Чтение 11–й страницы книги ~Серебряный вариант~

просиживаю за стойкой бара с единственным собеседником,
шестидесятипятилетним барменом, помнившим и отель, и Город такими, какими
видел их я пятьдесят лет назад по здешнему времени.

- Да, Город тогда был другим, - приходится кое-что присочинять мне, -
еще отец рассказывал. Впрочем, и с моих мальчишеских лет здесь многое
изменилось.

- Вы долго здесь не были? - спрашивает бармен.

- Лет десять. Теперь мне уже тридцать. После колледжа ушел в леса.
Далеко по северо-востоку бродил.

- Я читал о ваших приключениях в газете. Мистер Мартин писал, тот, что
живет в тридцатом номере. Ваш спутник.

- Теперь мы разделились, - говорю я, так как мы условились с Мартином
не поддерживать открыто дружеских отношений. - Ведь это не наша газета,
Эд.

- Знаю. Но в ней есть что почитать. Вот вы за эти годы многое увидели и
узнали.

- А Город увидел и не узнал.

- Народу поменьше. Пятьдесят лет назад до миллиона доходило, а сейчас
тысяч семьсот, не больше. Я не считаю пригородов. Там новых заводов
понастроили.

- Уходит, значит, народ?

- Молодежь. Вроде вас, когда вы в леса сбежали. И теперь бегут. С луком
и стрелами, как и раньше. Не всякий может охотничью двухстволку купить. Да
и просто так уходят. С ножом, с лопатой. Земли много - только ищи да налог
плати. А уйдешь подальше, так и бесплатно просуществуешь. И существуют.
Дичью торгуют, шкурками. А меха нынче в моде.

- Значит, нуждается Город в рабочих руках?

- Держится мастеровщинка. И в мастерских и на фабриках. Высокая оплата
труда. Приходится раскошеливаться, если хочешь рабочих держать.

- А сколько платят? - спрашиваю я, вспоминая о своих пяти франках в
день у Фляшона.

- В шахтах больше пятидесяти франков за смену. Только там человека, как
лимон, выжимают. По десять часов в день при двухсменной работе. И на
прокатном, и на чугунолитейном, и на машиностроительном - все то же.
Только в мастерских малость полегче, зато и плата поменьше. Цеховые
старосты регулируют.

- Так ведь и оттуда можно уйти.

- Пожилые и семейные не уходят. Где ни работай - проживешь, не жалуясь.

- А ты оптимист, Эд. Платят хорошо - еще не значит, что жить хорошо.

- Так трудовики говорят, - пожимает плечами Эд.

- Слышал их?

- Я на митинги не хожу.

Информацию бармена я корректирую информацией Мартина. Он уже несколько
дней работает в редакции "Брэд энд баттер".

Стил, узнав об этом, сначала рассвирепел:

- Прохвост ваш Мартин! Не ожидал...

- Не сердитесь, сенатор. Это в наших же интересах.

- Не понимаю.

- Сейчас поймете. Мердок серьезный противник. Надо проникнуть в его
замыслы, в его игру. А игру он ведет крупную, я уже кое-что знаю о ней.
Так вот, сенатор, пришлось пожертвовать Мартином, послав его в эту газету.
Он многое может услышать и о многом узнать. Теперь у нас свой человек во
вражеском лагере.

- Грязное это дело, Ано.

- Не очень чистое, согласен. Но для нас полезное. Даже больше -
необходимое...

- А вы не преувеличиваете значение Мердока как политической личности?

- Боюсь, что нет, сенатор. Личность незаурядная. И думаю, очень
опасная.

- Возможно, вы правы, Ано. Мартин не протестовал?

- Я убедил его, сенатор. Все в порядке. Можете спокойно ехать в Ойлер.

...Мы встретились с Мартином еще до приезда сенатора. Мартин не один, с
ним Луи и Пит, разысканные в общежитии политехнички. Внешне - неброско
одетые: не то студенты, не то клерки, встретишь на улице - не оглянешься.
И оба сияют - пожалуй, это самое точное определение их душевного
состояния.

- Ребята согласны, Юри. Я обещал им по пятнадцать франков в день, в три
раза больше, чем у Фляшона. Только работать будут неполный день - они еще
учатся.

- Одному из вас придется помогать мне в канцелярии, - говорю я. -
Просматривать документы, сенатские протоколы, отчеты, подбирать нужную мне
информацию. Какую именно, поясню, когда приступим к делу. Другой будет
связан с Мартином. Работа на ногах, с людьми, информаторская, агентурная.
Кому что - выбирайте сами.

- Человек я неразговорчивый - предпочту писанину, - высказывается
первым Пит.

- А я - "на ногах и с людьми", - тут же вставляет Луи.

Наконец Луи и Пит уходят, получив за неделю вперед, а мы с Мартином
остаемся вдвоем.

- Выкладывай, - тороплю я его. - Что узнал?

- Многое. Нет ни кризисов, ни экономических спадов, ни биржевой паники.
Даже безработицы нет. Без работы только инвалиды и нищие-профессионалы,
которых, кстати, ловят и ссылают на рудники.

- Знаю.

- Зато пособия инвалидам труда ничтожны, а семьям погибших на работе ни
хозяева, ни государство вообще не платят. Пенсии начисляются с семидесяти
лет, и только мужчинам. Женский труд оплачивается дешевле, и пенсией
женщины не обеспечиваются. Таков популистский прогресс на практике. За
полсотни лет построено не больше двух десятков заводов, значительная часть
мастерских реорганизована в мелкие фабрички, тяжелая промышленность только
развертывается, да и то лишь в пределах нужд сельского хозяйства, в легкой
преобладает система надомников, а фабричных рабочих всего тысяч двести. Их
здесь именуют по-старому: мастеровые. Никакой техники безопасности на
предприятиях нет и в помине. Детский труд узаконен и не преследуется.

- А как с наукой?

- Кого из ученых встретишь на "дне"? Говорил я, правда, с одним бывшим
университетским профессором - математиком. Математика, Юри, здесь на
уровне девятисотых годов. Лучше других работают заводские научные
лаборатории, в частности лаборатория некоего Уэнделла, заводчика,
отпускающего на нее большие средства. Но все это редкие исключения, лишь
подтверждающие промышленную отсталость Города.

Мартин рассказывает подробно и дельно. Но мне этого мало, мне нужно
связать экономическую информацию с политической.

- А на "дне" вообще не говорят о политике, - усмехается Мартин. - Здесь
голосуют за тех, кто платит. Покупателей и перекупщиков голосов и у
"джентльменов", и у популистов в одном только рыночном районе десятки.
Даже лидер "джентльменской" партии Рондель не брезгует покупкой голосов на
меновом рынке. А привокзальные бильярдные и бары закуплены на корню
популистами. За партийного соратника Стила, сенатора Клайна, - он же
оптовый торговец рыбой в американском секторе, - голосовали на прошлых
выборах сотни хозяев мелких лавчонок и рыбных ларьков. Думаешь, из
солидарности? Нет, это стоило ему, как мне рассказали в редакции, больше
ста тысяч франков. Мердок единственный не покупает пока голоса
избирателей, но когда ему это понадобится, у него будет все "дно", от
уличных забегаловок до клубных игорных домов. Тот же Пасква приведет ему
тысячи и в Сильвервилле, и в самом Городе, где я уже встретил нескольких
его друзей из памятной нам "берлоги". Кстати, о Мердоке, - тут Мартин
понижает голос, словно боится, что кто-нибудь может подслушать, - я почти
уверен: он замышляет что-то новенькое.

- А конкретно?

- Некто по имени Фревилл контролирует все притоны в американском
секторе. Похоже, это - ставленник Мердока. Тут и питейные заведения, и
салуны с потайными игорными залами, и бильярдные с барами. А во
французском секторе правит некий Бидо, предпочитающий не делить доходы с
Фревиллом. Так вот, с Бидо решили покончить. Как и когда, не знаю, но один
тип проболтался, что скоро из Бидо сделают мясной пудинг. Только, я думаю,
не наше это дело, Юри.

- Правильно думаешь. Мы не в старом Чикаго.

Я даже не предполагал, как мы ошибались.

8. ПЕРВЫЙ УДАР МЕРДОКА

Сегодня приехал Стил. Я еще не видел его, но получил от него записку,
приглашающую меня к ужину в сенатском клубе на шесть часов вечера. Сейчас
без четверти шесть, лошади поданы к подъезду гостиницы, и я отправляюсь в
клуб.

Стил опоздал на четыре дня, а за это время произошли события, о которых
необходимо рассказать. Началось все как раз четыре дня назад с воскресной
утренней почты. Среди газет было письмо сенатора, сообщавшего, что он
вынужден задержаться, и если я захочу, то могу ознакомиться и без него с
деятельностью сената. Одновременно он прислал чек на тысячу франков и
чистый гербовый лист со своей подписью и сургучной печатью, куда я мог
вписать все, что мне заблагорассудится. Этот знак безграничного доверия
полностью раскрывал отношение Стила ко мне.

Сначала я прочитал утренние газеты. Интересовали меня, понятно, не
объявления и не уголовная хроника, а передовицы и комментарии - их
политическое кредо. В частности, внимание привлекли две статьи, обе
редакционные, без подписи. Консервативный "Джентльмен" задавал, на первый