бутылка, запомнил? А то мочи какой-нибудь из погреба принесешь, год потом
не отдрищешься.
Любовь у них, илла лахо. Люби-люби, прощелыга, знаю я эту твою любовь,
насмотрелся."
крепче."
столике у стены лежали рыхлой горой, бумажные лепестки свернулись, цветы
умерли или спали, жалко было смотреть.
цветы начали оживать, узкий черный жучок карабкался на колючий шип.
окно, чтобы потрогать воздух руками, но рама оказалась глухой. Тогда она
провела по стеклу пальцем две сходящиеся внизу стрелы. Пыль хлопьями
слетела на подоконник. Углом халата она смахнула ватные хлопья, вернулась
к розам, вынула из горы цветок, укололась, лизнула ранку и положила розу
на подоконник под прозрачное латинское "V".
волосы, запутавшийся в волосах свет.
язык. - Хочу к солнцу, хочу на юг, хочу стать негритянкой.
любит?
поцеловала ту себя в губы, кончиком языка тронула гладь стекла и
быстренько отвела лицо.
руке.
синяка - посмотрел на Кишкана, молча сплюнул и опустил голову.
местом он тебе родней приходится.
задумчиво посмотрел на Жданова. - Водки хочешь?
Я же тебе сказал: уже утро.
обмазанными известкой стенами.
знаю: как был дурак, так дураком и помру.
это же все слова. Дураком ты себя не считаешь, их считаешь, меня, а себя -
нет. И насчет помру. Для тебя ж это - так, фигура речи. Ты ж ведь не
собираешься помирать. Всех думаешь пережить, на всех похоронах покойникам
рожи строить.
картона фигура, которая не пропускает свет.
каждому, но главное - ей. И все у тебя наверняка - тонкий расчет, так
сказать.
хочешь из меня сделать? Тебя послушать, так твой Влад-Дракула по сравнению
со мной прямо святой Франциск. И вообще, то, что ты мне сейчас говоришь, -
просто бессмысленные, ничего не значащие слова. Все только и делают, что
говорят бессмысленные, ничего не значащие слова. Я сам всю жизнь говорю
бессмысленные, ничего не значащие слова.
здесь гложет. - Рука из траурного картона переломилась надвое, угол локтя
отошел в сторону, и невидимая на черном ладонь пропала где-то на черноте
слева под черным скосом плеча.
да? Мысль старая и не твоя. И такая же бессмысленная, как все остальное.
что ты мне про Анну Павловну говорил там на поляне, на пне?
дорога не светит.
всуе, и слов-то других не знаю. А говорил ты вот что. Как у нее между ног
чесалось, ты говорил, - так она тебя домогалась. А ты все ждал, чтобы она
сама под тебя легла, нарочно неприступную крепость изображал, нарочно про
супружескую верность все уши ей прогудел - изменять грех, святое писание в
пример приводил, а сам, как увидишь ее колено, так каждый раз трусы потом
приходилось отстирывать. Говорил ведь, говорил? Что она пьет из других их
любовь, говорил, и когда ничего в них больше не остается, кроме сморщенной
пустой оболочки, выбрасывает и ищет новых. Паучиха - так ты ее называл. А
еще меня с ней предлагал познакомить, цену даже назначил - что, и про это
врал?
писался до шести лет по ночам - про это скажи, не забудь; как деньги украл
у матери из копилки, чтобы одна знакомая школьница аборт себе могла
сделать. Давай, Кишкан, у тебя хорошо получается. В пасторы бы тебе, а не
в эти, как его, гостогоны. Ты же евнух, Кишкан, сам ничего не можешь,
только слюну пускать. Это же не ты, это зависть твоя в тебе говорит. Что,
не так?
зашел сказать, что уже утро, вставать пора. Дверь я не закрываю, туалет -
налево по коридору, последняя дверь. Воду только осторожно спускай -
цепочка может порваться. Ну все, вроде. На обед тебя позовут.
мытую кожу, тем злее делался зуд и чернее мысли.
были все в бороздах от расчесов, желваки вен чуть не лопались, кровь
болела.
Анна".
висела над головой - бледный полудохлый светляк, намертво запутавшийся в
паутине.
заглянул внутрь. Что-то вроде кладовки. Пыль, вонь. Какая-то дрянь на
полках. От дальней стены у пола, от мутных, свалявшихся клубков темноты до
слуха долетел шорох и мягкие неразборчивые перебеги в пыли.
тишина молчала, нестерпимо начал одолевать зуд. Уже ни о чем не думая,
только бы успокоить кожу, сосредоточенно, как заведенный он принялся
скоблить себя пальцами, кровь вперемешку с грязью больно набивалась под
ногти, легче не становилось.
глубины. Свет уже расползся плоской электрической лужей, достигнув
нешироких пределов мира, на пороге которого мучился от чесотки Жданов. На
краю светового пятна у дальней стены под полками сидело на корточках
маленькое угловатое существо из плоти. Ребенок. Мальчик, судя по медному
перебою в голосе.
мажусь. Еще...
к мальчику, но детский голос сказал:
человек новый, недавно сюда приехал, ты мне лучше скажи: может, тебя
обижает кто? Взаперти держат? Скажи - я помогу. У тебя родители есть?
Зовут-то хоть тебя как?