знаю, как будем мириться. Все из-за этой Наташи Одинцовой.
занятий, точнее, Виктор сделал бумагу от своей конторы ("ходатайство" или
что-то вроде того), что я участвую в процессе в качестве наблюдателя; а у
нас на юрфаке такие вещи уважают.
антипатиями. Подсудимый - Николай Леонидович Мережко (учитель химии) мне
ужасно не понравился. У него большой бритый череп, желтовато-бледная кожа
и маленькие черные, как угольки глазки, которые все время как будто бы
спят, завернувшись в белесый туман, но иногда бросают то туда, то сюда
очень острые недобрые взгляды. Потерпевшая - Наташа Одинцова - особой
симпатии тоже поначалу не вызвала, так как была насторожена и натянута,
как струна. Но уже к концу первого заседания мне стало ясно, что я - на ее
стороне.
красавицы. Черты ее лица - совершенно неправильные... Даже не это главное.
Главное, она - рыжая, вся - с ног до головы; кожа белая в редких крупных
веснушках, которая явно никогда не загорает. Но глаза - большие и зеленые.
И неплохая фигура. И просто огромная для пятнадцатилетней девчонки грудь.
И она так ходит, что, по-моему, любому нормальному мужчине должно
становиться не по себе. Все - как на шарнирах. Я потом узнала, что она
занимается бальными танцами.
выходило, что Мережко не оказывал ей никаких знаков внимания до того
самого дня, когда сказал остаться после уроков для разбора выполненной ею
лабораторной. Когда они остались вдвоем, она не успела даже насторожиться
(хотя и заметила, что он возбужден), как он выглянул в коридор, запер
дверь и без всяких разговоров повалил ее на стол. Ей не было больно, так
как она уже не была девственницей (короткая любовь с партнером по танцам),
но было ужасно противно и страшно. Она пыталась сопротивляться,
вырывалась, но не кричала - удерживала мысль о позоре. Но Мережко был
значительно сильнее и опытнее ее. И она только плакала и кусала руки, пока
он ставил ее то так, то эдак. А потом, одевшись, просто сполоснул ей лицо
водой над раковиной, снова выглянул в коридор и сказал: "Можешь идти".
После этого он два-три раза в неделю приказывал ей остаться. В первый раз
она не послушалась его, но он поймал ее на следующий день в школьном
коридоре и сказал, что если она не останется сегодня, обо всем что между
ними произошло, будут знать мальчики ее класса. С подробностями. Она
понимала, что в огласке не заинтересован прежде всего он сам, но страх был
сильнее логики, и она покорилась. А вскоре эта тошнотворная близость стала
для нее привычной.
наврала, что поживет у подруги (у той, якобы, уехали домашние, и ей одной
- страшно) и легла в больницу. А там, оказалось, работала знакомая матери.
Ниточка потянулась, и все выплыло наружу. Тогда-то оскорбленные родители и
решили, что она должна подать в суд.
изложил романтическую историю любви пожилого уже человека к юной девушке,
которая, к великому изумлению, страху и радости ответила ему взаимностью.
Он располагал к себе суд (да, признаться, и меня) тем, что говорил о
Наташе только хорошее и лишь однажды упрекнул ее в слабости, в следствии
которой она, по его мнению, и поддалась давлению родни, считающей их связь
порочной и неестественной. "Но может ли быть любовь порочной?" - обращался
он к суду, и последний, не привыкший к подобной лирике на процессе,
размякал и даже шмыгал носами. Что и говорить, даже я, при всей моей
антипатии к Мережко на этот его риторический вопрос склонна была ответить:
"Нет, не может"; иначе, кем я должна считать себя?
масштабу школьницы) подарки, часто дарил цветы, пару раз выручал ее в
каких-то сложных школьных ситуациях, фотографировал (он ведет школьный
фотокружок) и дарил потом отличные снимки; короче, был как будто бы не
безразличен...
перепуганная измученная колибри. (Бумага простит мне такие слащавые
обороты.) Ну, а подарки... Не исключено, что Мережко предвидел, что
когда-нибудь ему, возможно, придется нести ответ, и подарки будут для него
чем-то вроде алиби.
Виктором о том, кто же все-таки в этом деле прав, а кто - виноват, и какой
участи достоин учитель Мережко; кто он - старый развратник и насильник или
обманутый влюбленный человек, чье чувство тем более достойно уважения, что
рождено оно в сердце далеко не юношеском. В качестве последнего аргумента
я заявляла: "Но ты ведь сам помнишь, что я говорила тебе до суда: "Ты
должен его защитить", а теперь, когда я посмотрела на них своими глазами,
я уверена, что жертва - не он, а она". На это Виктор отвечал: "То что ты
изменила свое мнение - довод слабый. Естественно, шестнадцатилетней
смазливой девочке легче выглядеть невинной жертвой, чем лысому учителю
химии. Но это - обманчивость внешности..."
поссорились бы с ним, если бы я знала, что он твердо уверен в невиновности
своего подзащитного. Но я знала, что это вовсе не так, потому-то и
обозлилась, когда, явно (для меня - явно) лицемеря, он в последний день
выступил перед судом с великолепной "от и до" выверенной и страстной
речью. Он говорил о поздней, но искренней любви, о легкомысленности
юности, о ханжестве семейного круга, и выходило, что Мережко не только ни
в чем не виноват, но как раз он-то и обманут жестоко в своих самых лучших
чувствах. И звучало это очень, очень убедительно. "Изнасилование? -
спрашивал он сам себя и тут же отвечал, - а как же тогда фотографии?.. Или
приводил какую-нибудь интимнейшую мелочь из их истории, способную умилить
кого угодно. Но самым гадким было то, что почти все мелочи эти он брал из
НАШЕЙ истории...
совещание.
чтобы не разрыдаться. - И не звони мне, понял? Пока. - И вылетела в
коридор.
не знаю - то ли он счастливый, то ли наоборот - очень несчастный.
проводив четверых посетителей, он попросил меня объяснить остальным
ожидающим, что до завтра приема не будет, и уже через полчаса мы сидели в
креслах у камина, и Годи, вороша прутом угли за решеткой, начал сам:
исключительности, в основе своей человеческие судьбы удивительно похожи.
Одни и те же ситуации, словно одни и те же цветные стеклышки в
калейдоскопе, складываются в узоры, кажущиеся непритязательному взгляду
неповторимыми в своем роде. Но - лишь НЕПРИТЯЗАТЕЛЬНОМУ взгляду...
изначально основывается на однообразии. В конце концов, весь мир состоит
из одних и тех же элементарных частиц...
что жизни и судьбы, в сущности, повторяют друг друга...
всего лишь на двенадцати "блуждающих сюжетах"...
эрудицией, перебивать меня, - сказал Годи твердо и притворно шутливо
(притворно оттого, что, несмотря на уйму прочитанного, Годи оставался
великим специалистом лишь в магии и ей подобном, технические же его
познания не превышали когда-то пройденный институтский курс, а в
гуманитарном плане (искусство, философия, литература) он был и вовсе
полным профаном, но ненавидел признавать это), - я тотчас же науськаю на
вас Джино.
уцепившись коготками за люстру, чуть позади и справа от меня, бросило на
меня мимолетный, но пронзительный взгляд и издало сосуще-хлюпающий звук.
удостоверившись, что я готов слушать не перебивая, объяснил собственное
раздражение по-своему:
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Зыков Виталий
Шилова Юлия