пили кофе и пробовали снова. И то нам казалось, что все - очень клево, то
- что Смур прав, и все - жутко неубедительно. А ведь нам, по задумке,
предстояло не просто сыграть и спеть, а устроить такой кипеш, чтобы все
газеты писали...
"кого-нибудь из музыкантов". Пошел Смур, а вернувшись, сообщил, что искали
меня - "какой-то Гриднев". "Это тот самый следователь, - объяснил я, - что
ты ему сказал?" "Соврал на всякий случай, что ты не появлялся".
"Правильно, - одобрил я, - не до него", а сам подумал: "Интересно, что ему
от меня надо?"
только у меня есть машина, да она так и осталась стоять возле Тошиной
дачи; при том - в жутком состоянии), двинулись в сторону стадиона. Точнее
- к пустырю неподалеку, куда должен подлететь за нами небольшой спортивный
вертолет.
и со всех концов к нему потянулись разноцветные лазерные нити. Со сцены в
этот момент уходили ребята из питерского "Горячего льда". Вертолет
снижался, двигаясь к подмосткам и метрах в пятнадцати над ними - завис.
Упала складная лестница. Первым начал спускаться Клен. Но для толпы он
почти невидим: его не освещают.
барабанов. Пока все идет по сценарию, разработанному еще вместе с Ромом.
из тьмы яркие белые сполохи стробоскопа. Почти одновременно мы спрыгиваем
на сцену и на миг задерживаемся на ее краю, пронзая указательными пальцами
пустоту перед собой. Джим и Смур бросаются в разные стороны - к
инструментам, а я остаюсь посередине - перед стойкой с микрофоном. Я не
опустил руки, а обвел ею человеческое море внизу, и по тысячам голов
заметались в испуге серебряные круги прожекторов.
зрители сначала неуверенно, а затем - все громче, начинают скандировать:
"Ро-ма! Ро-ма!" На это я и рассчитывал, сочиняя новый текст. Я собираюсь,
словно готовясь к прыжку, и выплевываю в ухо микрофона:
строку:
них требуется. Они включаются в игру, и теперь под аккомпанемент ударных
Клена мы выкрикиваем поочередно:
традиционный гимн, и я продолжаю:
падает огромное полотнище. Прожектора, вспыхнув, освещают гигантский
портрет Рома. Белозубая улыбка завораживает стадион, и в воздухе повисает,
готовая лопнуть от собственной тяжести, зловещая тишина.
им в лица. А я снимаю микрофон со стойки, поднимаюсь на возвышение к
кленовым барабанам, захожу ему за спину и, оказавшись прямо под портретом,
начинаю говорить:
что его нет в живых. Его убили - прошлой ночью. Сначала его посадили на
иглу, а потом - стали подмешивать в героин вещество, делающее человека
послушным роботом... - Говоря это, я пытаюсь найти внизу человека, к
которому я мог бы обращаться (так легче говорить убедительно); мой взгляд
двигается по стоящим в передних рядах и вдруг натыкается на знакомое лицо.
Томка - Настина сестричка. Милое, совсем юное лицо. Глаза - две сияющие
кляксы. Но что-то в них сейчас не так... Ненависть. И тут я понял: она не
верит в то, что я говорю, она даже и не слушает; она думает, что мы
превратили гибель Рома и Насти в эффектный сценический трюк. И вдруг мне
самому начинает так казаться. Я почувствовал, как дрогнул мой голос. Но я
заставил себя говорить дальше, отведя взгляд в сторону.
мертвым (это звучало бы уж слишком невероятно), и закончил так:
зараза не распространилась. Мы должны отомстить за Романа. "Вместе мы -
монстры, мы - сверхчеловеки", - пел он. Он верил вам.
портрета лижут язычки жадного пламени. В их неровном свете лица зрителей,
тех, кто поближе к подмосткам, вдруг кажутся мне полными понимания,
доверия и решимости. Клен, Эдик и Джим уже держали в руках по факелу,
запаленному от пылающего портрета. Я спустился к краю сцены и вновь
обратился к людям:
нижнюю часть портрета. От температуры картон коробится, и черты Рома
искажаются до неузнаваемости. Улыбку сменяет жуткая гримаса боли. Вдруг
плотину тягостной тишины взламывает крик: "Что он нам лапшу на уши
вешает?! Играют пусть!"
громко произносит: "Да вы что, не видите - не врет он". Кто-то поддержал:
"Пойдем с ними. Разберемся..." "Пусть менты разбираются, а мы-то причем?"
- слышится с другой стороны, и все тонет в лавине выкриков, в которой
можно разобрать лишь отдельные фразы: "Деньги-то мы за что платили?",
"Пустите меня к ним!..", "Хватит нам политики, пойте, давайте!"...
что-то объяснить. - Ром убит, как же мы можем петь?..
скандировать: "Ро-ма, Ро-ма!" Тут же отчетливо слышен крик: "Деньги
верните!" И, словно издеваясь, несколько человек начинают скандировать
по-новому: "День-ги, день-ги!", и именно этот рев, подхваченный многими,
подавляет все остальные звуки: "День-ги!!!"
тысячами рук прямо под сценой. Я не знаю, что за психоз овладел ими, но
уверен, если бы они дотянулись, они бы нас растерзали.
вниз факелами. В надежде тоже чем-нибудь вооружиться, я бросился за
портрет и наткнулся там на пожарный бак со сложенным кольцами
прорезиненным рукавом (видно его поставили тут, узнав о затее Рома спалить
этот огромный картонный щит). Одной рукой я схватил брандспойт и направил
его на огонь, а другой - до упора нажал рычаг на баке.
пробила покоробившийся картон портрета насквозь, образовав в нем
полутораметровое отверстие. Я выскочил через эту дыру на авансцену и
ударил пеной по первым рядам. Я хлестал ею, как гигантским бичом, мало что
соображая, только выкрикивая азартно:
прочность, обрушились, державшие портрет, леса. Многометровый сноп искр
устремился в ночное небо. Рукав, обмякнув, повис, как глупая кишка: его
перебили рухнувшие обгорелые брусья. Из центра пылающей груды с шипением и
треском взметнулось ввысь облако густого пара.
кармана кожаной куртки трофейный севостьяновский пистолет, о котором
совсем забыл, взвел и, подняв вверх, несколько раз нажал на курок. Все
получилось, как на недавнем представлении "Дребезгов": я попал в
прожектор, и после оглушительного грохота выстрелов послышался звон
сыпящегося стекла. Толпа слегка подалась назад и притихла. Этой короткой
паузы нам хватило, чтобы обогнув тлеющую груду обломков, сбежать с
подмостков с обратной стороны.
автобусы, через служебные ворота стадиона мы выбрались на шоссе. Тачку
поймали быстро и, сев в нее, некоторое время подавленно молчали. Все вышло
в точности, как предсказывал Смур. Но он, конечно, и сам был этому не рад:
Лукин Евгений
Аникина Наталья
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Орловский Гай Юлий