длинного подвала с клетками вдоль стены пар был еще гуще, и там из
лопнувшей трубы била вода.
Бежать наверх, звать на помощь? Иван даже полу обернулся было к двери, но
тут скулеж собак усилился - собаки плакали, визжали, боялись, что Иван
сейчас уйдет, и Иван понял, что сначала надо выпустить животных, это можно
сделать быстро, в несколько минут. И то, пока приедет аварийка, собаки
могут свариться.
придерживает, не дает ступать быстро, - добрался до первой клетки. Пес там
стоял на задних лапах - псы во всех клетках стояли на задних лапах, - это
была крупная собака. Откинув засов, Иван рванул дверцу на себя - собака
чуть не сшибла его и бросилась к выходу, попыталась бежать, не получилось,
стала добираться к ступенькам вплавь...
горячее, и ноги начали неметь от боли. У каждой клетки надо было на две
секунды остановиться, чтобы откинуть засов и медленно - так лучше, вернее
- потянуть, преодолевая сопротивление воды, дверцу на себя. Из пятой
клетки никто не вылез - там была маленькая собачонка, она еле держала
голову над водой, - пришлось протянуть руку в клетку и тащить собаку
наружу, теряя драгоценные секунды, а та, обезумев от боли и страха,
старалась укусить его, и это ей удалось. Он бросил ее по направлению к
двери и поспешил дальше. Ему казалось, что у него с ног уже слезла кожа и
он никогда не сможет выйти отсюда - откажут ноги и придется упасть в воду.
А он все брел, как в замедленном фильме, от клетки к клетке, боясь
отпустить решетки, чтобы не потеряться в пару, нагибаясь, открывая засовы
и выпуская или вытаскивая псов. И только когда увидел, что следующая
клетка пуста, повернул обратно, хватаясь за горячие прутья решеток,
мучаясь, что за той, пустой клеткой, наверное, была еще одна, до которой
он не добрался, но даже его упрямства не хватило, чтобы пойти назад...
поверхности воды серой подушкой, но он прошел мимо, считая шаги, чтобы не
упасть. И уже у порога, увидев, как пытается из последних сил плыть
какой-то песик, подобрал его и вынес наружу, переступив через тело собаки,
выбравшейся из воды, но не одолевшей ступенек. Иван на секунду
остановился, вдохнув холодный воздух. Надо позвонить в аварийку. Или дойти
до Марии Степановны, чтобы смазала ему ожоги? Он поднялся по лестнице, к
кабинету Ржевского, хотя ближе было дойти до вахтера. Ноги слушались его,
но их начало терзать болью и почему-то руки тоже, но он не смел поглядеть
на свои руки. Он миновал стол Леночки, кабинет был заперт, он вышиб дверь
плечом - с одного удара.
подтащил к себе телефон. И только тогда увидел свою руку - красную и
распухшую. Но как звонить в аварийку, он не знал. И куда звонить?
Ржевскому? Нет. Он не поможет. Кто-то должен отвечать за такие вещи...
Иван набрал номер телефона Алевича. Долго не подходили.
Ржевский.
И было четыре часа утра.
затопило виварий...
помощь".
пациента...
Ниночка. - И моя кровь в тебе есть.
института. - Хотя мне иногда хотелось, чтобы меня не спасали.
достал сигареты.
о курении, есть память, и ничего с ней не поделать.
унаследовал его плохие привычки.
неправда...
говорят, что разумнее было вызвать аварийку.
выручать...
Особенно те, кто тебе свою кровь давал.
институт, мои собаки... без него я бы даже не нашел дороги в подвал.
спокойно спал дома.
журналов, отец приносит их каждое утро, будто, если Иван читает их,
какая-то часть знаний переходит к отцу. Любопытно наблюдать, как читает
Ржевский. Себя - со стороны. Хочется делать иначе. Отец, беря ручку,
отставляет мизинец - ни в коем случае не отставлять мизинец, всегда
помнить о том, что нельзя отставлять мизинец. Отец, задумавшись,
почесывает висок. Ивану тоже хочется почесать висок, но надо
сдерживаться...
это радовало - отличало от отца. Отец никогда не совершал этого поступка -
это мой, собственный поступок.
не признавался, но проскальзывали фразы вроде "для нормального человека
такой ожог не потребовал бы реанимации"... А он - ненормальный?
Чужая память тщательно выбирала стрессовые моменты прошлого, то, что резче
отпечаталось в мозгу Сергея Ржевского. Иван предположил, что получил как
бы два набора воспоминаний: трезвые, будничные и сонные, неподконтрольные.
Сергей, как и любой человек, стрессовые воспоминания прятал далеко в
мозгу, чтобы не терзали память. Мозг Ивана воспринимал эти воспоминания
как чуждое. Но, когда дневной контроль пропадал, сны обрушивали на мозг
Ивана подробные картины чужого прошлого, где каждая деталь была высвечена,
колюче торчала наружу - не обойти, не закрыть глаз, не зажмуриться.
прокручивал, как в кино, - Сергею это в голову не приходило, - мелочи
прошлого. Он восстанавливал, выкладывал в хронологическом порядке то, что
сохранилось в его памяти от чужого детства. Начало войны, ему семь лет,
отец ушел на фронт. Они ехали из Курска в эвакуацию, эшелон шел долго,
целый месяц. Это живет в памяти Сергея как набор фактов, из которых
складывается формальная сторона биографии: "Перед войной мы жили в Курске,
а потом нас эвакуировали, и мы провели год под Казанью". В мозгу Ивана
нашлись лишь отрывочные картинки, и не было никакой гарантии, что там они
лежали в таком же порядке, как в мозгу отца. Иван старался вспомнить: как
же мы уезжали из Курска? Это было летом. Летом? Да. А вагон был
пассажирский или теплушка? Конечно, теплушка, потому что память показала
картинку - длинный состав теплушек стоит на высокой насыпи в степи, и они,
кажется с матерью и еще одной девочкой, отошли далеко от состава, собирая
цветы. Состав стоит давно и должен стоять еще долго, но вдруг вагоны,
такие небольшие издали, начинают медленно двигаться, и далекий, страшный в
своей отстраненности гудок паровоза, незаметно подкатившегося к составу,
доносится сквозь густой жаркий воздух, и вот они бегут к составу, а состав
все еще далеко, и кажется, что уже не добежать... Потом кто-то бежит
навстречу от состава... Потом они в вагоне. Больше Иван не может ничего
вспомнить.
перевязок. Воспоминание, выпестованное днем, возвратится в виде кошмара,
полного подробностей того, что случилось когда-то и забыто. Он снова будет
бежать к маленькому поезду, протянувшемуся вдоль горизонта, но на этот раз
увидит, как мама возьмет на руки чужую девочку, потому что та плачет и
отстает. Ему, Сергею, станет страшно, что отстанет, и он будет дергать
Шекли Роберт
Жюль Верн
Ковальчук Вера
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Свержин Владимир