Чтение 11–й страницы книги ~Дети ржавчины~

Откуда это? А ведь можно повернуть голову еще дальше - и увидеть город!

Беспорядочное, на первый взгляд, скопление невысоких зданий с круглыми
крышами. Можно войти в него и побродить...

Едва лишь я попытался это сделать, все кончилось. Словно выдернули шнур
из розетки.

В эту ночь мне удалось уснуть с большим трудом.

ОТКРОВЕНИЯ

На следующий день я был на работе едва ли не раньше всех. О законном
праве на отдых после экспедиции нечего было и думать. Необходимо повидаться
с Петром, прежде чем нас начнут крутить аналитики.

Но, придя в кабинет, я час или полтора простоял у окна, не в силах
оторваться от воспоминаний о своих ночных видениях. Их стало значительно
больше, хотя по-прежнему они были непонятны и беспорядочны.

Я видел угловатые серебристые машины, что со свистом взлетали и садились
где-то на окраине города. Мелькали какие-то лица - то радостные, то
искаженные ужасом. Разливалось на горизонте море синего огня, закрывая
горную гряду. Разверзались трещины, в которые уходили целые улицы. Много
было и других непонятных и необъяснимых образов.

Я так и не смог себе ответить - что это было? Сны? Но сны после
пробуждения забываются и ускользают. А тут все наоборот - я стою у окна и
вспоминаю все новые и новые детали, подробности, лица, даже голоса.

Воспоминания? В моей жизни не было ничего этого, даже пруда с огромной
ржавой пушкой. Я хорошо помнил свое детство. В нем была старинная школа из
красного кирпича с залитыми водой подвалами. Была скамеечка во дворе, где
старшие ребята делились с нами, малышней, своими хулиганскими мыслями и
историями. Много чего я мог вспомнить, но не было в моем прошлом стальных
машин, уносящихся вдаль стремительными стаями. Не было огня, клубящегося над
горами.

В конце концов, до предела измотав себя размышлениями, я повернул ключ и
вышел из кабинета.

И почти немедленно был схвачен за рукав какой-то малознакомой особой из
Сектора классификаций. Оказалось, Гришаня проигнорировал правило о
протоколировании исследований и записи вчерашних событий на лугу не
существует. Теперь эксперты надеялись восстановить хоть что-то по нашим
рассказам. С одной лишь целью: сопоставить признаки и дать ответ - чем было
вчерашнее Нечто. Или зафиксировать его как вновь открытое Явление.

Интересно, как они его назовут. Мнемозавр? Или Гипнодок? Скорее всего
просто - Ершовский феномен. Как бы там ни было, меня это мало волнует.
Собственные проблемы куда важнее.

Я пообещал зайти, как освобожусь, и отправился искать Петра. Пользоваться
телефоном не хотелось - такие разговоры следует вести с глазу на глаз.

Дверь в Петькин кабинет оказалась заперта, я постучал. Мне открыли не
сразу. Мы встретились взглядами - и сразу все друг про друга поняли.
Поговорить нам, без сомнения, стоило.

- Выйдем на крышу? - предложил Петр. Вертолетная площадка была пуста.
Гигантская буква Н в белом круге блестела, как новая - позавчерашний дождь
смыл с нее всю пыль, а новая еще не залетела на высоту в шесть этажей. Мы
подошли к краю крыши, облокотились о перила. Очень удобно разговаривать на
краю крыши, если не хочется смотреть собеседнику в глаза. Всегда можно
сделать вид, что глядишь вниз, ведь там столько всего.

- Кто первый рассказывает? - проговорил Петя, словно предлагал выбирать
водящего в детской игре.

- Ты.

- Хорошо. Ну, что... До дома вчера добрался нормально. Лег спать. Начала
сниться какая-то ерунда, а потом...

- Какая ерунда? - прервал я его.

- Да ну... Полная чушь. Не хочу и рассказывать.

- Петя, это важно.

- Ну хорошо, хорошо, - он сделал мученическое. лицо и закатил глаза,
словно бы с трудом вспоминая. - Снилось, будто идем мы с тобой... или не с
тобой - не помню. Одним словом, идем по траве, по полю. Впереди - деревня.
Красивая такая, домики уютные, крепенькие - как игрушки. Идем, а сзади
семенит какой-то... Мне почему-то показалось, японец. Маленький,
чернявенький, в белом халате. Бежит, хватает за руки, норовит что-то
сказать. Я отмахиваюсь, прибавляю шагу, а он не отстает. Наконец забегает
вперед, руки расставляет, и мы, так и быть, останавливаемся. И тут... Я не
очень понял, как это получилось... Он, этот японец, как будто бы берет за
край деревни - и отодвигает в сторону. Словно шторы отдернул, представляешь?
А там - за этими "шторами" - рычаги, пружины, шестеренки - чего только нет!
Ну... собственно, и все.

- М-да... - только и сказал я.

- Я же говорил - чушь, - виновато развел руками Петька. - Но это только
цветочки. Я после такого дела проснулся, минут пять провалялся, удивленный,
- и опять уснул. Самое-то жуткое утром началось. Помнишь, у меня дома целая
стенка фотографий? Еще от бабки с дедом остались. Я просыпаюсь, смотрю на
одну. Там мой дед с тремя офицерами. Они тогда в, Праге были, после войны.
Всю жизнь смотрел на эту карточку, привык к ней, как к обоям. А тут вдруг
что-то во мне дрогнуло. Зову свою маманю с кухни и спрашиваю: вот этого
майора, слева от деда, Николаем зовут? Она говорит, да, дядя Коля. Она ведь
тоже с дедом в Праге жила, он там долго был и всю семью туда перевез. Матери
моей тогда лет четырнадцать исполнилось, она всех дедовых друзей помнит.

- Петя, - не выдержал я, - все-таки что странного в том, что дедушкиного
товарища звали дядей Колей?

- Да странно то, что я об этом знаю! Я ведь вживую не видел его никогда.
Ты дальше слушай. Я с матерью утром полчаса перед этими фотографиями стоял.
Там масса людей, про которых я никогда ничего не знал, не спрашивал, потому
что они мне были неинтересны. И вдруг выясняется, что я про каждого что-то
знаю! У одного дочка завмагом стала, другого машиной задавило, третий дом
какой-то продал... Скажи, откуда это взялось? А ведь это еще не все. Отошел
я от фотографий, двинул на работу, а в голове - то одно, то другое. Столько
всякого мусора в мыслях, ты себе не представишь...

- Мусора, говоришь? Ну почему же? Представлю. Петька пристально посмотрел
на меня.

- А ну, выкладывай, - велел он.

- Может, сначала ты договоришь?

- Собственно, я уже договорил...

Я кратко поведал Петьке о своих видениях. Рассказал все честно, ничего не
утаивая. Даже про ночные слезы не умолчал. Он слушал меня, и было видно, что
надежд разобраться по горячим следам остается все меньше. Все только
запуталось.

- Мы серьезно влипли, Олег, - сказал он.

- Это неизвестно, - я покачал головой. - Надо еще разбираться.

- Все известно! Ты хоть понимаешь, что мы немедленно должны обо всем
доложить начальству?

- Доложим. Не первый раз. Сделают нам тесты, экспертизы - на амнезию, на
шизофрению, на еще какую-нибудь дрянь, разберутся, что опасности мы не
представляем. Лично я никаких других изменений в себе не чувствую.

- Нет, Олег, ты так ничего и не понял. Скажи, ты согласен, что после
того, как это ершовское чудище ударило нам по мозгам, у нас открылось
какое-то шестое чувство? Ну посуди сам - раз я по фотоснимкам могу
определять имена и биографии...

- Ты - да. А что со мной - еще неясно.

- Да все тут ясно, Олег! Знаешь, кто теперь мы с тобой? - он даже понизил
голос. - Мы - аномалы! Дошло?

- Аномалы... - я словно бы попробовал это слово на вкус. Вкус показался
горьковатым.

- Именно! Мы не можем оставаться штатными экспертами Ведомства. В лучшем
случае - консультантами, внештатниками, - продолжал Петя. - Отныне мы с
тобой - все равно что следователь с тремя судимостями.

- Нет, подожди, не торопись, - попытался протестовать я. - Может, это
временно. Может, оно как-то... Петя фыркнул.

- Не веди себя, как чуть-чуть беременная девушка. "Может быть, оно
рассосется" - ты это хотел сказать?

- Петя, - я попытался его успокоить, - давай не будем пока ничего
докладывать. Давай сами попробуем разобраться.

- Да? И как ты думаешь разбираться?

- Не знаю еще. Надо думать. Ты сам-то как считаешь, что это? Гиперзрение,
сенсорная память... что?

- Нет, Олег, - Петя вдруг стал сосредоточенным и спокойным. - Это не
сенсорная память. Это остаточная структурная память.

- Структурная... - начал было я, и тут же екнуло сердце. - Как ты
сказал?!

- Видишь ли... Я заметил, что не только фотографии вызывают у меня разные
мысли и догадки. Пока еще разобраться трудно, в голове мешанина... Дело в
том, что я вспоминаю даже те события, в которых мои родители не участвовали,
и никаких предметов, связанных с ними, у нас нет. Эти вещи происходили до
того, как они родились. Мне сдается, что, покопайся я еще в своих мозгах,
вспомню и царя-батюшку, и ледовое побоище, и еще бог знает что. Я вспоминаю
то, что видели и помнили все мои предки, понимаешь?

Петя говорил, не замечая, что я уже не очень-то его слушаю. Я стоял,
вцепившись пальцами в ограждение крыши, и безучастно смотрел в какую-то
далекую даль, которую не разглядишь ни с одним телескопом.

- Петя! - я повернулся и невольно схватил его за пиджак. - Послушай меня,
Петя, если ты вспоминаешь и войну, и царя, и татаро-монгольское иго, то что
тогда со мной? Что вспоминаю я, ответь мне!

Петр запнулся на полуслове и замер с открытым ртом. До него дошло.

ДОЗНАНИЕ

Не знаю, сколько бы мы простояли, глядя друг на друга, если б на крыше не
появился Виталик Седых - эксперт из дежурной смены. Вид у него был
утомленный, галстук расслаблен.