въедливо выпытывать: кому я рассказывал о нем и его казематах вообще и о
сегодняшнем к нему визите в частности? Настал момент из тех, которыми так
густа моя работа: дурить голову тому, кто старается тебя обуть. Хотя
сегодня, пожалуй, я с удовольствием бы и без этого. Притомился. В сон тянуло
так, будто сотню кэмэ по горам отчапал. А Полянкин все приставал с
расспросами.
ворочая вялым языком, забожился, простодушно уставившись на Полянкина:
есть, конечно дурак... Что так вляпался... Но не совсем же?! Никому я о вас
не говорил, и что я с этим кейсом тут, тоже ни одна живая душа не знает.
жизни разного делал, но выдать того, кто мне персонально доверился, никак не
могу. Даже самым близким друзьям. Не могу, и все. Слова поперек горла
встают. Единственный, кто слышал от меня кое-что о Полянкине, да и то не
конкретно, без координат, а как о курьезе жизни, -- это Боцман. Он тоже
скопидомистый, и я его однажды поддразнил, рассказав, как люди копить умеют.
Что до посланного Пастуху письма, так оно еще не дошло. Значит, и то, что
никто не знает о сегодняшнем моем визите, тоже правда.
-- не унимался Полянкин.
как бы стараясь побыстрее придумать убедительное объяснение. На самом-то
деле у меня было время версию сочинить заранее. -- Я сам! Сам, да. Хотел
узнать: нельзя ли как-нибудь так посмотреть, что внутри кейса, чтобы не
рвануло? Вдруг там такое, на чем мы еще копеечку ухватим?
вроде бы из сострадания, но больше от желания показать мне мою же глупость
спросил Полянкин. -- А заодно и мне вместе с тобой и твоей шайкой, понял --
нет?
-- За что ж сворачивать? Но если там бомба, то с того, кто ее всунул, по
понятиям можно неплохую компенсацию слупить, верно?
подумал? -- рассудительно осадил меня хозяин берлоги.
как ему самому хочется посмотреть: что же там, в кейсе, из-за которого такая
суета?
"хочется и колется". Если он откроет, а там нечто достаточно ценное, то
тогда от меня стоит избавиться. Вдруг я все-таки хоть кому-то сболтнул о
нем? Хозяева ценности явятся сюда, и тогда дело всей династии Полянкиных
пойдет коту под хвост. Но если я о его подвале и на самом деле молчал, то
тогда, если Михаил не рискнет открыть кейс, получится, что он глупо
отказался от барыша. Решиться при такой скудной информации на риск --
глупость. А не решиться -- для человека его привычек значит отдать себя на
съедение дальнейшим сожалениям. Не одна ведь совесть из отряда грызунов -- у
жадности тоже зубки ого-го. На моих глазах Мишаня из благообразного Михаила
Федоровича превращался в махрового Михуилищу.
Возможно, он давно ждал как раз такого момента, чтобы и от меня избавиться,
и выгоду от этого существенную поиметь. Я тоже жалел -- о том, что поленился
заблаговременно высветить его подноготную. Ох и достанется же мне за это от
Пастуха и всего нашего "MX плюс"!
определился:
Снаружи. Погоди-ка тут... -- И пошел к узкой фанерной дверце, за которую
раньше меня еще ни разу не приглашал.
себя усталым настолько, что хоть спички под веки вставляй. Старею, видать.
Уходит выносливость.
в бомбоубежищах. С хитрыми запорами, которыми хозяин клацал, заслонив их
собой. Отворив массивную дверь -- так же легко и плавно, как и другие, --
Полянкин нырнул в проем, исчез на полминуты, а потом позвал:
стал, а вот небольшой ножик, таящийся в ножнах чуть выше кисти на левой
руке, снял с предохранителя. Это орудие -- трофей, который я прихватил на
Кипре у одного соотечественника. Он с дружками так хотел заграбастать наши
доллары, что отвязаться подобру-поздорову никак не получалось. В конце
концов двумя неопознанными покойниками на тамошнем дне стало больше.
сбалансирован для бросков. Ножны особые: когда изогнешь кисть, рукоятка сама
соскальзывает в ладонь. Можешь метнуть, а можешь, если не брезгливый или
когда уж совсем приперло, и так.
голени, которым я тоже разжился у Дока. Но на этот кольт я особенно не
рассчитывал. Благодаря приборам все обыскивающие научились его находить чуть
ли не раньше, чем основной ствол в руке. Но раз есть возможность, надо
использовать. Авось и выручит когда-нибудь. Хотя бы ослабив внимание
обыскивающего.
приключениям. За дверью оказался коридор. А из него -- ход в следующий
отсек. Помещение немалое, но почти все занято верстаком вдоль стен. Только
посредине оставалось сравнительно небольшое место для прохода и для
вертящегося стула на колесиках.
ручки, повернулся направо -- компьютер и десятки телеэкранов вокруг него,
которые нынче все выключены. Экраны очень меня огорчили. Укрепили
подозрение: не мог Михуил Федорович при таком обилии наблюдательных экранов
всюду один успевать. И верстаки такие мастерить, и кирпичи укладывать, и
штуки хитрые придумывать, да еще и за окрестностями по теликам
приглядывать... А раз не мог, значит, имел помощников, которых
предусмотрительно от меня скрывал. Я ведь потому на его одиночество
рассчитывал, что тогда, в последний раз, очень легко от него ушел. А теперь
то ли обстановка тут поменялась, то ли я и тогда чего не понял. Однако
теперь разобрался: могли у него тут быть и не только помощники.
меня убедил, что покойный Федор и внуков не дождался? Ничего не имею против
больших семей, но в данном случае эти размышления меня вовсе не окрыляли.
Нет, надо было мне посоветоваться с Пастухом о Полянкине гораздо раньше,
надо. Да только что уж теперь. Одно утешает: если я тут завязну, ребята мое
письмо не завтра, так послезавтра получат, разберутся.
спиной, в какой-нибудь нише. На этот случай с трудом обратился в слух.
Что-то и реакция у меня нынче совсем вялая. Но голос Михаила Федоровича
раздался издалека. То, что я впереди, в углу, принял за густую тень,
оказалось проходом в другую комнату.
что он уже подготовился там к чему-то и сердится, меня дожидаючись.
Пошел. Просторно тут все-таки: пусть я худощав, да ведь у меня и сумка с
подзаряженной глушилкой на отлете, и кейс в руках, и пошатывает; но я нигде
ничего не задел, не споткнулся. И чисто -- ни пыли, ни грязи на бетонном
полу. Большое, видать, семейство у Полянкина, есть кому убираться. В дальней
комнате было очень светло. Потолок по всему периметру -- в тихо жужжащих
лампах дневного света.. Узнаю советское качество. Вдоль стен здесь тоже
стол-верстак, но с инженерным уклоном. Паяльники, пассатижи, отвертки,
осциллографы, приборчики со стрелочками. А еще большой куб из толстого
стекла, внутрь которого засунуты резиновые рукава с перчатками.
соседству с кубом. -- Осторожнее, не задень ничего!
поставил сумку на стол и привычно заерничал:
думал, что у вас тут такое...
меня угрожающе.
толпу помощников надо иметь, не иначе?
разговорам. -- Я ж тебе говорил, и не раз: обо мне есть кому позаботиться.
не один в старших ходит.
Похоже, просвечивал. Потом вдруг выругался нецензурно. Схватил кейс и быстро
сунул его в массивный железный ларь под верстаком. Крышку ларя запер мощными
косынками. Нажал кнопку, и железная махина куда-то провалилась. Я подивился
автоматизации, а он беспокойно отошел к стулу на колесиках и сел. Закурил
"беломорину", пустил, прищурившись, дым в потолок и задумался, упорно не
глядя в мою сторону. Поскольку ни гордость, ни выдержка в мои доблести для
него не входили, я позволил о себе напомнить:
интересно, вас эта матушка так возбудила?
разрешу! Приволок мне бомбу на полкило и еще спрашивает. Раньше спрашивать
надо было. Не хрен было меня в свои делишки втягивать!