войне. Смурная, признаться была эта война, но поучительная. Прихожу и
застаю невиданный переполох. Юнкеров выстроили на плацу, начальник училища
стоит весь зеленый, а рядом прохаживается Фельдфебель собственной персоной
и рычит. Натурально этак прорыкивает. Мне даже жутко стало.
константиновцев устроили обыск - хороши нравы, однако, - и обнаружили
кое-что из запрещенного. Добро б еще господина Маркса или Ульянова-Бланка.
Увы, тут похуже: нашли брошюру Якова Александровича. Ее, понятно, все наше
Голое Поле читает. Но нельзя. Лично Фельдфебель запретил. Отсюда и
форс-мажор.
аккуратно взял меня под локоток. Обернувшись, я узрел генерала Ноги. Пару
минут мы простояли в трогательной близости, причем мой локоть он выпускать
не собирался. Наконец, он предложил все-таки пройти в штаб.
отдельные преподаватели неверно освещают ряд эпизодов нашей великой войны.
Я охотно согласился и напомнил, что Германскую и Смуту юнкерам читает
полковник Юрьев, с него и спрос. На это последовали вздох и замечание
мимоходом, что курс читает Юрьев, но слушатели задают вопросы не только
ему, но и другим преподавателям. Задают вопросы и получают ответы. С этим
я также согласился.
зиму совсем разболтались, и возможно всякое. Ну, скажем, случайный выстрел
в сослуживца, который ведет себя вызывающе по отношению к истинным героям
Белого дела. И вносит смятение в наши стройные ряды.
вздумал? Я и спросил. На "сволочь" он никак не отреагировал, даже не
покраснел, и пояснил, что покуда никого не пугает, а лишь предупреждает.
На это мне осталось напомнить, что он имеет полное право послать мне
вызов, и с тем откланяться.
нагрянул генерал Туркул. Наши соседи-дроздовцы вытянулись свечками и
побледнели: свою дивизию генерал держит крепко. Он на них и не поглядел,
выслал прочь движением бровей и приступил ко мне.
его на койку, налил чаю и поинтересовался, что, собственно, случилось.
Туркул, в общем, славный офицер, в мадридские интриги никогда не играет, а
посему разговаривать с ним всегда легко. И на этот раз Туркул не стал
ходить вокруг да около, а сразу брякнул, что сегодня была большая буча,
двух юнкеров хотят разжаловать, а меня вот отстранить от преподавания. Я
на это лишь покачал плечами. Далее Туркул перешел на громкий шепот и
сообщил, что кто-то настраивает его офицеров против сорокинцев, и дело
пахнет чуть ли не дуэлью. Но он, генерал Туркул, категорически запретил
своим "дроздам" вызывать кого-либо из сорокинцев на дуэль без его
разрешения, тем более, сорокинцев в Дроздовской дивизии всегда уважали. И
он лично помнит Николая Сергеевича Сорокина, о котором Михаил Гордеевич
Дроздовский всегда был самого высокого мнения.
последовало самое интересное. Туркул, оказывается, уже прослышал о моих
скромных литературных опытах. И он их всячески привествует. Вместе с тем
он, командир дроздовцев, опасается, что в моей истории роль дроздовской
дивизии не будет оценена должным образом. он понимает, как велико было
значение 3-го корпуса в защите Крыма, но я должен признать, что только
прибытие из Новороссийска частей Добрармии, в том числе Дроздовской
дивизии, позволило весной 20-го спасти Крым.
отряда подполковника Сорокина, а всего лишь привожу в порядок свои
дневники. Когда же речь пойдет о дроздовцах, я специально приглашу его
поделиться воспоминаниями. Туркул охотно согласился и прошептал, что и сам
собирается написать историю своей дивизии. И назовет ее "Дроздовцы в
огне". Я сказал, что это звучит гениально, после чего Туркул расцвел и,
похоже, готов был меня обнять. К счастью, однако, обшлось без этого.
особенно ее офицерство. Они готовы признать - сквозь зубы - роль Якова
Александровича в зимней кампании, но утверждают, что красные все равно
прорвались бы в Крым, ежели бы не части, прибывшие из Новороссийска. Не
буду пока делать глобальных выводов, но к концу февраля обстановка
выглядела следующим образом.
бывшее благородие товарищ Павлов полностью подтянули свои войска к
перешейкам. В воздухе загудело - красные аэропланы - впервые на моей
памяти - появились в крымском небе. Прошел слух, что красные назначили
наступление на конец февраля, в годовщину февральского переворота.
пиратствовал Орлов, успевший захватить и разграбить Ялту, а Добрармия все
еще топталась на Кавказе, не дав нам к этому времени ни одного человека. К
слову, это нечто вроде ответа генералу Туркулу. Антон Иванович Деникин
задерживал войска в Новороссийске, надеясь, вероятно, на то, что красным
надоест его преследовать, и они повернут обратно. Как известно, вышло
по-иному.
относящиеся к этому времени, очень коротки и однообразны. Честно говоря,
особой охоты писать не было. Вокруг свирепствовал тиф, мы окуривали наши
хаты трижды в день и пропахли этой черной дрянью настолько, что вполне
могли сойти за студентов-химиков. Вдобавок, красные наглели с каждым днем
и начинали постреливать через Сиваш из дальнобойных. Потерь у нас не было,
но на нервы действовало чрезвычайно.
месяцев, а на войне это очень много, - посему разговаривали при случае
вполне откровенно. В основном, это были мобилизованные из Таврии и
Донбасса, и теперь они вполне резонно спрашивали о перспективах. Но я мог
ответить лишь то, что единственный наш шанс уцелеть - это отстоять Крым
или, по крайней мере, организованно эвакуироваться. Перебегать к
краснопузым смысла не было - зимние бои озлили комиссаров до последней
степени, и едва ли они будут разбираться в каждом конкретном случае. Их
пропаганда давно уже объявила Якова Александровича исчадием ада, и всем
нам рассчитывать на их милость бесполезно. Особенно бывшим пленным, - не
забывал каждый раз добавить я, поскольку среди нижних чинов были и такие.
Тут со мной не спорили: что такое чека, знали все.
нижним чинам может все-таки выйти послабление, то с нами, сорокинцами, у
красных разговор и вправду будет коротким. А ведь наши семьи оставались
там, в Совдепии. Даже штабс-капитан Дьяков, который успел-таки вывезти
супругу и детей, волновался за родителей, оставшихся в Курске. А что было
делать остальным? Поручик Успенский держался, однако, молодцом, а вот
поручик Голуб захандрил всерьез. Он всегда был молчуном, только петь
раньше любил, особенно в компании. Теперь было не до песен, поручик
замкнулся, почти не выходил из хаты и перестал реагировать даже на приказы
штабс-капитана Дьякова, доводя того до белого каления. Меня он еще
слушался, но было ясно, что дело худо. Я даже не пытался расшевелить его:
такая хандра либо проходит после первого боя, либо... Либо эта та самая,
последняя хандра, которую видел уже у многих.
уверенными, что господин-товарищ Геккер отметит свой хамский юбилей
броском через Сиваш. Обычно такие предчувствия сбываются, но тут вышло
по-другому. Возможно, комиссары и вправду готовили нечто подобное, но
перед самым 28-м задул ветер, над Сивашем встал туман, а на следующее утро
стало ясно, что на дворе весна. Ранняя крымская оттепель за одни сутки
превратила ледяной панцырь Сиваша в мокрую кашу, и мы оказались в грязевой
осаде: на наш хутор из Мурза-Каяш было не добраться даже на волах.
отчего, но эта оттепель нас взбодрила. Наверное, потому, что весна - наше
время. Весной мы всегда наступали. Вот для краснопузых самое время -
осень. И зима. Правда, эта зима в Крыму кончилась для нас не самым
страшным образом, но в целом они вновь выиграли. И если б не причуды
крымского климата, то лед и мороз, помогавшие нам в январе, теперь пришли
бы на помощь господам красноиндейцам. Но не вышло. Как говорил генерал
Марков, значит, не фарт.
помощи все не было, - это я специально для генерала Туркула, - но Яков
Александрович провел сплошную мобилизацию, вымел метлой все тылы и бросил
на передовую. Даже Стенька-Орлов - и тот оказался со своим отрядом на
фронте, правда, забегу вперед, чтобы удрать при первых же выстрелах. А 2
марта штабс-капитан Дьяков укатил по чуток уже просохшей дороге в
Мурза-Каяш и ближе к вечеру вернулся с целым воинством. Генерал Андгуладзе
вспомнил-таки свое обещание и прислал нам аж двести человек подкрепления.
Из усиленного взвода наш отряд превратился в батальон, хотя и не полного
состава.
сапог, а мы со штабс-капитаном Дьяковым держали совет. Собственно, дело
было ясное: мы воссоздавали наши две роты, вопрос был лишь в том, кому
командовать первой. Вторая рота, само собой, оставалась у меня. Я
предложил назначить ротным поручика Успенского, но штабс-капитан Дьяков
скривился, пробурчал, что мой поручик и взводом-то толком не имел времени
покомандовать, и наконец заявил, что первой ротой будет командовать сам. Я
лишь пожал плечами. Штабс-капитан Дьяков, похоже, все еще чувствовал себя
ротным, а не командиром отряда.
Контровский Владимир
Громыко Ольга
Прозоров Александр
Соломатина Татьяна
Андреев Николай