1.
затянувшееся молчание негромкий проникновенный голос и после короткой паузы
задумчиво добавил, -- ... слышь, Гестапыч, тушеночки подгони, а...
"Гестапо" сделал движение в сторону говорившего -- но движение лишь глазами.
Меж тем казалось, что вся его внушительная, затянутая в камуфляж для ночных
операций фигура слушала, ожидая продолжения. Всей фигурой слушал Хайнц,
кроме разве что ушей -- немудрено, ибо по-русски он ни хрена не рубил.
Любителя же тушенки сей факт, похоже, нимало не волновал:
очарование невыразимо черной, пусть и зимней, но все же южной ночи,
усугублявшееся отблесками небольшого костерка -- а небольшие костерки, будь
вам известно, всегда что-нибудь да усугубляют -- этот голос уже утратил свою
проникновенность, обретя временами свойственные его хозяину тембры человека
маловысокообразованного, но точно знающего свои сиюминутные пожелания.
обозначилось в складках такого же черного комбеза, мешковато сидевшего на
чуть ссутуленной, худощавой фигуре очкарика с интеллигентным, вопреки
впечатлению от его последнего высказывания, лицом. Конечно же, Рептилии, как
звали здесь парня в очках, были ведомы лингвистические познания Гестапо,
точнее полное их отсутствие, да и сам он вполне мог озвучить свое пожелание
на родном для Хайнца немецком, но...
наперегонки с парой вражьих минометчиков, вообразивших себя крутыми
снайперами, скачек с двадцатью кило тротила за спиной и единственной
колотящейся в башке навязчивой мыслью: "Ну, пиздец..."
коим он пытался перекрыть теперь уже непрерывную канонаду, прививая своим
чучмекам кое-какие понятия о непереходящих ценностях, то бишь о технике
безопасности при работе с прыгающей противопехотной миной ОЗМ-2...
растянувшегося на полторы недели, где они трижды крутили мазурку с
озверевшими от их хулиганств отборными зондеркомандами и потеряли почти
полгруппы...
ломало его конкретно. А тушенки -- страсть как хотелось.
протянул руку в костер, где лежало пять -- на одну больше, чем сидело у
костра народу -- разогревавшихся банок, не обращая внимания на жар поднял
одну из них за отогнутую крышку и протянул Рептилии заветный харч длиннющей
лапищей, не утрудившись подняться в рост. Рептилия, выпрямившийся, дабы
взять вожделенную тушенку, оказался чуть-чуть повыше сидевшего на корточках
Хайнца. Здоров был Гестапо, вот что... А временами Гестапо бывал и весьма
понятлив...
над зажатой промеж колен жестянкой. Остальные черные фигуры тоже
зашевелились, добывая из огня разогревшийся фураж.
сидевший рядом с Хайнцем, напротив очкарика, когда в костре осталась лишь
одна банка. -- Не мог сам до хавчика дотянуться? Умаял вон Хайнца. Гляди,
обессилел совсем, тушенку мечет из последних...
недюжинный, за красу мою неземную, да еще вот за скользкость. -- Столь же
традиционно парировал Рептилия, пытливо вглядываясь в действительно редко,
раза в три реже всех остальных машущего ложкой Гестапо. -- Ты вот мне лучше
напомни, -- напарник мой разлюбезный, кто из наших вчера в наряд по кухне
напросился?
набитым ртом не только неудобно и некультурно, но и попросту опасно,
поскольку попавший в дыхательное горло кусок вареной коровы абсолютно не
интересуется, сколь качественно ты стреляешь из винтовки, сколь ты грозен в
рукопашной и вообще сколь ты крут... А когда в голосе Рептилии появлялась
такая вот задумчивость, это почему-то почти всегда предвещало взрыв хохота.
кроме полного незнания, а скорее всего, непонятного, но оттого не менее
категорического нежелания знать русский язык, включая освоенный даже японцем
из конкурирующей разведгруппы русский мат -- его вторым единственным
недостатком была страсть к изыскам славянского самогоноварения.
чертами, контрастировавшими с комплекцией медведя, всякий раз после глотка
местной дряни, именуемой почему-то "сливовицей", хотя гнали ее из всего, что
в принципе могло забродить, но только не из слив, на этом лице после каждого
глотка появлялось выражение такого неземного блаженства, абсолютно
непостижимого для окружавших его славян, что это никак не могло остаться
незамеченным.
сносным владением немецким, пару раз пытался раскрутить Гестапо на
задушевный разговор о вкусовых прелестях этой редкостной гадости, но ответ
Хайнца всегда был столь же одинаков, сколь и краток: "Hat mir gefallen..."
-- "Она мне понравилась". Плюнув на истоки столь пылкой любви, Рептилия с
тех пор не упускал случая пройтись по теме "Что русскому здорово -- то немцу
смерть, и наоборот" -- притом сам он пил мало, поскольку человеческие (то
бишь славянские) дозы алкоголя его небольшой, хоть и двужильный, организм
переносил с трудом. Так что сентенции Рептила на сей счет воспринимались с
уже привычным энтузиазмом -- ибо позволяли одновременно хохотать как над
шутником, так и над его "клиентом".
кухне старый одноногий Петко к своим невообразимым запасам сливовицы бегает
куда как резво -- особенно ежели кирять предстояло с Хайнцем. По эту сторону
Гестапо любили все, и Петко не был исключением.
движением левой руки Рептилии, не то чтобы совсем уж неуловимо, но
достаточно быстро сунувшего в темноту висевший до того момента на левом
бедре "вальтер", еще пара стволов в руках Хайнца и Руслана уставились в том
же направлении. Четвертого присутствующего, до сих пор молчаливо рубавшего
тушенку поляка Зби, словно бы никогда тут и не было. Все, впрочем, знали --
если в костерок шваркнет граната, а они почему-то не успеют -- разобраться
будет кому. А скорей всего -- так и не придется ей туда шваркнуть. Збигнев в
темноте не хуже кошки видел, даже если только что на огонь смотрел --
особенности организма, что вы хотите.
большой знак вопроса. Будь дело не в центре расположения бригады, вопрос бы
озвучили по-другому -- впрочем, и звука бы почти не было: ПБСы в рейдах
навинчивали все. Да и костра бы не было тоже. И тушенку бы жрали холодную и
быстро. Если бы та была.
одна черная фигура, озаботившись тем, чтобы в круге света в первую очередь
показались пустые руки -- без гранат, пистолетов и прочей неприятной
атрибутики.
Садись, Заран, тушенка твоя почти сгорела.
сильным акцентом. Зби, выскользнув из мрака, уселся на свое место и
продолжил прием пищи.
его не был столь заметен, как у поляка. -- Послушай, сержант, а что,
шмальнул бы?
шмальнул бы. Да всякий бы шмальнул -- больно тихо ходишь, Шеф, а спецназ --