Чтение 11–й страницы книги ~Первый год Республики~

лица, не ужасом гибели искаженные, но безмерным удивленьем от гнусной лжи,
приведшей на порог смерти.

И хоть постарались оба отогнать виденье, оно не развеивалось:
медленное, растянутое паденье тел, уж неживых, наземь, алые клочья на
комковатых мундирах, хрипы мучительные... и оба же, содрогнувшись, вместе,
отнюдь не согласуя, мысленно ответили себе: да!

И, сумев признать необходимое, бестрепетно посмотрели один другому в
глаза, уже не ежась под взглядами святых.

- Имена же сих _изменников_ таковы...

Вытягивает, выматывает священник слова; тяжче тяжкого ноша, и с крестом
сравнить кощунственно... ибо вот он, крест; жжет сердце сквозь рясу... не
избыть боли, но ноши не избегнуть...

- Бобович! Штольц! Шевченко! Апостолов! Панин Сергей! Панин Виктор!
Лушев! Карпов! Богородский! Штейнберг! Попадопуло! Крестовский! Гонгадзе!
Львов! Таубе! Мацкевич! Торосов! Солдатенков! Иванов Петр! Иванов Павел!
Рябушкин! Таньшин! Мокаркин!

Намеренно бил вскриком на каждом имени, магнетизируя Волконского,
опутывая генерала; не говоря, показывал: вот, ничтожные юнцы, не известны
никому... таким ли с Петербургом вести сношенья?

- И сверх того, Сергей Григорьич: худые шепота ползут в полках после
ретирады Киевской. Всякому знающему ясно - стратегема [план битвы; маневр]
ваша гениальна; а как незнающим об(r)яснить?

Не смыслом слов - голосом играя, вел арестанта к пониманию. И! - не
вынес своей же игры. Вскочил с надрывным воплем. Рухнул на колени.

- Казни мя, мученик! казни, аки Ирода! ибо пришел призвать тебя принять
судьбу Крестителя Иоанна, иже пострадал невинно... Казни мя, казни! - но
не отвергни...

...Станислав Бобович в последний раз возвышает голос, но сорванное
горло уж не повинуется, и он, махнув рукою, садится, верней - почти падает
на скамью, в об(r)ятия друзей. Ощутимо прыгает сердце, колотится в тесной
клетке; в висках гуд. Совсем близко сияющие глаза товарищей.

- Ах, Стась! - кричит, не скрывая слез, Антоша Штольц, - ты Цицерон! ты
гигант!.. Все кончено, все!.. имена наши очищены! да! а подлость
посрамлена и рассеяна!..

И прочие, прочие, кто сумел дотянуться! - касаются плеча, смеются
счастливо, пытаясь хоть чем-либо высказать восторг, и благодарность, и
любовь свою к вождю Младой России...

Сверкает белейшими зубами Вахтанг Гонгадзе! обнялись, тесно прижавшись
друг к дружке, Сережа и Витюша Панины! у Мацкевича Кастуськи влагой
подернуты синющие глаза! даже и мрамор лифляндский, хладнокровнейший Отто
Таубе, не сдержав восхищенного ликованья, приподнял слегка уголок рта!

Бобович не отвечает; сидит, откинувшись на спинку. Нечто мешает
ответить побратимам, слиться с общим воодушевленьем; что? он не знает еще,
но ощущает явственно, всеми фибрами обострившихся чувств, еще не остывших
после громогласной речи. Станислав даже и не слышит почти того, что
вокруг. Медленно обводит он глазами пустую залу, задержавшись взглядом на
лицах трибунальцев. Высокую честь Младой России оказал Верховный; вся
Управа за крытым алым сукном столом: генерал Раевский Владимир! генерал
Давыдов Василий! генерал Юшневский Алексей! Лица сосредоточены, но не
жестоки; поверили наветам? нет? - не понять. По всему видно, размышляют.
Но отчего ж тогда сгустилось нечто в воздухе? что мешает успокоиться?

Плещет неноябрьской синевой из чуть раздвинутых гардин; осколочек
солнца проникает в залу - и с ним вместе робко возникает надежда. Что
тревожиться? ведь не могли же судьи не услышать истины в речи его, истины,
кою и не думали скрывать "младороссы"! Разве не за то восстали, чтобы
вольность и честь восторжествовали на Руси? Нет, невозможно, чтоб не
услышали, не разобрались...

И Станислав наконец ощущает на устах несмелую улыбку; он оборачивается
к друзьям, он пожимает протянутые руки: Вахтанг! Антоша! Отто, глыба
остзейская! Христо! Фома! - но уж ведено встать, и солдаты, седоусые
ветераны с непроницаемыми лицами, гурьбою выводят их всех из присутствия в
соседнюю комнату, где уж собирались они утром перед началом трибунальского
заседания; допрос общий завершен, ныне осталось ждать, когда вызовут для
пред(r)явления статей обвинительных... и станет ясно - наконец! - за что с
таковой жестокостью ввергнуты в узилище? откуда возникли клеветы? ведь
скажут же! - и возможно станет все потуги наветчиков рассеять...

И Стась первым выходит из залы, увлекая за собою прочих.

А чрез иную дверь, плотно укрытую гобеленом, солдаты вводят в
присутствие Сергея Волконского.

Он свеж и чисто выбрит; стараниями куафера приведена в должный вид
голова, даже виски подбриты вкось, согласно последней моде. На крупном,
осанистом теле, как влитой, сидит сюртук партикулярный - сшитый по мерке,
а все же тщетно пытающийся скрыть военную стать.

Он садится в первом ряду скамей, каменно выпрямив спину, и совсем рядом
примащивается отец Даниил, напутственник и исповедник, особым изволением
Верховного допущенный быть при допросе; разумеется, без права участия, но
лишь ради христианского милосердия, во имя укрепления духа раскаявшегося
злоумышленника.

Злодей спокоен; смятенны, скорей, генералы, по пояс скрытые алым
сукном. Не в упрек им! - ведь лишь накануне были извещены директора Управы
Военной об открытии заговора, и, коль скоро один из их числа вовлеченным в
него оказался, обязаны к принятию исполнения задач трибунальских.
Несвязные нелепицы юнцов ничего не об(r)яснили; ныне генералы застыли в
ожидании: что откроет Волконский? Отвергнет ли обвиненье? признается ли?
об(r)яснит ли сущность поступков своих, буде обвиненье незряшно?

Занимает место свое перед столом за трибуною следственный обвинитель,
обер-аудитор Боборыко.

Названы имя, происхожденье, чин.

- Гражданин Волконский! Признаете ли, что являлись главою организации,
целью своей ставившей ниспровержение Республики Российской и возвращение
достоинства императорского Романову Николаю, ныне беззаконно узурпирующему
власть в Санкт-Петербурге?

- Да.

Сказано! Без всякого чувства, словно бы даже безразлично ко всему
окружающему. Каменеют лица генеральские; в глазах, только что
ожидающе-сочувственных, - презренье. Боборыко возвышает голос.

- Станете ль давать о сем показанья?

- Да.

- Коль так, - звенит о стены боборыкин клекот, - начните ответ с
краткого описанья причин измены вашей!

И не отделаться уже равнодушным подтвержденьем; впрочем, коли надобен
сей театр, отчего ж не отвечать подробно? и все обговорено заране с отцом
Даниилом...

- Вошедши в тайное общество едва ль не со дня основания оного, принял я
участие во всех предприятиях; с неких же пор возникло сомнение в
сообразности не так целей его, как средств, им предпринимаемых, идеалу
добродетели христианской и долгу повиновения власти земной, иже есть от
Бога. Особливо укрепился в сомнениях после вооружения черни Сухиновым и
разора сей чернию экономии шляхетских на Подолии...

- Показано вами, - вновь Боборыко клекочет, - о том, что по согласию с
Иудою Муравьевым Артамоном распускались вами орды ханские на прокорм по
волостям, чем спровокирован был мужичий бунт, гибель Сухинова и зарожденье
кармалютчины. Так ли сие есть?

- Да.

- И такоже, по злому умышленью, предавали вы неколико раз убиению
воинов ханских, якобы за насильства над мужиками, на самом же деле имея
целью оскорбить союзников Республики Российской. Верно ли?

- Да.

- Отчего ж, фортецией киевской командуя, не предались открыто войскам
лжегосударевым, подобно Иуде Муравьеву Артамону?

Пожал плечами (жест сей такоже заранее подготовлен, чтобы уж не сбиться
ненароком).

- Взаимно с Муравьевым решено было, что он при Чернигове сопротивления
не окажет Государю, я же под Киевом измотаю воинство Республики, после
чего отойду, оставив город Паскевичу.

- Давно ль последнюю эпистолярную пересылку с Иудою имели?

- С месяц тому, незадолго до баталии Киевской...

Защемило в груди. Виду не подал, но сделал тайный знак; тотчас отец
Даниил взметнулся. "Помилосердствуйте!" - крикнул трибунальским. Кивнули в
ответ все трое, и Боборыко готовно сложил листы свои на трибунке.

Глоток воды. Еще. Мгновенье - и боль отошла.

- Итак, гражданин Волконский! - Боборыко подается вперед, несказанно
похожим став на стервятника. - Каким же путем намеревались вы Республику
Российскую во прах повергнуть?

- Для исполненья замысла моего намеревался, измотав в битвах армию свою
и тем обескуражив ея, обвинить в скверном руководстве Управу Военную и,
низвергнув Верховного Правителя вместе с директоратом, возглавить
Республику, капитулировав вслед перед полками Паскевича...

- Однако же, как предполагали вы свершить сие, коли армия ваша есть
лишь одна из многих, Конституции преданных?

Сквозь звон в ушах - вскрик отца Даниила: "Мужайся, сыне!"

- Для сего имел связь с неким сообществом молодых обер-офицеров,
близких к солдатам по положению, а равно и происхожденьем своим. В должный
миг соумышленники мои пылкими речами внесли б разброд в полки, на
подавление выступленья моего назначенные...

- Имена! Благоволите назвать имена!

Презрительно усмехнулся.

- Всех не знаю, да и интереса, признаться, не имел к осведомлению о