заваривается он каждому прямо в стакане. Чай "по-лосевски", говорят друзья.
Вот и тут я, к своему удивлению, получил такой чай.
до чего она бывает разная. Сейчас, например, это сама скромность и
застенчивость. В черных живых глазах нет обычной дерзости и вызова, они
задумчивые и даже грустные. И движения ее не порывистые, не энергичные, а
какие-то плавные, мягкие. Сколько в ней женственности и природного
изящества, передать нельзя.
которое меня к ней привело.
неловкость, какое-то странное напряжение, внезапно возникшее в этом совсем,
казалось бы, безобидном разговоре.
пускаю. Все. Отгуляла. Скоро... вот возьму и напишу Паше.
и бил ее, а она, как говорят, "гуляла от него" вовсю. В поклонниках
недостатка, как вы понимаете, не было. Я уверен, Пашка и запил от ревности,
и безобразничать начал тоже. Он ее и любит и ненавидит, можете себе такое
представить? Я могу. Но вот стряслась беда, исчез Пашка из ее жизни. Она
вроде бы наконец-то вздохнула, начала жить как ей хочется, закружилась. Вот
хотя бы этот Толик или Мушанский. Да и не они одни, конечно. Могла бы и
забыть давно своего изверга Пашку. Но вот стоило только напомнить о нем,
сказать, что другим, мол, он стал и любит ее, как что-то разом
всколыхнулось, поднялось у нее в душе, что-то там вдруг произошло.
поедете к нему.
конца срока жить вольно на какой-нибудь стройке. Туда и семьи приезжают. А
он слесарь такой, что поискать.
маленькая морщинка. Задумалась. Молчу и я, отхлебывая остывший чай. Потом
прошу разрешения закурить и приступаю к другой теме.
что-нибудь о себе рассказывал в тот вечер, в кафе?
пространство. - Известно, что говорил. Одинокий, мол. Ласки женской не
видит. Подруги жизни у него нет. Ну чего вы все в таких случаях говорите, не
знаете разве? - Но, взглянув на меня, вдруг смущается. - Я не про вас,
конечно. Вы вроде не такой.
Большое такое, в два этажа, стеклянное.
Ах да! - Она улыбается. - В очках. Представляете?
невозможно не улыбаться, когда улыбается она.
Переживания показывает.
становится смешно.
женщиной. Вот только когда садились, он сказал, что далеко не повезет. Время
у него кончается. И правда, у него под стеклом двадцать два ноль-ноль было
написано, я заметила.
выхожу под дождь. Ветер в подворотне зверем налетает на меня и чуть не
срывает шляпу. Я еле успеваю подхватить ее. Дождь льет как из ведра, и холод
совершенно собачий. Несмотря на это, настроение у меня отличное. Теперь того
водителя найти, пожалуй, удастся. Меня только немного беспокоит выражение ее
лица, когда я напоминаю о Мушанском. Боится она его звонка, определенно
боится. Как бы тут осечки не получилось.
вполне обнадеживающие: новая черная "Волга", водитель - молодой парень в
очках, работавший в тот день до двадцати двух ноль-ноль. Тем не менее, как
вы сами понимаете, по телефону такие справки не наведешь. И мы разъезжаемся
по таксомоторным паркам Москвы, все ребята моей группы, за исключением
Авдеенко. Он пока один работает в районе Плющихи. Собственно говоря,
конечно, не один, а вместе с участковыми инспекторами. И вообще к поиску
подключено много людей.
дежурного. После "отработки" каждого парка, а их в Москве, как известно,
восемнадцать, мы сообщаем ему результаты, чтобы не тратить лишнее время,
если кто-нибудь из нас обнаружит наконец этого водителя.
строится на доверии к товарищу. Проконтролировать нашу работу часто просто
невозможно. И у нас не прощают равнодушия и недобросовестности. Это, по
нашим понятиям, так же опасно, как трусость, с той, правда, разницей, что
трус выявляется быстрее, в первой же острой ситуации, и избавляемся мы от
него тоже быстрее. Собственно говоря, трус и сам не очень-то долго у нас
задерживается. С недобросовестными и равнодушными сложнее, они сами не
уходят. А ведь такой человек может незаметно сорвать работу целого
коллектива.
другого человека и удовлетвориться их ответом. Но они-то, эти люди, занятые
своими делами и заботами, могут отнестись к вашим вопросам не очень-то
внимательно, могут что-то не вспомнить или просто сболтнуть второпях.
Поэтому я приступаю к делу чрезвычайно осмотрительно и отнюдь не сразу задаю
нужные вопросы. Мне сначала надо уяснить, с кем я говорю, что собой
представляет этот человек, насколько ему можно доверять. А разговариваю я с
самыми разными людьми: диспетчерами, механиками, работниками отдела кадров,
слесарями, начальниками колонн, водителями. И тут своя диалектика. С одной
стороны, нельзя торопиться, с другой - надо спешить. У меня еще три парка, и
всю работу надо во что бы то ни стало закончить сегодня. Времени и так
потеряно немало, и человеческая память, даже память таксиста, тоже имеет
свои пределы.
дежурному и узнаю, что проверено уже четыре парка. И нигде пока не обнаружен
тот самый водитель. Еду в следующий парк. Дождь льет с самого утра.
Порывистый ветер налетает то с одной, то с другой стороны, находя самые
уязвимые места, чтобы пробраться под одежду. Вспоминаю, что недавно проч"л
роман под названием "Что может быть лучше плохой погоды". Сейчас я этого
оптимизма не разделяю.
Прошло полдня, уже проверено одиннадцать парков, и никаких результатов. Вот
вам и надежные данные.
недоглядел? Тогда все насмарку, вся наша работа впустую. И впереди нам уже
ничего "не светит". Одновременно я понимаю, что такое настроение, как у
меня, очень опасно в нашей работе. Поэтому надо взять себя в руки, черт
побери. Но удается ли это всем моим ребятам? Ведь все они уже знают, что
одиннадцать парков нам ничего не дали, и у всех возникают те же самые
сомнения, что и у меня. А я, между прочим, отвечаю за всех, за всю эту
работу.
хотя предательская мысль, что это все напрасно, что кто-то другой может в
любой момент зачеркнуть все мои старания, не покидает меня. И снова неудача.
Третья! Я забываю об обеде и, стиснув зубы, обозленный, мчусь в следующий
парк. День кончается. Дождь хлещет с прежней силой. Неужели мы так ничего и
не добьемся?
парков. Никаких результатов. Это просто удивительно! Такие, казалось бы,
великолепные данные - одни очки чего стоят! - и не найти человека. Может
быть, Варвара ошиблась? Или этот парень уволился с работы? Все может быть.
звонит Фролов.
дежурный снова окликает меня:
ждут.