крестом в руке среди дыма и взрывов. (Удивительно, его грозный вопль:
"НЕ НАДО СТРЕЛЯТЬ В БРАТА", воспринимался совершенно буквально, и не
стреляли только в него самого.)
в этом роковом бою славно завершивший свою карьеру, вступил, не покидая
поле битвы, в перекрестную исповедь с Сенекой и перед смертью пожаловал
ему медаль Легиона и профессорское звание в комплекте.
и охватом, какие вообще были свойственны современной науке, но опять Се-
нека был глубоко разочарован. Новых духовных пастырей вполне устраивало,
что их самих никто не расстреливает, хотя иногда и случались восторжен-
ные самосожжения, однако они не могли примириться с тем обстоятельством,
что не будут умирать солдаты. Церковь не мыслила себя без ритуала отпе-
ваний и погребений.
сионеров умудрялся доказать, что убивать не только можно, а даже и по-
лезно для духовного здоровья. Старинное: "СОЛДАТ УБИТЫЙ...ПРОЖИВАЕТ В
РАЮ" повлекло за собою новые страшные жертвы, и профессор Сенека ушел в
чистую теорию, в стерильный лабораторный эксперимент.
ветственные эксперименты сперва проводят на людях, а лишь потом, уже без
всякого смысла, повторяют на мышах. Хотя постоянно и утверждается обрат-
ное. Сенека поставил перед собою задачу: эксперимент на мышах должен
опередить человеческий опыт. Но задача оказалось непосильна. И лишь пос-
ле многих лет упорной работы ему удалось достичь некоего равновесия, не-
которой одновременности происходящего.
колько раз ему удавалось на лабораторном столе умертвить грызунов
столько же, сколько было убито солдат в настоящем бою. Строгий традицио-
налист Сенека работал только с мышами. Обезьяны были для него слишком
громоздки, а мухи могли дать лишь общую картину войны, причем события
многолетней войны протекали у тонизированных и верно сориентированных
мух в считанные секунды.
федры, взгромождаясь на нее между своими изнурительными опытами. - Я
признаю войну, как одно из наиболее ярких, наиболее могучих, скажем так,
проявлений человека, но высшей смысл для человека - удержаться от войны,
исключить ее из нашей жизни, как можно исключить излишества в пище или
сексе, война - это одно из самых больших искушений, война - это гло-
бальное излишество, и с него следует начинать великий путь отказа.
Представьте себе: зоны войны отменены... Рвы засеяны цветами... Пусть
бродят по ним свободные кони... Пусть девушки вдыхают запах роз без при-
меси гари..."
ложения, еще тогда незнакомый, профессор. - Запах напалма может украсить
запах розы, во всем свое наслаждение, свой шарм. Вы, милейший, - Эпикур,
перебирая тяжелыми ножками, взбежал на сцену и оказался рядом с кафед-
рой,- что-то здесь перепутали. Наслаждение везде. И нечего, - он разма-
хивал перед носом Сенеки толстым пальцем обжоры, - нечего отрезать нам
путь к истинным наслаждениям. Выхолащивать саму человеческую природу,
закрывать бездонный колодец человеческой души какими-то цветами, ведь в
этом колодце, на дне его, вечные, сверкают звезды. И это - звезды нас-
лаждения.
ся, и не подозревая, что в одну минуту приобрел себе не только научного
оппонента, а и смертельного врага. Но что мог противопоставить Эпикуру
какой-то профессор, замкнувшийся возле самой крыши центрального здания
Института со своими мышами.
Глава 11. ЛАБОРАТОРИЯ (окончание)
кет солнце. Солнце затмевало сильную лампу, и на мышином тренажере от
него появлялись лишние тени. Оба лаборанта спали на своих стульях. Один
спал с откинутой головой и открытым ртом, другой, напротив, положив руки
на колени и опустив стриженую голову на грудь. Сенека подошел к тому ла-
боранту, что спал с открытым ртом и, стараясь не разбудить молодого че-
ловека преданного науке, осторожно пинцетом снял с его челюсти, с мокро-
го белого зуба прилепившийся мини-макет бронекомарика. Бронекомарики со-
держались в специальных емкостях. Накануне в одной такой емкости обнару-
жилась трещина, и теперь механические кровососы, налитые бензином, были
повсюду. Еще одного бронекомарика Сенека за пять минут до того выковырял
скальпелем из-под собственного ногтя.
му аппарату даже звякнуть. - Да, сам профессор Сенека. - На том конце
девушка журналист только облизала губы, а он уже закончил грубо. - Все
данные по эксперименту через неделю в отчете!
свернулся на пыльном полу. Сенека с размаху ударил себя по щеке и, на-
верное, уже в сотый раз, растер между пальцами бензиновое пятно.
военная журналистика, называется! - Не просыпаясь первый лаборант с си-
лой сомкнул челюсти, вероятно, ему что-то приснилось.
тально рассматривал сложившуюся позицию.
вырывающимися разноцветными фонтанчиками из тоненьких распылителей, мыши
шли в атаку. Глаза грызунов были полузакрыты, с резцов капала слюна, а
розовые хвостики задорно торчали вверх. Смешно топорщились их маленькие
неудобные костюмы, но по этим костюмам, как легко можно было отличить
пряного от гливера. Мумми-смертник в своей железной коробочке наконец
перестал скрестись, быть может, издох сам по себе без специального газа.
Сенека достал лупу и разглядывал позицию. Работал, урча моторчиком,
бульдозер, выкапывающий в белом, специально насыпанном грунте братские
могилки; над подземными укреплениями пряных взлетали разноцветные раке-
ты. Одна ракета достигла верхнего стекла лаборатории и, звонко стукнув-
шись о него, рассыпалась искрами. Эксперимент проходил хорошо. Второй
лаборант даже похрапывал от удовольствия. Сенека потирал руки. С гудени-
ем возле самого уха профессора прошла бронестрекоза. Бронестрекозами уп-
равлял специальный компьютер и, в отличие от свободно функционирующих
бронекомариков они, как и "пи-пи-эр", выполняли строго боевую задачу.
смысла, что и следовало доказать. Картина не несла в себе ничего нового,
и это обстоятельство Сенека предполагал обсосать в своем отчете, обыг-
рать и выставить перед почтенной аудиторией, как одно из доказательств
своей основной доктрины. Он давно утверждал, что вообще-то сверху виднее
и следовало бы все это свернуть. А если кому и нужна война для развития
технического прогресса, то вполне достаточно макетов и хорошо простроен-
ных математических моделей. Мышку, ее если и жалко убивать, то ради нау-
ки не очень жалко, а голую цифру, ту и вообще не жалко.
приближая увеличительное стекло и внимательно разглядывая детали. - Куда
же наш сластолюбец забрался?..
в попорченном резиновом чехле. Но теперь от чехла остались лишь коричне-
вые пятнышки на ее тельце. Мало того, рядом с маленьким ротным была еще
одна мышь, жирная, лысая и совершенно голая. Тихонечко и сладострастно
попискивая, мыши спаривались. И их тени медленно раскачивались на мело-
вом рельефе. Ротный и санитарка устроились в ложбинке, оставленной неос-
торожной пятерней лаборанта, их прикрывали край разорванной палатки, и
фиолетовый дым, текущий над всею позицией.
длинные хирургические ножницы и, прицелившись, попробовал сверкающими
остриями ухватить за горло проклятую мышку, нарушающую всю стройную кон-
цепцию. - Иди... Иди сюда!
поворачивая к свету, профессор вдруг увидел, что взял не ту особь. На
концах ножниц дрожала усиками, закатывала глаза жирная голая санитарка.
Сенека, - нужно будет закрыть все стекла черными щитами, тогда не будет
подобных ошибок... - он бросил жирное дрожащее тельце в мусорную корзину
рядом со столом, и острия ножниц опять направились в зону боевых
действий. - Ну, где же ты? Куда ты убежал?"
ротного нигде видно не было. Методичный Сенека поймал металлическими
концами также за горло хооший экземпляр секретчика, задушил и бросил в
корзину. Солнце зашло за тучу, и в лаборатории стало темновато. Привыч-
ного света мощной лампы, после того как глаза привыкли уже к иному, явно
не хватало.
стоит с авторучкой во рту возле стола, готовый внести в распахнутый жур-
нал очередные результаты, а второй возится далеко в углу, пытаясь поче-
му-то при помощи отвертки воздействовать на большую рыжую мышь, привя-
занную за хвост к клавиатуре компьютера, почему-то ему не понравилось,
как эта опытная особь, хорошо зарекомендовавшая себя на протяжении пос-
ледних часов, управляет бронестрекозами. Мотор маленького экскаватора
заглох, и его маленький ковш поднялся вверх.