вовсе не пугает его, он записался в элитные части и не раз отличался потом
в стычках с террористами. За два года войны он видел много смертей: почти
в каждой вылазке гибли солдаты, но вид крови уже не пугал Гаври. Эта была
кровь товарищей, которых он любил, и ему было больно терять их.
С минуту чудовище стояло, не двигаясь, как бы изучая его. Он был уверен,
что настал его смертный час и пытался вспомнить молитву, принятую читать в
подобных случаях. Но ничего подходящего кроме "Шма Исраэль" не вспомнил,
хотя раньше знал множество молитв и придерживался религиозных традиций,
привитых ему в детстве отцом. Он мысленно произнес "Шма Исраэль" и поручил
душу Господу, но людоед не собирался убивать его. Белесые глаза мертвеца
внезапно потеплели. В них обозначились зрачки, и даже нечто вроде
удивления - будто он силился и не мог вспомнить, кто сей невежливый
молодой человек, оторвавший его от мирной трапезы. Вид наполовину
расколотой головы и липкая жидкость, вытекающая из трещины, парализовали
Гаври. Дедушка мог взять обезумевшего парня голыми руками. Но желания
такового он не проявил. Лицо его, покрытое темными трупными пятнами,
внезапно посерело, глаза странно потускнели, превратившись в пустые
бельма. Слабая искорка интереса, вспыхнувшая в них при виде онемевшего от
испуга Гавриэля, потухла так же скоро, как и появилась. Спокойно, будто
речь шла о никому не нужном предмете, мертвец вытащил из головы швабру и
небрежно бросил ее в пыльный угол. Затем он пожал плечами (так показалось
Гаври), сожалея, видно, что его оторвали от приятного занятия и медленно,
словно на деревянных ногах, пошел к выходу, оставив парня наедине с
изуродованным трупом. Не веря, что так легко отделался, Гавриэль, стараясь
не смотреть на то, что было недавно няней, обошел комнаты в поисках детей
и не обнаружил их. Ноги не слушались его, но он нашел силы дойти до
туалетной комнаты. Неудержимые позывы рвоты изводили Гаври. Бледный, с
испариной на лбу, он рухнул рядом с унитазом, изрыгая из себя теплую
рвотную массу. В комнату с криками ворвались полицейские. В раскоряку, с
выставленными наганами они прочесывали квартиру, пытаясь воплями спугнуть
привидение. Увидев согнувшегося над унитазом человека в перепачканной
кровью одежде, Кадишман в молниеносном броске приставил к затылку
блевавшего пушку.
- Не двигайся, сволочь, - сказал он, - или я продырявлю тебе башку!
Окровавленный труп няни, с вывалившимися из живота внутренностями,
заставил Кадишмана содрогнуться. Это было второе потрясение, выпавшее
сегодня на долю инспектора. Первое он испытал минуту назад, увидев
изуродованных телохранителей, вповалку лежавших в подъезде; у одного была
сломана шея, а у другого с корнем вырвана нога. Вместе со штаниной и
обувью сорок пятого размера, она валялась в двух шагах от убитого.
Это какой же надо обладать силой, что бы так запросто вырвать ногу? - с
ужасом подумал Кадишман.
В салон вбежала встревоженная Елизавета. Увидев лежащую в луже крови
няню, она лишилась чувств.
"Ципа, не откажи мне в любезности выступить моим секундантом!"
С этими словами Василий церемонно обратился к другу, призывая его принять
участие в убийстве, которым мог завершиться этот глупый и бессмысленный
поединок. Первым порывом Циона была попытка через аварийную систему
связаться с инструктором и с его помощью заставить маэстро отказаться от
безумной затеи. Эта нехитрая система связи была вмонтирована в железную
рукавицу Заярконского, но Василий, заметив неловкое движение друга, вырвал
ее у него из рук.
- Без лишних телодвижений, Ципа, - назидательно сказал он, - мужчина
должен драться, чтобы поддержать в себе дух воина!
Цион не помнил случая, чтобы маэстро уклонился когда-либо от предстоящей
драки. Всю свою сознательную жизнь он только и делал, что всеми правдами и
неправдами искал случай и повод, почесать кулаки, а если не было
достойного противника, бросал вызов судьбе, и нередко проигрывал. Просить
его отказаться от своих диких привычек, было равносильно отмене
естественных законов природы. Бой, Победа или красивая Смерть, согласно
миропониманию маэстро - единственные двигатели прогресса, все остальное,
полагал он, способствует застою и порождает в неудачниках нелепую веру в
судьбу. "Судьбы нет, утверждал он, есть только удача, которую следует
ухватить за хвост, пока ее не перехватил другой!"
Отобрав рукавицу, Василий с задором обратился к другу:
- Готов ли ты быть моим секундантом, Ципа?
- Здесь нет секундантов, - печально возразил Цион, - одни лишь
оруженосцы.
- Значит, будешь оруженосец, - тоном, не допускающим возражений,
констатировал Василий. Заярконский был уверен, что бой закончится ужасным
несчастьем, но убедить заупрямившегося маэстро не представлялось
возможным. Не бросать же товарища в минуту, когда на него нашла столь
странная блажь. Он смирился, приступив к подготовке новоиспеченного рыцаря
к решительному поединку.
Васе предложили коня и топор, который был много легче страшного орудия
герцога, и не вызвал особого восторга у бывшего чемпиона.
Балкруа казался шире и тяжелее Василия. Его мужественное лицо пересекал
грубый шрам - след от сабельного удара, полученный им при штурме Антиохии.
За смелость и мужество, проявленные в бою с грозными сельджуками, он был
удостоен личного благословения главы католической церкви Урбана второго и
пальмовой ветви победителя, полученной им из рук английского монарха.
Герцог был один из искуснейших воинов своего времени, могущественным
сюзереном и блестящим турнирным бойцом, не знавшего поражений. Его
побаивались лучшие рыцари Англии и почти не приглашали драться на
турнирах, из-за свирепой привычки уничтожать соперников.
- Посмотри на его шрам, - сказал Цион, все еще не теряя надежды
образумить свихнувшегося друга, - меченый, видать, воин этот Балкруа.
- В гробу мы видали таких "меченых", - весело отвечал Василий, - можешь
считать его покойником, Ципа.
- Если что, я выброшу полотенце, - потупив взор, сказал Цион.
Он не раз видел поединки боксеров по телевизору и знал, что нужно делать
в критические минуты.
- Дура, - самоуверенно хохотнул Вася, - я прибью его в первом раунде,
полотенца не понадобиться.
Именно это Василий утверждал перед своим знаменитым боем с американским
тяжем, который на второй минуте первого раунда бросил его на пол тяжелым
ударом снизу. Деликатный Цион знал - бесполезно напоминать другу об этом
печальном эпизоде из его заграничной жизни; Василий считал себя выдающимся
боксером современности, а поражение в Нью-йорке относил к досадному
недоразумению, которые случаются, время от времени у всех великих людей.
* * *
Неистовый герцог и влюбленный Василий сошлись в смертельном поединке в
центре ристалища на глазах у затаившей дыхание толпы, которая сразу же
отдала свои симпатии презревшему опасность пришельцу.
Никто из рыцарей не стал предпринимать специальных маневров, разгоняя
коней в галоп и пытаясь на полном скаку выбить противника из седла ударом
копья в грудь - излюбленный прием новичков, пробующих силы в турнирах
мелкого пошиба. Герцог был так уверен в себе, что собирался драться с
"Выскочкой" голыми руками.
Впервые за последние два года ему посмели бросить перчатку. И кто? -
никому неведомый чужак, который одеться то толком не умеет.
На Васе были старые, местами, покрытые ржавчиной доспехи, взятые
Институтом напрокат в музее; крахи, не могли раскошелиться на железки!
Но кто бы он ни был этот безумный незнакомец, он дорого заплатит за свое
скоропалительное решение. Почему, однако, он стоит напротив истуканом и не
думает маневрировать?
Василий не имел понятия о турнирных приемах, известных даже новичкам,
поскольку впервые взгромоздился на боевого коня и не очень уверенно
держался на нем. Он не продумал заранее стратегию этого обреченного на
провал поединка и надеялся лишь на боксерские финты, которые с успехом
применял на ринге. В тяжелых доспехах было непросто использовать обманные
движения, но маэстро не пугали подобные мелочи. Он принадлежал к той
породе людей, которые прежде приступали к действию и лишь, затем начинали
думать.
Все вокруг замерло в ожидании страшной развязки. Сам король, забыв о
подобающем ему величии, сидел в ложе с открытым ртом, завороженный магией
боя мифических гигантов. Появление рыцаря, решившего скрестить оружие с
герцогом Балкруа, не казалось ему странным. Он был уверен, что это один из
незаконнорожденных детей его знатных баронов, решивший таким образом
пробить себе дорогу ко двору. Ну что ж, он будет только рад, если
неопытному дебютанту удастся противостоять свирепому натиску герцога и,
может быть, чем черт не шутит, даже посрамить эту бочку мышц и сала.
Конечно, Английская корона многим обязана герцогу, но сам король,
признавая несомненные заслуги спесивого воина, не очень благоволил к нему
из-за королевы, которая демонстративно выделяла кичливого рыцаря перед
другими, и это было уже очевидно всем.
Королева считала герцога первым рыцарем Европы и лучшим женихом,
достойным породниться с династией Плантагенетов. Король не имел никакого
желания родниться с солдафоном, в глубине души считая того грубым
животным, не умеющим, вести себя в обществе дам, но нравящийся им, судя
по восторженным отзывам его недалекой супруги.
Не мешкая, могучий герцог почти без размаха нанес короткий удар с плеча.
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Белов Вольф
Курылев Олег
Майер Стефани