со множеством заковыристых фамилий. Действительно, попав в Бригаду Большой Мощности, я познакомился с Косяком, Флинтюком, Кагамлыком и Заплюсвичкой. Но куда большее впечатление на меня произвели украинец Ракша и русский Болмат. Прямо по Лермонтову — "я знал одного Иванова, который был немец"…
Нормальная для ББМ ситуация — идут по делам Молнар, Пидус и Йокало. А навстречу Верчич, Ивчик и Ващик. А из курилки им приветственно машет минометный экипаж в составе: Скляренко, Кравченко, Максимченко, Голиней, Драгой и выпадающий из контекста Юлдашев. Честно говоря, Драгой тоже выпадает из контекста, потому что он молдаванин по кличке Коля-Гагауз. Или, когда ему надоедает корчить из себя умного, Коля-Пенёк. Который на самом деле совсем не пенек, а просто низко срубленное дерево.
Кстати, занятен был в ББМ механизм присвоения кличек. Отдавал он первобытно-общинным строем. Молодой боец получал имя фактически с потолка, а дальше — как себя покажет. Обычно процесс именования завершался на стадии черпака, т.е. отслужившего год. Причем многое зависело от интонации. Обращение к черпаку по фамилии могло выражать и крайнюю степень презрения, и честно заслуженное признание. Смешная, на первый взгляд, кликуха тоже зачастую гордо звучала. Одного Васю называли Васей будто плюясь, другого — словно былинного богатыря.
Я, единственный москвич в бригаде (а точнее, единственный москвич на целую "площадку", где служило несколько тысяч человек), поначалу был, сами понимаете, Москва. Хотя чаще "Эй, Москва!". Через полгода я обнаружил, что мое имя — Олег. А потом вообще Олежка. Или все-таки Олег, если ко мне обращается младший по сроку службы. И никак иначе.
А вот Тхя с самого начала был Тхя. Крайне редко — "Тх". Говорят (я сам не видел, не застал) его по молодости лет даже ногами били с каким-то внутренним уважением.
Генку Шнейдера в бригаде называли просто Генкой, Вадика Рабиновича просто Рабиновичем. Воху Ходоровского, как правило, Жидом. Шнейдер пытался эту некрасивую тенденцию переломить, но вскоре пришел к выводу, что Ходоровский действительно Жид с большой буквы Ж — и плюнул. Народ заметил, что Шнейдер все равно морщится, и деликатно перекрестил Воху в Мандавоху.
У грузин была переходящая почетная кличка Швили. Ее не давали кому попало, а только людям достойным, за этим следила грузино-абхазская диаспора. При мне такое прозвище носил Дато Мгалоблишвили и собирался оставить его в наследство Зазе Растиашвили.
Тихонова звали "Фаза" потому что он был такой же огненно-рыжий, как один электрик, служивший в бригаде задолго до. Йонелюнаса прозвали Сабонисом еще и за высокий рост. Ухо сам обкорнал себе фамилию Карнаухов. Пидус выглядел намного старше своих лет и стал поэтому Батей (сколько капитан Мужецкий ни обзывал его "Спидусом" — не прижилось). Заплюй, когда пребывал в хорошем настроении, отзывался на кличку Заплюй. А когда в плохом — он и на Заплюсвичку не реагировал. Ну, а Седой был Седой потому что был седой.
Орынбасара Кортабаевича Арынова старались никак не называть. Чтобы не пришел. Дурная примета — помянешь Алика, и он сразу тут как тут, урод неуправляемый.
Прозвища офицеров тоже были по большей части усеченными или слегка модифицированными фамилиями. Принцип такой же, как при именовании солдат и сержантов — чтобы носить особенную кличку, офицер должен был, соответственно, нечто особенное собой представлять. Например подполковника Миронова, харизматического военачальника, верхушка его дивизиона, вся такая просвещенная, сплошь из студентов, именовала "патрон". В смысле — "patron". А наш Минотавр, добрый и симпатичный дядька, имел манеру вдруг терять самообладание, тупеть, набычиваться и переть вперед рогами.
Замполита называли Замполит. Большего он не заслуживал.
Капитана Диму Пикулина так и звали — капитан Дима Пикулин. Даже офицеры, до начальника штаба включительно. Даже в присутствии всего личного состава ББМ. "А где этот бездельник капитан Дима Пикулин? Куда он спрятался? Что-то я не вижу его в строю…".
Капитану Масякину прозвище успешно заменяла фамилия.
А с майором Кротом заочно произошла смешная история. Как я уже упоминал, у связиста Генки Шнейдера была манера прослушивать разговоры, идущие по нашей телефонной сети. И вот, в один прекрасный день забило канализацию в казарме. Полкан приказал соединить его с коммунальщиками.
— Сейчас пришлем слесаря, — пообещали те. — Он вам прочистит.
— А это долгая история? — спросил полкан. — Солдатикам, извините, срать некуда.
— Не волнуйтесь, слесарь подойдет через полчаса. А сама работа вообще плевая. У слесаря есть такое устройство, называется "крот", оно засорившиеся очки пробивает моментально.
— Какое-какое устройство? — заинтересовался полкан.
— "Крот"!
— Гы! — сказал полкан в трубку.
— Простите?..
— Крот! — брякнул полкан. — Гы-гы-гы!!! Крот! Ой, не могу… Гы-гы-гы!!!
И бросил трубку — от смущения, наверное.
А Шнейдер подумал-подумал и решил майору Кроту ничего не рассказывать.
И все-таки, все-таки… Сама по себе даже самая странная фамилия не очень смешна. И шокирующие сочетания фамилии с именем и отчеством — тоже, в общем, не насмерть уморительны. "Вас обслуживает горничная Мания Венера Гавриловна". Сам видел. Ну, улыбнулся. А Блюма Вульфовна Зейгарник — это не круче? Или, скажем, подпись такая — "Е.Бут.". Забавнее, конечно, случайно складывающиеся тандемы наподобие Федоров-Федькин. Думаю, вся советская атомная отрасль помнит сочетание Миленький-Беленький-Хвостик.
Но по-настоящему концептуальны, на мой взгляд, случаи иного порядка.
Однажды теплым летом 1989 года подходит ко мне Вася Голиней. И задает странный вопрос.
— А что такое Робин Гуд?
— Ну как же, — говорю, — был, если верить легенде, такой благородный разбойник…
— Спасибо, объяснил! Сам знаю. А вот что такое Робин Гуд вообще? В принципе? Что это значит?
— Скорее всего "robin hood", малиновый капюшон.
— Хм, — Вася мрачнеет. — Ну тогда я совсем дурак наверное.
— Э-э?..
— Песню слышал Криса Кельми? Что это может означать — "Ночной Робин Гуд на бульваре Роз"?!
ГЛАВА 12.
— Сегодня будем рвать Фазу, — сказал Вася и радостно потер руки. — Фаза увольняется.
— Что значит "рвать"? — спросил я.
— Увидишь, — пообещал Вася и многозначительно надулся.
На вечернюю поверку наш старшина по кличке Фаза вышел почему-то не в зимней полушерстяной форме, а в застиранной хабэшке. Глаза у Фазы заплыли, физиономия опухла. Последние дни Фаза спал по двадцать часов ежесуточно. Как он сам объяснял — из спортивного интереса.

В строю третьего дивизиона оказалось неожиданно много народу. Появились вечно отсутствующие связисты Крумов и Шнейдер. И механик дежурного тягача пришел из парка. И каптерщик Сабонис, который так исступленно готовился к дембелю в своей каптерке, что мы уже забыли, как он выглядит. И хронически откомандированный водитель самосвала, избегавший жить в казарме, потому что его тошнило от одного вида Орынбасара Кортабаевича Арынова.
И даже сам Орынбасар Кортабаевич Арынов соизволил встать с кровати.
Фаза вполголоса зачитал список личного состава дивизиона и лениво оглянулся на дежурного офицера.
Дежурный вопросительно шевельнул нижней челюстью.
— В первом все!
— Во втором все!
— В третьем все… — то ли буркнул, то ли хрюкнул Фаза.
— В четвертом все!
— Во взводе обслуживания и хранения техники незаконно отсутствующих нет!
— Отбой, — скомандовал дежурный. — И если через пятнадцать минут я кого-нибудь увижу… Вы меня поняли.
Фаза повернулся к дивизиону.
— Отбой, — сказал он.
— Товарищи солдаты и сержанты!!! — рявкнул Сабонис. — Сегодня уволился в запас старшина третьего дивизиона сержант Тихонов!!!
— ААААААА!!! — заорал третий дивизион.
И бросился рвать Фазу.
Точнее, дембеля, стоя на месте, аплодировали. А забитые духи, затурканные молодые, свежепроизведенные черпаки и деды во главе с Васей — кинулись вперед и принялись рвать на Фазе форму. Фаза был парень крупный, но все-таки упал. Образовалась куча-мала, из которой летели клочья. Потом вылетел Вася — с сержантским погоном в зубах.
Когда из-под кучи выбрался хохочущий Фаза — в одном сапоге и остатках трусов, — там, внутри, еще что-то рвали.
Оказывается, третий дивизион Бригады Большой Мощности вот так провожал своих на дембель.
ПЕСНИ И ПЛЯСКИ
этнографический очерк советских папуасов
в ролях аборигенов-каннибалов — солдаты и сержанты ББМ
— А сегодня будем рвать Колю! — сказал Вася.
Увольнялся наш Коля-Гагауз, тот самый, что едва не угробил метким выстрелом из миномета все управление бригады.
Коля был добрейший парень, большой специалист по молдавскому национальному юмору. "Знаешь, как молдаване убивают мух? — спрашивал он. И сам же гордо отвечал: — Они ловят муху ртом и колотятся головой о стену, пока у мухи не сделается сотрясение мозга!".
Знаток традиций третьего дивизиона, Коля не только надел "на разрыв" старую хабэшку, но и слегка подпорол швы.
— В первом все!
— Во втором все!
— В третьем все! — крикнул Тхя, новоназначенный старшина.
— В четвертом все!
— Во взводе обслуживания и хранения техники незаконно отсутствующих нет!
— А законно?!
— Э-э…
— Ладно, отбой.
— Товарищи солдаты и сержанты!!! — провозгласил Сабонис. — Сегодня уволился в запас младший сержант Драгой!!!
— ААААА!!!
Колю порвали напрочь. Он убежал даже без трусов, в одних сапогах, из которых свисали остатки брюк.
Назавтра выяснилось: младший сержант Драгой уволиться-то уволился, но не уехал. Что-то не складывалось с проездными документами. Похмельный Коля весь день неприкаянно болтался по казарме. Вечером его попросили встать в строй. Так, на всякий случай.
— Отбой третьему дивизиону.
— Товарищи солдаты и сержанты!!!
— Сабонис, падла! — взвизгнул Коля. — Не смей!
— КОЛЯ УВОЛИЛСЯ!!! — заорал весь дивизион.
Коля пытался отмахаться, но сорвавшийся с цепи молодняк задавил дембеля числом. Так ему разорвали "пэша" — любо-дорого смотреть. Ничего не осталось ни от штанов, ни от куртки.
Это отдает дурным анекдотом, но Коля не уехал и на следующий день. Свалить от греха подальше из казармы он тоже не имел права. А вот уклониться от вечерней поверки мог вполне. Но не тут-то было.
— Традицию надо соблюдать, — сказал ему Сабонис, едва ворочая языком после вторичной "отходной". — Ты где-нибудь видел такую традицию?.. И я не видел. Молодые имеют право отвести душу. Ведь ты их дрючил? Вот пускай они тебя рвут сколько влезет. Значит, встанешь в строй как миленький. Ясно?!
— Мне не в чем, — пожаловался Коля, зябко кутаясь в больничный халат. — Только "парадка" осталась. Дай хабэшку какую-нибудь.
— Лучше я налью тебе сто грамм для храбрости.
— Лучше по сто грамм за каждый раз.
На поверку Коля вышел, глупо улыбаясь. В халате.
Бригада выла и стонала.
Коле порвали даже сапоги.
Когда увольнялся Сабонис, то он, пижон, так поработал над своей формой, что едва его ухватили за бока, мгновенно треснул ровно напополам, одна пилотка осталась. Вынырнул из ошметков и величественно удалился в каптерку.
А Орынбасар Кортабаевич Арынов до того всех достал, что начальство оказалось вынуждено отправить его от греха подальше на гауптвахту. Прошла информация, будто дивизион намерен разорвать Арынова на прощанье как Сабониса — пополам, — только вместе с организмом. Прожил Арынов на "губе" аж до самых холодов, вернулся оттуда очень маленький, вежливый и совершенно потерянный. И уволился, когда дивизион стоял в наряде.
И больше у нас никого не рвали.
***
Разумеется, в Вооруженных Силах СССР были некие единые правила общежития, равно исполняющиеся что на территориии ГДР, что в монгольских степях. Но количество вариаций на тему и частных случаев не поддавалось описанию. Например, в знаменитой артиллерийской Мулинской учебке батарея управления соревновалась, кто дольше не почистит сапоги. А в такой же Черниговской учебке матерый дед из такой же батареи управления был у меня на глазах бит прапорщиком за курение в туалете.
В одном полку дух — общая собственность. Кто его припахал, тот и молодец. В другом все духи окажутся строго расписаны по дедушкам, и попробуй чужого тронь. В третьем полку общему пользованию подлежат исключительно русские духи. В четвертом национальный вопрос не стоит, потому что власть забрали московские гопники, а они интернационалисты — ни своих, ни чужих не жалеют.
Где-то по казарме ходят исключительно в тапочках.
А я после армии полгода отучался стряхивать пепел на пол.
Где-то офицеры встают в строй пьяные до синевы.
А у нас только замполит.
Где-то перевод в черпаки действительно осуществляется двенадцатью ударами по голой заднице кухонным черпаком.
А в ББМ — пряжкой ремня, да со всего размаху!
Но не каждого выдерут, а того, кому захотят напоследок всыпать.
А кому не захотят, тому просто скажут. Как мне Сабонис буркнул в затылок на вечерней поверке — чего у тебя погон криво пришит, непорядок, черпак все-таки. Громко буркнул.
Забыл, как "переводили" Вову Тхя. Сам не застал, только слышал. То ли ему просто руку пожали, то ли перед отходом ко сну побили подушками.
По общевойсковым меркам это, конечно, профанация и порнография. Но ББМ плевать хотела на то, что о ней думают другие. Бригада Большой Мощности недаром считалась самой "неуставной" частью в Белой Церкви.
Вообще, этикет и мода могут разниться в пределах одной войсковой части. Даже такой маленькой, как наша.
Вот, в первом дивизионе ББМ тельняшка и кожаный ремень — знаки принадлежности к касте избранных.
А буквально через стенку уже не котируются тельняшки и кожаные ремни. Потому что сержант Андрецов напялил офигенные семейные трусы ярко-желтого цвета. И все сразу поняли, кто действительно крут. Вы можете себе представить какого-нибудь американского морпеха в таких трусах?!
Уязвленная верхушка первого дивизиона спешно переодевается в цивильные трусы типа "плавки".
И тут я прохожу по казарме в белоснежной нижней рубахе, а поперек плеч у меня натрафаречено фломастером: "КЛУБ ОХОТНИКОВ НА БИЗОНОВ".
В ББМ, видите ли, офицеров почему-то "бизонами" зовут.
А меня как раз собрались разжаловать за грубость и нетактичное поведение.
И целую неделю те деды, что поддерживают мою инициативу, пишут на исподнем всякие провокационные глупости. Когда дружно намалевали "Спасибо товарищу Брежневу за наше счастливое детство!" (поясняющий рисунок: ухмыляющееся солнышко с высунутым языком), и так продефилировали перед дежуркой, то сами немного испугались. Время было еще хмурое, перестройка за забором ощущалась, а в казарме — ничуть.
Впрочем, дежурный тоже, нашу демонстрацию увидев, образно говоря, зассал.
Потом деды начинают вечерами фланировать по казарме в мягких домашних тапочках и больничных халатах.
И всем очень весело.
И с утра до ночи на заднем плане кого-то бьют, бьют, бьют. Ты просыпаешься и засыпаешь под звуки ударов по живому. Под оплеухи, пинки, шлепки, затрещины, иногда грохот падающих тел.
Ты вспоминаешь, как били тебя, и клянешься никогда не поднимать руку на невиновного. Увы, далеко не все экс-битые приходят к таким же выводам. Значит, надо вести среди сопризывников разъяснительную работу. Нарываться на неприятности. Мобилизовать друзей из других подразделений.
Потом ты гордишься тем, что в твоем дивизионе не колотят молодых без причины, для удовольствия.
Потом выясняется, что ты два года просидел в форменном зверинце, а где-то молодых нормально считать за людей.
Слушая мемуары рядовых пограничников, все люто завидуют и далеко не все им верят.
Хотя один друг, служивший в аэродромном обслуживании, задвигал красивые сказки, которым не поверил пограничник.
А я им обоим такого нагнал, что они меня попросили заткнуться. Решили, я вру. Потому что подобные ужасы им в кошмарах не снились.
Потому что ничего подобного не могло быть в Советской Армии.
Хотя я припомнил всего-навсего как меня "запускали в космос". И про "ночное вождение" ещё (сам не участвовал, только видел). А также про отработку команды "воздух" и игру в немецко-фашистский концлагерь.
Это, в принципе, забавные истории (кроме концлагеря). Все веселее, чем про то, как вашего покорного слугу пытались втроем ногами замесить, или как стригли маникюрными ножницами.
Ой, да ну.
Зато у Бригады Большой Мощности была неповторимая манера приветствовать начальников.
Нет, дело не в тексте. Ну, подумаешь, орет младшая половина бригады "Здра-жла-тарщ-ковник!", а старшая в том же ритме скандирует "Па-шел-на-хуй!"… Это, можно сказать, в порядке вещей. Это еще не стиль.
Теперь представьте картину. "Здрасте, тарищи!" — рявкает полкан, поднося руку к виску. По всем правилам бригада должна глубоко вдохнуть и на счет "три" ответно заявить, что, мол, тоже рада его видеть. А фиг там.
В первый раз я просто обалдел. В ответ на приветствие командира, ББМ, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, начала с жутким сипом, хрипом и свистом засасывать в себя воздух. Секунд пять. Потом бойцы застыли, раздувшись, словно токующие тетерева. Наконец один из дивизионов прорвало — в чем и заключалась игра, — и остальные подхватили его нечленораздельный рев.
Однажды на полигоне мы чуть не облажались. Назначили общее построение ракетных войск и артиллерии окружного подчинения, на полторы тысячи человек. Генерал выкрикнул свою реплику, ББМ начала по привычке раздуваться… И тут остальные тысяча триста пятьдесят рыл как положено грохнули. В наступившей тишине раздалось шумное "П-ф-ф-ф!": сконфуженная ББМ стравливала избыточное давление.
Нам даже за этот фортель ничего не было — так все ржали.
А уже на закате моей службы случился конфуз иного рода. Прибыл новый командир бригады, который нам сразу активно не понравился. И вот, первое построение с его участием, комбриг четко произносит: "Здравствуйте, товарищи!", ББМ набирает полную грудь воздуха… И стоит. Дивизионы косятся друг на друга, ожидая, как обычно, кого первым прорвет. А никого. Не хотим мы с этим деятелем здороваться. Он только пришел, буквально час назад, а уже успел пообещать, что меня разжалует и посадит. Потому что у меня, понимаете ли, шли в строю люди с расстегнутыми крючками на воротниках.
Короче, ББМ стоит навытяжку и ни фига не дышит. У комбрига глаза лезут на лоб от изумления. Наши офицеры тихо рычат. Секунд через десять — пшшшшш… — общий выдох.
"Что-то я не понял, — сказал комбриг. — Давайте попробуем еще раз".
Со второго раза вроде получилось. Что, впрочем, никого ни в чем не убедило и ни от чего не спасло. Эта нормальная человеческая реакция ("Попробуем еще раз") оказалась первой из двух нормальных человеческих реакций, проявленных новым комбригом за недолгий период его владычества в ББМ.
Второй нормальной человеческой реакцией было то, что этот завязавший алкоголик через пару месяцев сорвался и капитально запил. Прямо в разгар проверки ББМ окружной комиссией.
Мы даже знали, кто, где и когда ему налил первый стакан. В нужное время и в нужном месте. Это была конечная фаза сложной многоходовой операции, спланированной по всем правилам артиллерийского искусства. С предварительной разведкой, выявлением уязвимых сторон и привязкой к местности. А потом из засады — хрясь! Комбрига мастерски взяли в "клещи" на марше, подбили и столкнули в канаву, заметая следы. После чего, как положено самоходчикам, мгновенно свернулись и дали дёру.
Недаром наш начальник штаба готовился поступать в Академию. Я бы ему после такого финта сразу диплом выдал. И послал бы вражеских генералов нейтрализовывать. Силами тех же двух прапорщиков, которых он на комбрига навел.
И вот, при таком, казалось бы, здоровом прагматизме, начальство объявило меня подрывным элементом за внедрение в массы истинно артиллерийской строевой песни. Из мультфильма "Бременские музыканты". Ну, той, где "…Если близко воробей, мы готовим пушку!".
За разрешение дивизиону спеть "Распрягайте, хлопцы, коней" я едва не схлопотал клеймо украинского националиста.
А знаете, что мы должны были петь? Мы несколько месяцев бились за право исполнять "День Победы". Песня хорошая, но когда проорешь ее раз сто, несколько вязнет в зубах. Однако все лучше, чем нижеследующий текст.
За этот мир платили мы в боях.
Ценой немалою, большой ценою.
Четыре страшных года на плечах
Пронес не кто-нибудь, а мы с тобою!