На три дня немец задержался у снайпера, о чем только ни говорили, но почти
ничего о войне. Штандартенфюрер поднаторел в языке, нахватался оборотов,
пословиц, матюгов и буквально на глазах расцветал, ширился душой и, уже не
жадничая, доставал из своей сумки колбасы, ветчины, шпиг и бутылки с пивом
и шнапсом, подделанные под времена войны.
И отсюда он пошел по рукам в буквальном смысле: немца, уже как редкого
гостя издалека, передавали из дома в дом, из деревни в деревню. Ко всему
прочему, он еще оказался общительным и загульным, так что Опарин едва
поспевал за ним, всякий раз отыскивая в новом месте. Кажется, начиналось
братание с бывшим врагом, потому что бесхитростные, не отягощенные
идеологическим грузом, люди воспринимали штандартенфюрера уже как старого,
подобного себе человека, а что было, так вроде бы и быльем поросло...
Наблюдать за похождениями бывшего фашиста было невероятно интересно, однако
журналист преследовал еще и свои цели - разговорить его, вытянуть из самого
то, что он постоянно вытягивал вопросами из фронтовиков. Немец менялся на
глазах, одухотворялся и одновременно будто молодел, ибо уже стал распевать
песенки штурмовиков и веселые, скабрезные бюргерские, и журналисту было
совершенно не понятно, отчего так оживает старый фашист. То ли видит, в
какой нищете живет народ-победитель, и оттого радуется, то ли получает
какую-то скрытую от посторонних глаз информацию, которая его и веселит.
И вот на обратном пути фон Шнакенбург наконец-то разговорился и поведал о
цели поездки в СССР, и о своих результатах вояжа. Оказывается, после
поражения Германии он настолько сильно переживал, что поставил своей целью
найти истинную причину победы русских, на что и потратил всю свою жизнь.
Казалось, все было на стороне немцев - обученные войска, техника,
вооружение, блистательные победы до сорок третьего года, но тут произошел
довольно резкий перелом, неверно толкуемый советскими и немецкими военными
историками.
По убеждениям штандартенфюрера, русские уже не должны были и не могли
победить, независимо от того, есть ли у них за спиной заградотряды, в
решающем значении которых пыталась убедить обывателя западная пропаганда и
внутрироссийские диссиденты. Как военный человек, он отлично знал, что
солдата невозможно гнать в атаку на пулеметы под пулеметом же; любая армия
с любой идеологией в таком положении просто отказывается воевать и
разбегается. Тем более заставить русского человека победить, если он того
не желает, вообще невозможно.
Фон Шнакенбург был сам свидетелем, как под Киевом взяли в плен полтора
миллиона солдат Красной Армии вместе с исправной техникой, вооружением и
продовольствием. Как потом через пять месяцев германские войска подошли к
Москве, и только морозы не позволили начать ее штурм. А блестящее летнее
наступление сорок второго по южному направлению - это вообще одна из
лучших, операций Третьего рейха. Красная армия слабо держала удар либо не
держала его вообще, бросая отлично укрепленные районы, выгодные позиции и
не пользуясь ни одним просчетом немецкого командования, когда отдельные
части, соединения и даже армии уходили далеко вперед и отрывались от своих
или вообще оставляли фронт открытым для контрудара. Но вот с началом сорок
третьего все резко изменилось, и бывший штандартенфюрер СС ценою
кропотливой полувековой работы нашел истинную причину перелома в войне и
последующей победы.
По его разумению, она состояла из двух главных аспектов: силы духа воинов
(воля к победе) и особой, кастовой посвященности военачальников. И дело
было никак не в силе идей, идеологии и заградотрядов. Что касается духа
воинства, - он, благодаря этой поездке, только что нашел ему подтверждение
и понял, что многолетний труд и муки не напрасны, а потому он весел и может
позволить себе немного погулять.
Поначалу немец выглядел молодцом и бодренько излагал свою версию причины
победы русских, которая Сергеем Опариным воспринималась без особого
интереса. Штандартенфюрер уверял, что до сорок третьего года Красная Армия
состояла в основном из молодых, до тридцати лет, солдат, выросших на почве
марксистско-ленинской идеологии и глубоко идеологизированных. Это она не
держала удара, эта она бежала и массово сдавалась в плен вместе с красными
генералами, ибо умозрительная идея, как и пулемет за спиной в руках
энкаведэшника, может только раз бросить солдата в отчаянную атаку, а
противостоять сильному противнику способны лишь глубинные, материковые,
неизменные ценности, будто пуповиной связанные с душой каждого человека. К
концу сорок второго молодняк выбили и искалечили, армия стала пополняться
людьми более старшего возраста, в бой пошла коренная Россия, под давлением
идеологии не утратившая этой связи и даже оживившая ее, поскольку враг уже
посягал на столицу. К началу сорок третьего личный состав армии более чем
на половину уже состоял из носителей материковой национальной психологии и
мироощущения.
В этом состоял истинный перелом в войне! Грань сего явления совершенно
четко отбивается по моменту, когда вдруг вместо революционных петлиц
вводятся "белогвардейские" погоны, когда начинают прославлять в фильмах
князей и царей, когда богоборческая власть открывает церкви, а над
осажденным Ленинградом летает самолет с иконой Владимирской Божьей Матери,
замыкая город в охранительный круг.
Русские начали не только держать удар, но побеждать еще задолго до Курской
дуги.
Изложенные немцем мысли не то что уже нравились свободному, независимому
журналисту; он быстро сообразил, что это новый взгляд на историю
Отечественной войны и Победы, поскольку официальный взгляд, насквозь
пропитанный коммунистической идеологией, практически отрицал все
национальное. Теперь он старался не пропустить ни слова и все запомнить
(записать нельзя, руки заняты баранкой), однако фон Шнакенбург скоро
перешел к объяснению второго аспекта причины победы России, который
заключался в особом состоянии разума и духа трех главных военачальников -
Жукова, Рокоссовского и Конева. Сам Сталин не получил подобного
благословения, а эта троица легендарных полководцев на исходе сорок
второго, а именно с девятнадцатого по двадцать четвертое декабря, вступая в
крайнее противоречие с большевистской идеологией, получает сакральную
воинскую силу.
Опарину показалось тогда, что немец подзагнул, поскольку был сильно увлечен
первым аспектом причины победы и негодовал про себя: а ведь догадки эти уже
бродили в сознании, мог бы и сам дойти, в чем суть решительного перелома в
войне с начала сорок третьего. Теперь вот немец подтолкнул мысль в нужную
сторону, и все остальное, касаемое военачальников и особенно каких-то
сакральных штучек, он слушал отвлеченно, полагая, что старый эсэсовец выжил
из ума и несет полный бред. Следовало на ходу сочинить большой газетный
материал к юбилею начала войны. И все-таки в памяти остались какие-то
обрывки высказанного фон Шнакенбургом. Отчетливо помнил лишь несколько
эпизодов: штандартенфюрер после ранения под Сталинградом получил должность
помощника Рудольфа Гесса (журналист никак не мог толком вспомнить, чем же
занимался в рейхе этот человек и что потом было с ним), а именно, возглавил
стратегическую группу "Абендвайс". Немец так часто повторял это слово, что
вколотил его в голову непроизвольно, однако ничего больше не запомнилось
относительно этой группы. Зато в памяти отложилось, что секретный архив
Гесса, за которым много лет гонялись разведки СССР, США и Англии (там были
вроде бы какие-то разоблачающие антигитлеровский союз документы), все время
находился у Шнакенбурга в Колумбии. Еще осталось в сознании, что Жуков,
Рокоссовский и Конев в декабре сорок второго тайно выехали со своих фронтов
будто бы по вызову Ставки, однако в Москву не прибыли и отсутствовали
где-то в течение пяти суток, чем невероятно разгневали Сталина. Будто бы он
провел секретное совещание, на котором присутствовали Берия, Каганович и
еще кто-то, где решали вопрос об аресте этих военачальников. Однако
впоследствии каждый из них был вызван в Ставку, опрошен лично вождем и
отпущен.
И будто бы Жуков тогда сообщил Сталину - за полгода до события! - что
решающая битва состоится в июле - августе будущего года под Курском.
Однако избирательная журналистская память схватывала лишь то, что ложилось
в заранее выстроенную концепцию будущего материала; остальное проходило
фоном, как легкая музыка. К тому же, машина у Сергея Опарина хандрила, и он
опасался, что не довезет штандартенфюрера, а так не хотелось ударить в
грязь лицом перед недобитым фашистом.
Все это немец рассказывал по дороге в Кострому, в одиночку попивая шнапс, и
так надрался, что журналисту пришлось буквально на руках втаскивать его в
вагон и сдавать проводнице. Фон Шнакенбург пел песни юных штурмовиков, орал
"Хайль Гитлер!", при этом как белым флагом размахивал марками и потому был
принят и обихожен.
И хорошо, что так получилось! У журналиста оказались свидетели -
возмущенные поведением иностранца люди, видевшие, как он тащил к поезду
седого старика, кричащего по-немецки "Дранг нах Остен!". Потом и проводницу
отыскали, которая подтвердила, что иностранец действительно сел в Костроме
и, несмотря что старый человек, нарядился в черную фашистскую форму, "как у
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Маккэфри Энн
Грабб Джеф