снисходительно.
садивший аллею платанов, а ей не более пятидесяти лет? - нет никого. Есть
ли хоть кто-нибудь, кто строил эту церковь? - нет. Она ведь не могла
построиться сама собой или волей Божьей. Есть ли на Острове люди, которые
помнят время, когда не было автомобилей и радиоприемников, когда не было
электрического света, когда к пристани не подходил современный корабль?
Может быть, кто-то помнит парусные корабли? Нет, никто не помнит. Я
объясню вам, в чем дело. На Острове нет ни одного человека старше тридцати
лет, кроме меня и компании бандитов, разумеется.
поколебать не могут. Впрочем, это свойство любой веры. Нет такой
человекоядной глупости, в которую не могли бы фанатично верить несколько
тысяч или миллионов людей. Верить, отдавая себя ей на съедение.
порога вашей церкви. Сейчас я иду к себе. Прощайте.
из соображений безопасности. Безопасность - главное, о чем мне надо
заботиться сейчас.
узкую боковую дверцу и вхожу в неосвещенный коридорчик, который ведет к
помещению за экраном туда, откуда должны показывать фильмы. Все это я
обдумал заранее: помещение церкви - это то место, где меня будут искать в
последнюю очередь, особенно после моего последнего заявления Патрику.
Комната за экраном довольно велика, в ней много шкафов, столов, больших и
мелких приборов, расставленных как попало.
большом зале. Я двигаюсь осторожно, чтобы не создавать шума.
обдумываю ситуацию. Остров, куда я попал - это лепрозорий. С той разницей,
что здесь держат не больных проказой, а больных какой-то иной неизлечимой
и очень заразной болезнью. Болезнь настолько опасна, что никому из этих
людей не позволяют общаться с внешним миром. Исключением была Керри,
наверное, она не очень обращала на себя внимание. Никто из жителей острова
не доживает до старости, средняя продолжительность их жизни - лет 25, я
думаю. Симптомы болезни напоминают старение, возможно это болезнь? Если бы
об Острове стало известно, то курорту на Островах Воскресения пришел бы
конец. Это полностью объясняет действия полиции и поведение доктора
Хольта. Объясняет, но не извиняет. На Острове я не видел никого с
симптомами болезни, наверное, таких больных переселяют в другое место или
уничтожают. Скорее всего уничтожают: никакие гуманные законы внешнего мира
здесь силы не имеют. Хотя здесь есть удобное место для отселения -
небольшой остров примерно в двух километрах от восточной стены. Несколько
сот человек могли бы прожить там, наверное если им не нужно долго жить.
Люди, у которых остались считанные недели жизни. Может быть, среди них
есть Керри. Бедная, она так плакала из-за первого седого волоса. Это было
прощанием с жизнью - я думаю, она никогда не верила с свое бессмертие.
позволяет прожить несколько лишних лет, но никого не излечивает. Вирус,
живущий у них в крови уже много поколений, делает их похожими друг на
друга - это еще один симптом болезни - что-то вроде выпученных глаз при
недостатке гормонов. Итак, человек живет лет 25 или 30, затем быстро
стареет и умирает. Если заболевает старый человек, то он умирает сразу.
Найти лекарство от этого так же невозможно, как найти лекарство от
старости. А что случится, если болезнь проникнет в наш мир?
дни я выгляжу почти что так, как до болезни. Прибавилось немного седых
волос, вот и все. Я чувствую выздоровление, я не ошибаюсь. Значит, этим
можно переболеть и остаться жить. Но тогда почему же не выздоравливает
никто из островитян? Не выздоравливает, не смотря на лекарства. Сейчас я
не могу решить эту проблему. Может быть, мне поможет время.
превращается в прямоугольник. Мои глаза уже достаточно привыкли к темноте.
Я подхожу, ступая очень медленно и осторожно, чтобы ничего не перевернуть.
Это именно то, что мне нужно - дверь в соседнюю комнату.
Острове представляют собой маленькие и узкие полоски, в которые может
пролезть разве что кошка. Такой архитектурный стиль легко объясним: на
Острове нет и не может быть собственного производства стекла.
в пользование. На пороге дома сидят два человека в форме. Еще двое только
что вошли внутрь. Тут брат Патрик просчитался - меня так просто не
поймать.
эпоху веры, могут оставить в живых целую банду убийц, но никогда -
еретика. Они буду ждать меня до самой ночи, а завтра с утра начнут поиски
и облавы. Значит, я должен уйти ночью.
вроде комендантского часа. Правда, некоторые все же нарушают комендантский
час. Если они попадаются, то их отправляют на строительство стены.
Отправка на работы заменяет здесь любые наказания; работа на строительстве
очень тяжела и мучительна, но, я слышал, некоторые отправляются на стену
добровольно, из патриотических убеждений. Это всячески поощряется и
поддерживается. Позавчера я был на уроке в местной школе: дети с пафосом
декламировали убийственно-беспомощное, но осень восторженное стихотворение
о священном долге постройке стены. Зачем нужна эта стена, никто не мог
объяснить. Просто нужна и все. Хотя бы для того, чтобы было, куда ссылать
преступников.
отлавливать тех, кто уже начинает стареть. Эта работа не терпит
отлагательств; наверное, "стариков" ловят каждую ночь, ведь, если опоздать
на несколько дней, то болезнь будет видна всем. Иногда, я думаю, кто-то из
тех заболевших догадывается об истинном положении вещей и прячется от
ночных облав. Но здесь спрятаться некуда. Если такой человек успевает все
же заметно состариться, то его объявляют отступником и оставляют умирать
на глазах у всех. Правда, это лишь мои догадки, - того, что будет
происходить ночью, я не знаю.
только что я видел небо в последний раз. Это входит в правила игры. Небо
было чистым, похоже, что сегодняшним вечером грозы не будет.
сгустилась почти до осязаемой плотности. Я выхожу. Скрип двери. Этот звук
не достигнет чужих настороженных ушей, я знаю, что он не уйдет в ночь, а
упадет и уснет здесь, у моих ног. Почему я знаю это? - да, оглушительное
стрекотание неведомых ночных насекомых - стомиллионолетняя песня
примитивного, но огромного счастья, песня тысяч сердец, каждое с маковое
зернышко величиной, песня любви, безопасности, тепла, темноты.
ночь обострила мои чувства; эта пыль - остатки мелких камешков,
размалываемых ежедневно сотнями сотнями ног. Некоторые из камешков все же
выжили, и сейчас они трескаются под моими подошвами, издавая свой чуть
слышный предсмертный крик. До того, как стать дорогой, эти камешки были
частью великолепной и гордой скалы, которая считала себя вечной; еще
раньше они были слоем морского дна, слоем чистым, белым и пористым, как
хороший сыр; а до того они были раковинами миллиардов безобидных существ,
жующих и цедящих что-то в бездвижно-стеклянной толще изумрудной морской
глубины. Над ними проплывали рыбы, - иногда яркие, как канарейки, иногда
блестящие, как горсть серебряных монет, оброненных в воду, иногда холодные
и быстрые, как лезвие меча. Они мечтали о том, что смогут вырастить
жемчужину внутри себя, и некоторые пробовали, но им было очень больно, а
некоторые все же рождали жемчужины и погибали сами при этом. Теперь они
превратились в пыль, исчезло все, кроме жемчужин. Это так больно -
выращивать жемчужину внутри себя, но даже тогда, когда ты станешь пылью,
жемчужина останется жемчужиной. Если она настоящая; а если нет?
невозможно спуститься в темноте. Слева от меня - сплошные заросли цветущих
кустов, они роскошно и дурманно расцветают после наступления темноты; их
никто не видит, но облака их ароматов плывут над островом, смешиваясь со
звездными облаками ночи, и эта смесь рождает сказочные сны, сны о вечном
счастье, сны людей, обреченных на скорую смерть.
Земляной Андрей
Конан-Дойль Артур
Суворов Виктор
Лукин Евгений
Суворов Виктор
Емилина Ника