Чтение 11–й страницы книги ~Ганнибал великий~

Повозок получилось десять штук. Из них половина была занята юртами для ночлега, а в остальных находился «золотой запас» Клорина. Груженые тяжелым металлом, повозки шли не быстро, несмотря на все усилия возниц. Первое время колонна двигалась по лесной дороге, почти не останавливаясь. Затем путь лежал через раскисшие от долгих дождей поля, окруженные густым лесом, и кое-где повозки приходилось вытаскивать. Но преодоление этих трудностей вызывало у морпеха только легкую улыбку. Он занимался этим с радостью. И дело шло. В общем, не смотря на задержки, к вечеру они были в разрушенной деревне бастарнов, которую обнаружили и сожгли первой.
– Здесь и заночуем, – решил Леха, приказав разбить лагерь недалеко от пепелища, – Инисмей, организуй дозоры, да проследи, чтобы сменялись вовремя. В лагере пеших поставь и чтоб никто не спал.
– Все сделаю, – кивнул сотник, отправляясь выполнять приказ.
– Не дрова везем, – предупредил Леха, – за сохранность обоза головой отвечаем.
Но Инисмею не нужно было повторять дважды. Он расставил дозоры в самом лагере и вокруг него, организовав все, как следует. И, тем не менее, Леха этой ночью спал беспокойным сном. Несколько раз он просыпался в холодном поту, – ему казалось, что вдалеке слышится стук копыт всадников. Однако, очнувшись, он мог различить только голоса ночных птиц. Окрестный лес мирно спал. И морпех усилием воли тоже заставлял себя снова заснуть. Утро он встретил угрюмым и невыспавшимся. Однако, надо было двигаться дальше.
Осмотрев повозки и найдя все в полном порядке, Леха приказал выступать. Не успели они покинуть пепелище укрепленной деревни бастарнов и углубиться в лес, как снова начался дождь. Лесная дорога быстро раскисла. Скифы двигались вперед медленно, периодически вытаскивая застревающие повозки с золотом. Но все это Леху только раззадоривало.
Разведчики, которых Ларин рассылал по окрестностям, приносили только успокаивающие вести, – бастарны не показывались. Лишь однажды им удалось заметить разъезд бастарнов, на одной из опушек, но и тот быстро скрылся в лесу. Никаких крупных отрядов на пути каравана с золотом пока не встречалось.
Ночевка на опушке леса, где скифы выстроили повозки кругом, образовав заграждения от возможных атак, тоже прошла мирно. По всей видимости, вторжение скифов заставило уйти из этих мест уцелевшие племена бастарнов. И даже те, кто не попал под удар, а остался, прятавшись в лесах, не стремились лишний раз появляться на пути отряда завоевателей.
На следующее утро природа вокруг начала меняться. К обеду лес стал редеть и скоро сменился на лесостепь, чаще стали появляться поля. Дождя здесь не было давно и, несмотря на то, что весь следующий день скифы ехали по полям, без всяких признаков дорог, продвигались они теперь довольно быстро. А когда темнота вновь начала сгущаться, отряд выехал на высокий холм, за которым путь лежал только вниз. Поднявшись на его вершину, Леха заметил внизу высокие зубчатые стены и башни, за которыми раскинулось безбрежное море.
– Ну, вот и добрались, – выдохнул начальник золотого каравана, – Ольвия.
Караван из десятка повозок под охраной трех сотен солдат, оказался за стенами укреплений, когда тьма уже полностью накрыла город. Встретившись с начальником местного гарнизона, Леха сообщил ему кто он и откуда, – впрочем, в этом не было особой необходимости, все военачальники знали кровного брата самого царя Скифии в лицо, – и разместил своих людей на постой. Золото было перегружено в одну из башен и оставлено под надежной охраной.
– Ну, как идут дела? – решил разузнать последние новости Ларин, – Взяли уже Тиру?
– Нет еще – ответил широкоплечий скиф, у которого вместо правого глаза из-под шлема виднелось красное месиво, неуклюже зашитое иглой. При свете горевшего костра, выражение лица начальника гарнизона Ольвии выглядело зловещим.
– А что так, – удивился командир разведчиков и похвалился, не удержавшись, – вон мы бастарнов, уже за реку загнали. А скоро им вообще конец настанет.
– Греки оборону хорошо держат, – ответил скиф, – на земле Иллур уже выиграл несколько сражений. Но приступ еще не закончен. Флот у них сильный, не дает подойти с моря к стенам.
– Понятно, без меня ни куда, – заметил на это Леха, и спросил напрямик, – Корабль дашь? Так быстрее доберусь.
Начальник гарнизона отрицательно замотал головой.
– Нет корабля, Аллэксей. Весь флот с Ичеем ушел на войну. Только грек остался и строит свою большую лодку. Но на ней ты завтра не сможешь уплыть, хотя она почти готова.
– Гилисподис уже почти закончил свой дредноут? – настал черед Лехи удивляться, – отлично. Завтра посмотрим. Ну, а до Тиры я и на коне доберусь как-нибудь.
Ночь в отведенном ему доме он провел отлично. Выспался и на утро был бодр и свеж, как никогда. Хорошенько перекусив, чем бог послал, Леха проведал своих солдат и, разрешив им отдыхать до особых распоряжений, направился в гавань. Там он быстро разыскал пристань, где вел постройку своего супертяжеловеса греческий инженер-механик Гилисподис. Это оказалось не трудно. Мачту эннеры Леха Ларин, облаченный в доспех и бодро шагавший к гавани по каменной мостовой между двух и трехэтажных городских домов, заметил еще на подходе. Она возвышалась над крышей одного из домов. А когда дома закончились, и он оказался на берегу моря, обустроенном многочисленными причалами, то корабль предстал во всей своей красе. Но, это был даже не корабль, а какой-то монстр.
– Вот это посудина, – Леха даже присвистнул от удивления, приближаясь к сходням, у которых маячили охранники.
Прикрепленный мощными канатами к пирсу корабль был с первого взгляда в два раза больше хорошо знакомой Лехе квинкеремы. На широченной палубе было выстроено семь башен для стрелков. Три огромные, – две на корме, а одна на носу, – и четыре по бортам. Охрана состояла из бывалых воинов, которые знали его в лицо и пропустила Леху на корабль беспрепятственно.
Гилисподис возился у мачты с каким-то устройством натяжения, объясняя его работу не то матросам, не то рабочим через переводчика.
– Привет гениальным инженерам, – поздоровался Леха, впечатленный конструкцией, которая произвела на его морскую душу неизгладимое впечатление, но тут же вспомнил, что сам не говорит по-гречески, а Гилисподис еще слабо владеет скифским. К счастью помог переводчик, обретавшийся тут же.
– И вам желаю долгих дней жизни, – ответил учтивый Гилисподис, признав своего главного куратора по некогда секретному проекту в Золотой Бухте.
– Вот приехал в город и сразу к тебе, – пояснил Ларин, осматривая высоченную мачту, задрав голову, – мне вчера сказали, что ты уже почти закончил корабль. Значит, скоро в бой.
– Да, корабль почти готов, – кивнул инженер, отрываясь от своих занятий, – осталось только доделать кое-что из оснастки. Это не долго. Пару дней.
– Ну, тогда пойдем, поглядим твое хозяйство, – предложил Леха, и прищурившись на солнце, добавил, – Я сегодня к царю еду, вот и доложу.
Гилисподис подчинился, приказав рабочим заняться другими делами, и покорно зашагал рядом с Лариным. Вместе с ними на осмотр направился и переводчик: седовласый старик тоже из пленных греков. Не дожидаясь, пока инженер начнет рассказ, Леха помог ему вопросом.
– Слушай, Гилисподис, корабль с виду огромный, но слегка пониже квинкеремы кажется?
Переводчик «отработал» вопрос.
– Да, это действительно так, – закивал инженер, польщенный проявленным интересом к его детищу, – вы очень наблюдательный. Здесь всего четыре палубы, зато он гораздо шире. За счет этого я смог разместить семь башен для стрелков на верхней палубе.
– Это хорошо, – подтвердил Леха, – башни, дело полезное. И пехоту ведь сюда можно посадить, так?

– Да, – быстро ответил инженер, – несколько сотен морских пехотинцев, можно разместить на нижних палубах.
– И быстро твоя посудина плавает? – уточнил Леха, останавливаясь у борта. Перегнувшись вниз, он стал рассматривать весельные порты.
– Не очень, – осторожно ответил Гилисподис, остановившись рядом, – она движется на длинных веслах, на каждом из которых будет сидеть три гребца. Иногда может ходить под парусом.
– В общем, еле тащиться, – резюмировал Леха, распрямляясь, и заставив переводчика немного напрячься, чтобы перевести сказанное.
Гилисподис замолчал на некоторое время, подбирая ответные слова, но вскоре продолжил свою экскурсию.
– Да, эннера довольно тихоходна. Но взамен скорости она имеет большую военную мощь. На верхней палубе, кроме башен, поместиться целых двенадцать метательных машин, сделанных моим коллегой Калпакидисом.
– Кстати, как он? – вскользь поинтересовался морпех.
– Ушел в поход вместе с армией царя Иллура, – ответил грек.
Инженер развел руками, словно приглашая Леху оценить мощь античной артиллерии, уже установленной на палубе. Леха проследил за его жестом и действительно обнаружил двенадцать крупных корабельных баллист, способных превратить вражеский корабль в решето. Сейчас их хищные морды были развернуты в стороны, почти вдоль бортов.
– Впечатляет, – согласился он, отходя от борта и приблизившись к одному из орудий, погладил его свежевыструганные балки.
– Эннеру можно применять для охраны гаваней, – напомнил Гилисподис, – или для осады вражеских крепостей с моря. Дальность стрельбы позволяет.
– Вот на днях и проверим, – предположил Леха, окинув взглядом широкую палубу, в центре которой размещалось целых три шлюпки, – так что ты, давай, побыстрее заканчивай эту плавучую платформу для артиллерии.
На прощанье, уходя с палубы, Леха поинтересовался:
– А у греков таких много во флоте?
– Нет, – ответил Гилисподис, – На этом море подобных кораблей нет ни у одной греческой колонии. Это очень дорого даже для них.
– И как только Иллур согласился столько денег выкинуть, – пробормотал Леха себе под нос, а, чуть прибавив голос, произнес, – ну, прощай. Думаю, через пару дней я за тобой вернусь, если Иллур кого другого не пришлет. Готовься.
Гилисподис поклонился вслед представителю власти. А Леха, довольный осмотром и прогулкой на берег моря, зашагал обратно в расположение своих солдат. Там, найдя своих сотников, приказал немедленно готовиться к выступлению. Всадников Арчоя он оставил в Ольвии, охранять золото. А сам вознамерился быстрым маршем достигнуть Тиры, чтобы лично предстать перед Иллуром, доложив ему о достижениях в землях бастарнов и узнать, что дальше делать с их золотом. Свою часть добычи, переданную ему Арчоем, он раздал своим солдатам в качестве награды за штурм укрепрайона Клорина, оставив себе лишь немного. Когда все было готово полторы сотни скифов выехало из ворот Ольвии взяв курс вдоль побережья, уже захваченного армией Иллура на несколько дней пути на юг.
Главы четвертая Крепкий орешек
Путь от Ольвии до Тиры занял у отряда Лехи Ларина чуть меньше трех дней. Все это время дорога петляла меж прибрежных холмов, то, уходя от моря, то снова возвращаясь к нему. И повсюду глаза командира разведчиков видели следы недавних боев. Особенно много их стало, когда отряд пересек границу владений Тиры, отмеченных специальным столбом у дороги. Теперь справа и слева, а иногда и на самой дороге, во множестве валялись трупы скифских воинов и греческих наемников, защищавших Тиру. Из мертвых тел торчали стрелы, а уже начавшие разлагаться под южным солнцем трупы, клевали стервятники.
Если не считать этого обстоятельства, путь до соседней греческой колонии был нетрудным. Поскольку сама дорога, хоть и не отличалась завидной шириной, была вымощена от Ольвии до границы ее владений на юге, которые соприкасались с землями тирских греков. А оттуда ее мостили уже обитатели соседней колонии, поддерживавшие торговые связи со своими единокровными соседями. Это значительно облегчило наступление орды Иллура, который пронесся ураганом по этим землям, превратив их в пепелище.
Впрочем, сам город, судя по всему, был еще не взят и по пути отряду Ларина не раз попадались разъезды всадников Иллура. Остановив один из таких разъездов к обеду третьего дня, он узнал, что царь стоит лагерем неподалеку от греческой колонии. Город окружен, но еще сопротивляется.
– Ну, значит, еще успеем повоевать, – успокоился Леха, словно боялся опоздать, и от радости даже хлопнул по плечу сидевшего рядом в седле сотника. Скиф поморщился от боли, но улыбнулся через силу своему хозяину.
– Успеем, – согласился он.
Это был Уркун, раненный в плечо при осаде Орола. Рядом придерживали своих коней Инисмей и Гнур, подъехавшие чтобы пообщаться с Лехой и узнать последние новости.
– Далеко до лагеря? – уточнил Ларин.
– К вечеру доскачете, – уверенно заявил скиф, бывший среди дозорных за старшего.
– Ну, тогда нечего время терять, – приказал Леха, понукая коня, – вперед, бойцы. Скоро нас ждет лихая сеча.
Когда начало смеркаться и над морем, которое они на протяжении всего пути не теряли из вида, появились кучевые облака, Леха заметил впереди огромный лагерь, состоявший из сотен и сотен юрт. Вдоль него сновало множество конных воинов. Лагерь скифской армии находился на вершине холма, поднявшись на который Леха увидел обширный залив, на другой стороне которого виднелся город и крепость, возведенная почти у самой воды. Часть залива была отгорожена дамбой, за которой прятались греческие корабли. Сколько их было, в наступивших сумерках было не разглядеть. Зато здесь внизу и чуть левее лагеря, был хорошо различим собственный флот скифского царя Иллура. Множество триер обсыхали, вытащенные на берег, а несколько более массивных кораблей, – судя по всему, квинкерем, – бороздили вечернее море.
«Стерегут, чтобы ни одна мышь не просклизнула», – радостно подумал Федор, у которого от одного вида кораблей, начиналась тоска по морю и морским походам, – а город то еще целехонький, похоже я действительно не опоздал».
Въехав в лагерь сквозь многочисленные кордоны, которые быстро опознали в прибывшем «своего», Леха разместил людей на ночлег в дальнем углу лагеря, где еще имелось свободное место, благо свои «передвижные дома» они привезли с собой. А затем сразу отправился на прием к царю. Однако, его не пустили. Охранники у юрты молодого царя Скифии признали кровного брата, но остались глухи к его желанию немедленно повидать Иллура.
Сначала Леха не понял такого отказа, вроде бы в опалу попасть еще не успел, но пока топтался недалеко от входа, до него донеслись громкие постанывания, лишь слега приглушенные толстым войлоком жилища. «Вот оно что, – ухмыльнулся морпех, – ну, тогда все понятно. Секс, – дело серьезное. Пойду, пройдусь, пока царь наслаждается жизнью».
– Передайте царю, как освободиться, что я прибыл в лагерь, – сообщил он на всякий случай охранникам, – есть у меня к нему важное сообщение. Позже зайду.
И отправился в сторону берега, достиг которого уже в полной темноте. Лишь изредка тьму разрывали пятна небольших костров, разведенные позади корабельных корпусов, чтобы огонь не был заметен с другого берега.
Приблизившись к одному из таких костров, Леха поговорил с моряками, готовившими себе ужин, и выяснил, что ставка Ичея находилась дальше по берегу, почти на песчаной косе, выдававшейся в воды залива. Потратив еще полчаса, он нашел-таки большой каменный дом, построенный кем-то из местных зажиточных греков, а теперь выполнявший функцию адмиралтейства у скифов. Вокруг дома, окруженного небольшим садом и тремя террасами, выходившими к морю, стояла охрана из «старослужащих», знавших Леху в лицо. Потому, пропустили его внутрь без долгих разговоров. Сам Ичей был на месте, и оказался более досягаем, чем царь, поскольку предавался чревоугодию, а не плотским утехам с наложницами. Правда в отличие от Иллура, этот скиф явно предпочитал юртам каменные дома и прочие предметы греческой цивилизации.
– Я смотрю, осада города вам доставляет большое удовольствие, – заметил Леха, входя в просторную комнату, половину которой занимал стол с едой и десятком кувшинов, освещаемый огнем жаровни в углу, – все только и делают, что расслабляются.
Ичей был один, а еды и вина было столько, словно он ожидал в гости человек десять.
– Война наша жизнь, а жизнь коротка, – философски изрек молодой адмирал, откусывая кусок жареного мяса, и облизывая сальные пальцы, – садись, Аллэксей. Отведай вина и мяса. После атаки на это побережье, мне удалось захватить здесь неплохой винный погреб, уничтожением которого я занимаюсь уже третий день.
– А воевать кто будет? – поинтересовался Леха, усаживаясь на лавку, наливая себе вина, и рассматривая колонны, поддерживавшие высокий потолок комнаты из которой открывался вид на море, – обстановка у тебя тут действительно греческая. Прямо, хоть Одиссею пиши.
– Ты лучше ешь, – посоветовал Ичей, не обратив внимания на странные слова, – устал, наверное, с дороги.
Леха с удовольствием откусил свежезажаренного мяса и оторвал ломоть от ароматной лепешки.
– Ну, рассказывай, – не выдержал он затянувшегося молчания, прерываемого только чавканьем, да причмокиванием, когда утолил первый голод, – что тут у вас твориться.
– У нас перемирие, – заявил Ичей, отхлебнув вина из нового кувшина, даже не став наливать его в чашу.
– Что у вас? – не поверил своим ушам морпех, – перемирие? Иллур передумал воевать?
– Ай, не спеши, Аллэксей, – укорил его Ичей, хитро подмигнув, – наш царь совсем не глуп. Мы давно окружили город, пожгли все его поля с хлебом, отрезали греков от всех дорог. В море, на виду у жителей, постоянно плавают мои корабли, закрыв выход из залива. Отсюда никто не сможет вырваться, если только не станет рыбой или птицей.
Он замолк, прильнув к очередному кувшину. А Леха налег на лепешки, показавшиеся ему божественно вкусными и молча ждал, пережевывая, пока Ичей нахлебается вдоволь вина. Наконец скифский адмирал, отставил кувшин в сторону и вернулся к разговору. Расписной глиняный кувшин с красными фигурками танцующих людей, рухнув со стола, разбился на множество осколков, но Ичей не обратил на это никакого внимания. Зато Леха обратил, – кувшин был абсолютно пуст.
– Наш царь, – вновь заговорил Ичей и язык его на сей раз, ворочался уже с трудом, – объявил грекам, что ни никого не тронет, если они сам сдадутся и добровольно признают его власть, как это сделала Ольвия.
– А что, разве Ольвия сдалась нам добровольно? – удивился Леха, прислоняясь спиной к стене, хмельное вино уже давало о себе знать, – не ты ли поджег ее гавань?
– Ну, – задумался Ичей, вспоминая все, что он наговорил, – я хотел сказать, что Иллур никого не казнит. И все. Он дал грекам на размышления три дня. И сегодня они закончились.
– Они не сдадутся, – заявил Леха, – они ведь надеются, что мы совершим набег и уйдем. А они отобьются или откупятся. Ведь скифы так далеко вдоль берега давно не заходили. Так что греки наверняка, попытаются отсидеться за своими стенами и послать за подмогой в соседнюю колонию. Все греки так поступают.
– Уже пытались, – отмахнулся изрядно захмелевший Ичей, – но, ни по суше, ни по морю никто отсюда выйти не может. Я же тебе уже говорил, кажется. Лично я перехватил уже две биремы, пытавшиеся ночью выйти в море, одну за другой. От этих хитроумных греков можно всего ожидать. Но я придумал, как их перехитрить. Видишь, мои корабли даже ночью бороздят эту гавань.
Он тут же встал, приблизившись к открытой террасе, и указал куда-то в ночь. Оказавшись рядом, Леха действительно заметил странные огни на воде, протянувшиеся цепочкой через весь залив. С пьяных глаз ему показалось, что это огни аэродрома, но он тут же вспомнил, что все аэродромы остались в прошлой жизни. Ичей все быстро ему объяснил, выпив еще кувшин греческого. Оказалось, что это были плоты, связанные веревками в линию до самых берегов, на которых изобретательный адмирал приказал разжечь костры и поддерживать их всю ночь, пока не сгорят сами плоты. Эта нехитрая система иллюминации позволяла скифским «сторожевикам», бороздившим волны за этой огненной полосой, видеть любое судно или даже лодку, пытавшуюся выскочить из залива. И такая тактик уже принесла свои плоды, как только что услышал Леха.
– А ты, молодец, мореман, – поздравил коллегу Леха, восхищенный простотой замысла, – соображаешь.
Но видимо Ичей не обратил на слова Ларина особого внимания. Потому что ничего не ответил. Однако, когда Леха обернулся, то быстро понял причину этого молчания. Адмирал мирно спал на лавке, прижав к груди пустой кувшин.
– Жертва греческой цивилизации, – сплюнул Леха на каменный пол, прислонившись к стене и вперив взгляд в адмирала, – Кочевник, е-мое. Пить, не умеет, а туда же, в моряки подался. А если греки сейчас вылазку сделают и повяжут тебя тут, спящего?
Но «жертва греческой цивилизации» молчала, мирно посапывая.
– А ну тебя к черту, – обиделся Леха, – мне на прием к царю пора.
Но, сделав несколько шагов, передумал, отложив визит на утро. «Может, у него там барышни задержались, еще помешаю», – решил Леха и, покинув ставку адмирала, нетвердой походкой направился в лагерь.
Свежий ночной ветерок быстро заставил его протрезветь и расположение своих воинов он нашел легко. Его юрта уже давно была установлена, а у входа дежурил охранник. Пробравшись внутрь, бравый морпех растянулся на ковре, и сладко заснул, оставив все проблемы на завтра.
На рассвете его разбудил невероятный шум. Едва выскочив в исподнем наружу, командир разведчиков, обогнул юрту и посмотрел туда, откуда эти шумы доносились. Его взгляду предстала картина ужасного разрушения, царившая среди вытащенного на берег флота. С холма, на котором располагался лагерь, было отлично видно несколько греческих квинкерем, пересекших еще затемно гавань и внезапно атаковавших скифский флот на стоянке. Греки и не подумали прорывать блокаду залива, как от них все ожидали. Они просто напали и уничтожили почти весь вражеский флот, стоявший на берегу. С квинкерем, качавшихся на волнах неподалеку от берега, то и дело взлетали в воздух горшки с зажигательной смесью, и обрушивались на беззащитные триеры. Половина судов Ичея уже горела. Среди оставшихся, на глазах Лехи заполыхало еще две. Не успокоившись на этом, греки высадили десант морских пехотинцев, который атаковал и уничтожил лагерь скифских моряков, расслабленно отдыхавших на своем берегу и ощущавших себя в полной безопасности.
Оправившись от первого потрясения, скифы контратаковали, уничтожив половину греческих пехотинцев. Но было поздно. Сделав свое дело, и взяв уцелевших морпехов на борт, квинкеремы отправились обратно к другому берегу. Преодолев неширокий залив на глазах разъяренных скифов, в бессилии пускавших стрелы с побережья, корабли Тиры скрылись за дамбой. Это случилось незадолго до того, как ним на перехват подошли квинкеремы скифов, всю ночь в ожидании прорыва охранявшие выход из «запечатанного» залива.
– Я так понимаю, – сказал сам себе Леха Ларин, оглядев картину утреннего побоища, – перемирие закончено.
Он вернулся в юрту и облачился в доспехи. Пора было, наконец, предстать пред светлые очи кровного брата и рассказать про золото бастарнов. «Может быть, это его немного утешит», – думал Леха, забираясь на коня и направляясь к юрте Иллура в сопровождении Инисмея и эскорта из тридцати бородатых разведчиков. Но, не проехав и полдороги, он уже заметил царя Скифии, который вихрем пронесся мимо него к берегу. За ним проскакали его телохранители. «Чует мое сердце, – продолжал рассуждать Леха, – что адмирала сегодня по головке не погладят».
Его предсказание сбылось очень быстро. Даже, быстрее чем он ожидал.
– Где Ичей? – услышал Леха зычный голос царя Скифии, – немедленно привести его сюда!
Приблизившись к месту недавнего избиения младенцев, – «как хорошо провернули операцию, сволочи», – Леха не мог не отдать грекам должное, – морпех заметил Иллура. Скифский царь гарцевал на коне между двух догоравших триер, от которых уже остались только обугленные остовы. Чуть в стороне из дыма сиротливо торчала мачта еще одного корабля. А неподалеку собрались моряки, оставшиеся без кораблей. И когда Ичей, с лицом белее мела, предстал перед царем, то Иллур оказался короток на расправу.
– Так ты обеспечил охрану моего флота? – спросил он голосом, от которого у Лехи побежали мурашки по коже. Этот тон не предвещал ничего хорошего тому, к кому обращался владелец голоса, – с этими обугленными головешками я теперь должен атаковать укрепленную Тиру?
Ичей молчал, глядя на догоравшие корабли. Оправдываться было бесполезно.
– Повесить его, – приказал царь, – на мачте корабля. Я окажу тебе последнюю милость, Ичей. Ты умрешь моряком.
Несколько охранников Иллура спешились и немедленно, спеленав не сопротивлявшегося адмирала, затащили его на палубу уцелевшей триеры по сходням. Там они перебросили веревку через рею, одели петлю на шею приговоренному, и, не дав ему опомниться, быстро вздернули. Раздался сдавленный крик и скифский флот остался без командующего.
Глядя, как раскачивается тело Ичея в лучах утреннего солнца, то и дело затмевавшегося клубами дыма, Леха вдохнул носом гарь и быстро ощутил, сколь коротка жизнь. Еще вчера он беседовал с этим веселым скифом, вокруг был мир и удовольствие, а сегодня он снова на войне. И близость к царю совсем не означала пожизненную неприкосновенность. Иногда, даже наоборот. Ларин засомневался, стоит ли сейчас показываться на глаза разгневанному Иллуру. Но тот, обернувшись, сам заметил его.
– А ты здесь что делаешь? – громко прозвучал вопрос, – я ждал тебя гораздо позже.

Леха вздрогнул, но все же уловил нотки удивления и радости в голосе кровного брата. Кажется, прямо сейчас, его казнить не собирались.
– Я привез тебе ценный груз, – начал Леха издалека, – и теперь вижу, что вез его не зря. К сожалению.
– О чем это ты бормочешь, – смягчившись, проговорил Иллур, подъезжая ближе, – ну, раз ты здесь, проедемся вдоль берега. Мне надо кое-что тебе рассказать и кой о чем расспросить.
Командир разведчиков молча подчинился. Они поднялись на прибрежный холм и неторопливо поехали в сторону города бок о бок. Иллур молчал, поглядывая на море. Леха его, понятное дело, не торопил. Инисмей с воинами поотстал, пристроившись за охранниками Иллура.
В утреннем воздухе сильно пахло гарью, приносимо сюда ветром с места пожарища. Но, скоро они отъехали достаточно далеко, чтобы Леха мог насладиться свежим морским воздухом. Вдоль берега постоянно сновали конные разъезды, патрулировавшие окрестности города. А далеко впереди морпех заметил большой отряд, примерно в тысячу конных бойцов, что стоял, выстроившись за холмом, неподалеку от главных ворот города. «Видно, на случай вылазки приготовлен», – подумал Леха, но уточнять не стал.
Так, любуясь пейзажем, они проехали некоторое время, пока Иллур не сказал, словно вспомнив о чем-то незначительном.
– Ты вовремя вернулся и сам все видел. Мне теперь нужен командир над флотом, Аллэксей. Без флота Тиру не взять.
Еще пару недель назад Леха только рад был бы такому назначению, а теперь не знал радоваться или огорчаться. Судьба Ичея наводила на размышления. Но за последнее время Леха так устал от постоянных размышлений, что колебался не долго. Лучше уж тут в славном бою сгинуть, чем…там.
– Надо, так надо, – просто ответил он, – я готов.
– Вот и отлично, – кивнул Иллур, – сегодня же принимай командование. Посмотри, что осталось и придумай, как нам взять город. Греки хорошо защищаются. Лучше, чем Ольвия. На суше, правда, слабоваты, после двух сшибок кавалерия больше не показывается за стенами. Но в море пока сильнее нас. А теперь…вдвойне. Скоро надо ждать прорыва.
Иллур замолчал, посмотрев, прищурившись на морскую гладь залива.
– Но мы их все равно возьмем.
– Ясен перец, возьмем, – делано усмехнулся Леха, – а что нам еще остается. Не обратно же с позором возвращаться.
– Никогда, – мотнул головой, облаченный в высокий раззолоченный шлем, Иллур, – мы завоюем все побережье до самой Греции. И все эти земли станут новой Великой Скифией. Так что Тира скоро падет.
Он повернулся и пристально взглянул на кровного брата.
– Что случилось в землях бастарнов? И что ты там мне привез?
– Все отлично, – доложил Леха, с радостью переключаясь на приятные новости, – мы захватили почти все земли по левому берегу Тиры и уже переправились на другой. Сожгли несколько городов, среди которых один крупный, столицу местного царька Клорина. Я привез тебе его золото, как приказал Арчой. Думаю, оно тебе пригодиться.
– Где оно? – уточнил царь.
– Оставил пока в Ольвии, под надежной охраной, – сообщил Леха, – не сюда же везти?
– Правильно. Золото, это хорошо, – кивнул Иллур, – на него можно построить много кораблей и нанять много воинов. Но корабли строить долго, а нужны они мне сейчас.
– Есть у меня одна идея, – вспомнил Ларин о «монстре», что достраивал Гилисподис, – видел я в Ольвии, как наш греческий инженер эннеру заканчивает. Знатная штуковина. Может сильно помочь в осаде. Там столько метательных машин помещается, и не сосчитаешь. Как на нескольких триерах сразу. Ее бы сюда перегнать, сразу дело быстрее пойдет. Только она тихоходная слишком и охранять ее надо, чтобы по дороге не подожгли.
– Вот и отправляйся немедленно в Ольвию, – приказал Иллур, – только морем. Возьми с собой, сколько надо кораблей из оставшихся для охраны, и доставь эннеру сюда. Я ее давно жду.
– А как же Арчой? – делано возмутился Леха, – он же меня обратно ждет с известиями.
– Ничего, – отмахнулся Иллур, – найду, кого к нему отправить вместо тебя. Ты мне здесь служить будешь.
Нельзя сказать, чтобы Леха был недоволен.
Глава пятая Великое посольство
Море нещадно раскачивало корабль, словно проверяя его на прочность. Волна била в наветренный борт, но квинкерема упорно возвращалась на курс, стараясь не сбиться с пути. В довершении всего пошел мелкий дождь, но Чайка все не уходил с палубы, вглядываясь в низкий горизонт. Там впереди, за почти слившимися с водой облаками находился край италийского сапога и римские корабли, стерегущие выход из Адриатики.
– Это даже хорошо, что погода испортилась, – проговорил себе под нос Федор, покрепче цепляясь за мокрые ограждения, – когда подойдем, будет уже ночь. Может, и без боя проскочим.
Где-то там, в водянистом крошеве сейчас находился Тарент, город, где началась его служба Риму, о которой до сих пор никто не знал, кроме самых близких людей. Подумав об этом, Федор оглянулся по сторонам, словно кто-то мог подслушать его мысли. Но рядом никого не было. Несколько моряков возились чуть поодаль с парусами, а все морские пехотинцы отдыхали сейчас под верхней палубой. Здесь же было пустынно.
Чайка обернулся назад, где, рассекая волны, шли за флагманской квинкеремой еще два корабля. Такие же квинкеремы с полными экипажами моряков и морпехов, готовых на все. Невзирая на зимнее время, чреватое бурями, – на дворе уже давно стоял ноябрь, – три корабля во главе с флагманом по имени «Агригент», названным так в честь города на Сицилии, где он был построен, спешили в Карфаген. Так приказал Ганнибал.
Флагман, на котором плыл Чайка, вез посла Ганнибала, – его родного брата Магона, который должен был донести до сената послание командующего испанской армией, завязшей в боях под Римом и уже начавшей выдыхаться без обещанных подкреплений. А Федор ехал в качестве помощника посла и со своей собственной миссией, которая возникла у него весьма неожиданно.
Спустя несколько дней после неудачного штурма стен Рима, Федор и Карталон вновь предприняли попытку, но и она оказалась неудачной. Легионеры отбились. Федор пробовал еще и еще, положив немало солдат. Так прошло три недели, наполненные большим количеством стычек и кровопролитных схваток не только на участке двадцатой хилиархии, но и по всему фронту. Изредка карфагенянам удавалось одержать незначительную победу, захватив какой-нибудь участок стены, но римляне тут же контратаковали всеми имевшимися силами и выбивали противника за пределы города. Оборонялись они с остервенением человека, приговоренного к смерти, но не терявшего надежду ее избежать.
Остия все еще находилась в руках римского сената, получавшего через нее подкрепления морем. Попытка Атарбала, давно перерезавшего Фламиниеву дорогу, полностью окружить Рим с севера и запада тоже не увенчалась успехом. Он встретил на северных подступах ожесточенное сопротивление недавно подошедших и невесть откуда взявшихся резервов римлян. После сражения, в котором в обеих сторон полегло несколько тысяч пехотинцев и много конницы, Атарбал вынужден было остановить свои войска на этом рубеже и закрепиться, получив от Ганнибала приказ «беречь людей». А людей, после неудавшегося штурма Рима с ходу, вскоре стало не хватать. Рим был не заштатной крепостью, а огромным городом, со стенами, протянувшимися на десятки километров, и осаждать весь этот периметр было трудно даже для Ганнибала, уже начавшего испытывать недостаток в людских ресурсах.
В штаб армии регулярно приезжали гонцы из Капуи, Неаполя и с побережья Апулии, где также была оставлена часть войск Карфагена и несколько имевшихся в распоряжении Ганнибала кораблей. Но эти гонцы не привозили радостных вестей, – подкрепления, по неизвестным для Чайки причинам, задерживались. До Федора доходили слухи, что высшие командиры не раз интересовались у своего вождя, где же обещанные флот, слоны, конница и свежая пехота, но так и не получили четкого ответа. Штурм постепенно переходил в затяжную осаду. Хилиархии африканцев и кельтов все глубже окапывались на занятых позициях, укрепляя их, поскольку римляне, отойдя от шока и пораженческих настроений первых дней, уже неоднократно предпринимали вылазки, беспокоя позиции армии пунов. Дух сопротивления постепенно окреп.
– Разведчики докладывают, что на моем участке римляне завтра попытаются сделать вылазку, – отчитывался Федор Чайка перед Атарбалом, поле очередного дня, проведенного в томительном ожидании активных действий, – туда подошли две свежих манипулы.
– Ничего, ты как-нибудь справишься, – отмахнулся начальник африканского корпуса, – тем более, что подкреплений пока нет. Помочь тебе нечем.
Федор уже собрался уходить, но Атарбал окликнул его в дверях.
– Зайди немедленно к Ганнибалу, – приказал он, когда Чайка уже покидал шатер, – он хотел тебя видеть.
Не понимая, зачем он понадобился командующему, Федор все же явился, куда было сказано. Ганнибал сидел один в роскошном кресле с гнутыми ножками и пил вино, по обыкновению склонившись над картой. Вернее над несколькими свитками, как разглядел в следующий момент Федор, признав в них письма из архива Марцелла. Чайке, обычно приветливый с ним командующий, на этот раз не предложил даже сесть.
– У тебя есть толковый человек, на которого ты мог бы оставить командование хилиархией? – спросил Ганнибал, отрываясь от чтения при свечах, – всего на несколько дней, поскольку мне некогда искать тебе замену.
– Но, я еще в строю, – слегка обиделся Федор, не понимая, к чему клонит Великий Карфагенянин.
– Завтра ты отправишься в Капую, – сообщил Ганнибал снова поворачиваясь к свиткам, – выгребешь все, что еще сохранилось у них на военных складах, включая артиллерию, предназначенную для обороны горда. Сформируешь еще один осадный обоз и приведешь его сюда. Мне не хватает осадных орудий. Возьми с собой пару своих спейр и столько же кельтов для охраны. Этого будет достаточно, в тылу у нас пока спокойно.
Осознав, что ему предстоит местная командировка, Федор успокоился и, поразмыслив, предложил:
– Можно назначить Урбала, он сейчас служит командиром седьмой спейры.