сгодится.
татарва Коломну и Москву; разве что чудо! тогда не подойдут, но уж коли
нагрянут... уже ни стены не уберегут, ни валы не сдержат.
рыхлая, а - куда деваться? - роднее некуда. Протянул руку, приласкать...
лицом, княгиня поднялась, ловко выскользнув из-под ладони супружьей, и
вышла к боярыням. Князь - остался. Не шибко верил в гадания бабьи, да и не
подобает Господа гневить в лихую годину, потакая бесовским игрищам.
Агриппина, а боярыни отвечали негромко, но разобрать хоть слово князь, как
ни силился, не мог.
притворенной двери по полу, легла приземистая тень. Княгиня медленно
подошла, села подле Юрия Всеволодовича. Приткнулась плечом; полные обычно
губы сжаты плотно, почти в ниточку, на лбу - складка.
домовине; носился гроб по воде кругами, - сказала негромко.
Михайла Якимыч ныне жив-живехонек. В Козинец послан, разумеешь?
мною что, скажи Всеволоду... иль Володе.
словно бы нечто только ей и открытое.
усилием вернув взгляд из пустоты, спокойно добавила:
Поднялся, приблизился к божнице, положил крест. За спиной звякнуло. Скосил
глаза: Агриппина Васильевна осторожно сцеживала в скляницу пахучий
травяной взвар. Подняла к свече, вгляделась, поморщилась - и отпила
глоток.
выговорила - и всхлипнула тотчас, опадая в кресло. Зашлась в беззвучном
плаче: "Юрка, Юрка мой, Юрочка..." - а владетель владимирский кинулся
безотчетно к ногам ее, пал на колени, зарывшись лицом в складки саяна,
обхватив дрожащими руками полные бедра.
легкость такая? - словно сердцем своим погладила княгиня тусклые вихры,
вовек не подчинявшиеся гребню.
николи не в силу было.
богоданных глаз. - Лада моя! Гони отсель девок своих; с тобою ныне
останусь!
Останемся друг для дружки такими, какими были, не теми, что стали
теперь...
Замотал головой Юрий Всеволодович, дернулся было свое доказывать - и
смолк. Понял: без толку. Бережно взял обеими руками пухлую ладонь, где на
пальце безымянном вросло в мясо обручальное кольцо.
мне вслед, на счастье... Ладно?
обсуждали подслушанное; вжимались в стены девки шалые. Князь же шел,
словно и не видя их; как подменили господина.
кружились видения. Никому не скажет Агриппина Васильевна, что увидела. И
без памяти не рухнет, подобно глупой Любаве Михайлиной.
Десятинная и, придавленный налоем, бьется затылком об пол
Митрофан-епископ; вот катится по снегу голова Володеньки, сынка
младшенького; а вот и Сева-удалец под саблями гнется, отбиваясь от
десятерых... и горит, горит, горит стольный Владимир, пламенем ярым
полыхает; а вот уже и нет Владимира - берег речонки утлой видится в
прозрачной глади; одно на одном тела лежат, русичи да поганые вперемежку;
и яркой парсуною [парсуна - картина (др.-рус.)] хлещет в глаза жуткое,
непредставимое: мертвая голова князя Юрия, оскаленная да порубанная, висит
под хвостом конским, почти касаясь бородой грязного снега, а глаза
выклеваны, и глядит ладо в стылое небо темными ямами...
боярынь. Воду выплеснула. Свечи загасила. А зеркала, словно при покойнике,
тканью завесила.
не сбывшееся.
и никак прогнать не мог. Чему быть? - не знал и знать не хотел.
поганый, что нынче делает? Отчего-то смешно стало. С ухмылкой сам себе и
ответил: а что делает?.. ему-то над чем башку ломать при трех-то тьмах
войска конного?
последней пригнанной толпы рязанского полона [полон - плен, пленники
(др.-рус.)]. Темник отметил ее, проезжая мимо ненужных, а потому
обреченных на смерть урусов, и, поразившись невиданной зелени глаз, ткнул
пальцем, а с темнотой нухуры приволокли облюбованное в юрту и вышли,
прикрыв полог.
тепло внутреннее расползались по жилам откуда-то из крестца; спать даже и
не хотелось - хотелось вот так и лежать, опершись на локоть, и глядеть в
припорошенные серым тлеющие угли очага...
ноздрями, и, распаляясь ужасом, запутавшимся в зелени, рванул лохмотья от
ворота вниз, распахивая теплую белизну дрожащей плоти. Но уруска повидала,
наверное, немало уже всякого, потому что не стала ни запахивать грудь, ни
рваться из рук, издавая бесполезные, мешающие наслаждению крики; она сама
повела плечами, скидывая рванье, и торопливо опрокинулась на войлок,
раскинув широко в стороны длинные стройные ноги. И пока Бурундай сопел,
навалившись на добычу, добыча лежала, глядя в потолок юрты, подстанывала,
покорная и безмолвная, и глаза ее уже не были так круглы, как в первое
мгновение.
покладистость девки пришлась по душе. Темник не стал гневаться на воинов,
слишком уж падких на белое мясо, и не приказал сломать полонянке спину в
наказанье за то, что не сберегла себя для достойнейшего. Он отвалился в
сторону, слегка, уже без желания, потрепал маленькую твердую грудь и,
выхватив из тагана изрядный кус вареного мяса, сунул не глядя. Уруска
выхватила награду мгновенно и, понятливая, выползла из-под бока, исчезла в
тени, не отвлекая более...
- обычно урусские бабы дрались, как степные кошки, мешая воину по праву
насладиться добытым; они выли, и царапались, и сжимали ноги, и лягались,
даже опрокинутые навзничь, - и приходилось звать нухуров, чтобы
распластали упрямиц, крепко удерживая, но такое удовольствие получалось
неполным: много ли радости в обладании под неотступным взглядом десятка
завистливых глаз?
пленнице.
мысли ворочались в голове, отгоняя забытье.
и достоин доверия" - так прохрипел Одноглазый, обгладывая хрящ с
белоснежной бараньей кости, и Бату, бронзоволикий в свете пламени,
плясавшего посреди громадной ханской юрты, кивнул - сдержанно, как всегда.
И он, Бурундай, пал на колени и стукнулся лбом в ковер, благодаря за
милость, а потом, проворно пятясь, отполз к порогу, и пестрый полог
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Ильин Андрей
Плотников Александр
Сертаков Виталий