Я руку из-за вас сломал.
ставить условия.
ее звучала нестарушечья твердость.
Шурочка дернула его за рукав.
рассказать.
очень стар. Неправдоподобно стар.
шестьсот третьем году.
вокруг лысины, Савич. Заразился смехом, прыснул Стендаль. Широко улыбался
Грубин. Шурочка тоже улыбнулась, но осеклась, согнала улыбку, вспомнила
альбом старухи Бакшт.
компании. Это переполнило чашу ее терпения. Она вошла в дом. Она была в
гневе. Топнула мускулистой ногой, прерывая веселье, и спросила, обращаясь
большей частью к мужу:
Но и тут порядок навела старуха Бакшт. Она сказала громко и строго:
не мешайте разговору.
на свободный стул рядом с Шурочкой и притихла.
старик не врет. Что он в самом деле родился так давно, что он - чудо
природы, уникум, судьба которого таинственным и чудесным образом связана с
провалом на Пушкинской улице.
Великий Гусляр, на Вологодской улице. Отец был сапожником, крестили меня в
Никольской церкви, что и поныне возвышается на углу улицы
Красногвардейской и Мира. Окрестили Алмазом. Ныне имя редкое и
неизвестное.
пустое внутри, тело.
выпил молоко, вытер не спеша усы синим платком.
скаредному, нечистому на руку. Бил он меня нещадно. Но рос я ребенком
сильным, хотя мясо видал лишь по большим церковным праздникам. Помню, были
слухи о поляках, которые взяли Москву. До нас поляки, правда, не
добрались, но было великое смятение.
слушателям слова события семнадцатого века. Будто сам уже не очень верил в
то, что были они. И сам себе казался лживым, - что за дело этим людям до
бестолкового шума базарной площади, до заикающегося дьяка с грамотой в
руках, до затоптанной нищенки и тройного солнца - зловещего знамения! Было
ли такое или подсмотрено в кино через триста лет?
Ему почудились насмешки на лицах.
доказательств, потому что иначе получался кошмар. Нереальность
подчеркивалась тем, что в одной комнате, впервые за много лет, оказались
Ванда и Елена.
шевеление, перегляды.
эти до сего дня не совсем сгладились - избил он меня. Ничего, отдышался,
но кличку приобрел "Битый". Так звали. Получается - Алмаз Битый. Правда, я
имя неоднократно менял, и в советском паспорте написано Битов. Но это не
так важно. Подрос я, убежал из Великого Гусляра, и начались мои
многолетние странствия. Сначала пристал я к торговым людям, что шли в
Сибирь. Молодой я еще был и многое принял на себя. Если рассказывать,
получится длительный роман со многими приключениями.
вернулся в Россию, было мне уже под пятьдесят, обладал я некоторой
известностью как отважный и склонный к правде человек, и если кто из вас
имеет доступ к архивам, то может найти там, коли уцелело после многих
пожаров, столбцы, в которых упомянуто о моих делах и походах. Было вокруг
угнетение и чванство, обиды и скорбь. И тогда я подался на юг, в
Запорожскую Сечь. Стал я полковником запорожского войска и думал, что
завершу жизнь в походах и боях, но случилось однажды такое событие...
вставали события, правдивые потому, что говорилось о них так кратко и
сдержанно.
приходилось? И вам, Елена Сергеевна? Это понятно. Человек этот канул в
лету и известен только историкам-специалистам. А ведь в мое время имя его
на Сечи, да и во всей Руси, было весьма знаменитым. Для людей он был
гетманом запорожским, для меня - прямым начальником...
Федотович, тайное и срочное дело. Порадовал меня царь грамотой, велел
охрану выслать, старца Мелетия встретить и до безопасных мест проводить.
Я-то людей послал, да они пощипали того старца, все, что при нем было -
шесть возов да грамоты заморские, - себе взяли. Теперь царь гневается.
Где, спрашивает, награбленное? Второй день у меня подьячий Тайного приказа
Порфирий Оловенников сидит, списки награбленного показывает, требует
вернуть. Грозит... Выручай, Алмаз. Что делать?" Я сразу понял: юлит Ивашка
Брюховецкий, потому как не иначе грабители с ним щедро поделились. А
расставаться с добром кому захочется. Я и спрашиваю: "Грамотки где? Вряд
ли царь стал Оловенникова, хитрого человека, к тебе посылать из-за шести
возов. Грамотки покажи". Брюховецкий поотнекивался - вроде не знает, где
грамоты, слыхом не слыхивал. Потом вспомнил вроде, принес. Я попросил
разобраться. Брюховецкий спорить не стал. Сказал только - с утра призовет,
чтобы все было ясно. И вернулся я к себе домой...
Сергеевна. Разогнала воздух перед лицом - надымили курильщики.
кидал взгляды на Шурочку. Удалов баюкал руку - видно, ныла. Грубин слушал
внимательно - представлял спесивого гетмана, у которого под дверью сидит
московский подьячий из приказа тайных дел.
грамотки разобрали. И были они любопытные - в них восточные патриархи
признавали власть Алексея Михайловича беспредельной. А Никона, русского
патриарха, ставили ниже царя. Грамоты были куда как важны - подьячий не
зря тратил время. Царь хотел с Никоном покончить, да не смел своей властью
патриаршего сана лишить. Послов в Иерусалим, в Антиохию слал, тамошних
патриархов задабривал, помощи просил. Был среди бумаг один список - очень
меня заинтересовал. Список был с грамоты самого Никона. Честил в ней Никон
царя и бояр, звал к правде, жаловался на произвол царский, грозил войной.
Очень эта грамота соответствовала моему душевному состоянию, - я много лет
справедливости искал, и вот она, писцами переписанная, справедливость,
великим человеком высказанная, который против царя и бояр идет. Я тогда в
патриаршей политике не разбирался, решил - буду жив, увижу старца,
попрошу, чтобы направил меня на путь истинный.
чего-то из взятого, пустяк отдай. Но вот эти четыре грамоты, патриархами
написанные, обязательно возврати. И от тебя царь отступится. Скажи, все у
казаков забрал, в церковь сложил, а церковь возьми и сгори". Ивашка меня
пытает: "А обойдется ли?" - "Обойдется", - говорю.
лице цветом восстановился, - за этим и ехал...
либо саблей, забыл о слушателях - не до них было. События обрастали
плотью, пыльные имена превращались в людей.
когда уже к Москве подъезжали через Грузию, по Волге, царем созванные
восточные патриархи, чтобы судить Никона. Брюховецкий тогда в Москву
поехал, к царю на поклон. И удалось мне через подставных людей с Никоном
связь установить.
монастырь, но старик не сдавался, борьбу конченной не считал.
По-современному говоря, были у него еще большие связи в верхах. За них
держался. А с другой стороны, обратил свое внимание к народу. Может, и не