белая рубаха. Она стоит столько, сколько вся наша деревня. А он ее
разорвал. Мой брат долго болел. Он сказал Серге: "Моя жизнь - твоя жизнь".
Ты понимаешь?
Серге не хотел жить у нас. Он уходил. Так было три раза. Никто не говорил
сукру про Серге. Все боялись закона сукра. Закон сукра нарушил - смерть.
Но закон рода нарушил - тоже смерть. Ты понимаешь?
Когда пришли сукры, не было мужчин, чтобы сторожить ворота. Сукрам нужны
были новые люди. Я была в деревне, когда они пришли. Они не должны были
приходить. Наша деревня дает сукрам зерно и вещи. Мой сын погиб. Мой брат
убит на пороге дома. Меня бросили умирать, кому нужна старуха? И когда
пришел Серге и принес лекарство, то мало было людей, чтобы есть лекарство.
И я сказала Серге: твой брат, мой брат мертв. Ты мой брат. Ты возьми его
дочь Луш, и она будет твоя жена. Ты найди сукра, который убил брата, и
убей сукра. И все, кто слышал, сказали: "Это нельзя, это запрещает закон.
Нас всех убьют". И Серге сказал: "Законы придумали люди. И они их меняют".
и казнить. Даже если ему казалось, что это право дает ему справедливость.
люди могут прогнать их".
сильнее.
словно кто-то натянул и отпустил струну контрабаса. Агаш осеклась,
невидящие глаза смотрели туда, откуда пришел звук. Пальцы, раздутые в
суставах, вцепились в тряпку, прикрывавшую колени.
больна от горя. Я сказала Серге, что он должен убить сукра. А Серге сказал
тем, кто оставался живой: почему вы даете себя резать, как свиней? Лучше
бы он не приходил. Уже нет мужчин в нашем роду, уже нет деревни, и сукры
убьют последних за то, что деревня дала приют Серге. Нельзя спорить с
судьбой...
ближе?
кулаки руками, помогая себе говорить. Старуха слушала, не перебивая. Потом
протянула руку. Мальчишка разжал кулак. Там был комочек бумаги. Я
расправил его. На листке, вырванном из записной книжки, было крупно, косо
написано: "Николай, быстро уходи. Не вернусь, позаботься о Маше. Я у нее
один. Это приказ".
с мужчинами. Я знал, что не послушаюсь его. Я не мог вернуться один.
пришли обратно. Я не хочу, чтобы его убили. Он спрячется со стадом.
отстал. Страшно худые, раздутые в коленях ноги мелькали в пыли, волосы
стегали пастуха по плечам.
Дорога вела вниз, с холма, к пересохшему ручью и снова вверх к голым
вершинам скал, торчавшим из далекого леса. Стало жарко. Пот стекал по
спине, и ружье казалось тяжелым и горячим. Пыль оседала на мокром от пота
лице и попадала в глаза.
кто-то невидимый стоял прямо за спиной. Мальчишка пригнулся и бросился к
лесу, петляя, как заяц. Вторая труба откликнулась слева. Я побежал за
пастухом. Лес приближался медленно, мальчишка далеко опередил меня.
но шум в ушах и стук сердца мешали слушать. Кто кричал? Свои? Я был здесь
от силы три часа, но уже делил этот мир на своих и чужих.
страшно. Страх был рожден одиночеством. Я поймал себя на том, что стараюсь
вспомнить путь назад, к раздвоенной сосне, к двери на болоте, к
действительности, где ходят автобусы и тетя Алена то и дело выглядывает в
окно, беспокоясь, куда я запропастился. Но что может мне грозить? Что я
заблужусь в лесу? Опоздаю на автобус? А мне грозила смерть... Но мысль о
тете Алене вызвала мысль об Агаш. Вот она, тетя Агаш, прислушивается в
пустой хижине к гуду трубы, дожидаясь, когда в деревне раздадутся тяжелые
шаги врагов, которых я еще не видел, потом сползает с нар и ощупью ищет
ход в душную темную нору...
случиться. Надо найти мальчишку. Ему страшнее.
еще никогда не стреляли из лука. Стрела вонзилась в ствол дерева, и перо
на конце ее задрожало. Я бросился в чащу, и еще одна стрела чиркнула
черной ниткой перед глазами.
ломая сучья. Земля пошла под уклон, и я не успел понять, что уклон этот
обрывается вниз.
ударяясь о торчащие корни, старался ухватиться, удержаться свободной
рукой. Больно стукнулся обо что-то лбом и рассек щеку. Мне казалось, что я
падаю вечно. Может быть, я на какое-то мгновение потерял сознание.
попытался подняться, но сук, прорвав пиджак, держал крепко. Саднило лицо.
Я замер. Я понял, что произвожу слишком много шума. Они могут найти меня.
Я старался дышать тише, медленней. Я оперся о ружье и резко приподнялся.
Сук треснул и отпустил меня. Я довольно далеко откатился от обрыва, и
примятая трава и кусты, лениво распрямлявшиеся на глазах, указывали мой
скорбный путь. Наверху, близко раздались голоса. Я замер. Преследователи
спорили о чем-то. Потом замолчали. Спускаются вниз?
раскачиваться, будто под ветром. Резко окликнул кого-то голос сверху.
подходить нельзя. Темная масса проглядывала сквозь листья кустов, она была
совсем рядом, но она не должна была меня тронуть, угрожать мне. Ведь я
здесь чужой? Мне все только снится?
там, улегся спать.
я просчитал до тысячи. Потом еще до тысячи. Может быть, местные жители -
великие мастера брать измором крупную дичь, но если бы они стали
спускаться, я бы услышал.
дотронуться было больно. Я потянул ногу к себе - она повиновалась. Я
поднялся. Отсюда был виден обрыв. Он оказался невысоким - высок он только
для того, кто с него падает. На обрыве никого не было. Я заглянул в ствол
ружья - не набился ли туда песок. Чисто. Пиджак я оставил под кустом - он
разорвался на спине и своих функций более исполнять не мог.
спутниками отправились туда на повозке. Несколько метров я прошел вниз по
оврагу. Там я наткнулся на маленький родник, выбивавшийся из склона и
стекавший в бочажок, обложенный галькой. В бочажке кружили мальки. Я
напился ледяной воды - заломило зубы. Вспомнил, мне давно надо пойти к
зубному, - мысль была естественной, но нелепой. Я промыл, морщась от
шипучей боли, ссадины на ноге и на щеке, подхватил ружье и вскарабкался по
склону оврага.
того места, где она входила в лес. Дорога была исчерчена следами повозок и
человеческих ног. Лес был слишком тих, молчали птицы, и я пошел в глубь
леса по кромке дороги так, чтобы при первой опасности нырнуть в кусты.
Вскоре от дороги отделилась широкая тропа. Именно туда сворачивали следы -
Семенова Мария
Белоусов Валерий
Ильин Андрей
Корнев Павел
Акунин Борис
Херберт Фрэнк