туарега с его бешеными претензиями!
какому-то, а замечательному человеку жизнью!
военных, есть свой кодекс чести, у нас, ученых, свой. Позор, что
проводник третью неделю ждет разрешения пустякового вопроса. Болтается
где-то около Таманрассета. Хорошо еще, что туареги терпеливы, он не
надоедает мне. Наш брат француз...
непопулярная война в Алжире, чуть ли не с родственниками Тирессуэна...
слово, профессор! Ни одному человеку, ни при каких обстоятельствах!
французской, водородной бомбы. Понимаете всю сложность обстановки,
которая получится, как только секрет станет известным? И он неминуемо
станет известен! А мы отправим туарега в Советскую Россию!
потерял все возобновленное после возвращения из Танезруфта
достоинство. - Вы будете проводить испытания!
Ну вот, вы теперь сами убедились! Еще бокал, профессор?
решительно выпрямился в кресле.
генерал. - Я позвонил начальнику южных территорий
генерал-губернаторства, директору Службы сахарских дел и
военнослужащих, но...
конечно?
досады, большим, чем того стоило упрямство генерала. На полированном
столе лежали куски древней керамики из развалин в Танезруфте. Археолог
задумчиво поднял тяжелый кусок изделия двадцатипятивековой давности,
чтобы в сотый раз полюбоваться находкой, предвкушая сенсационное
сообщение в печати. Но странное дело, победные результаты экспедиции,
чуть было не оказавшейся роковой, как будто потускнели. Прежней
светлой радости исследователя, открывшего для мира новое, не было у
археолога. Ему показалось, что поездка туарега в Россию чем-то важнее
для него, чем древности, извлеченные из забытья в глубине пустыни.
Заинтересованный собственными ощущениями, ученый вытянулся в кресле и
зажег сигарету. Может быть, дело в том, что подсознательная
благодарность Тирессуэну еще очень сильна после пережитых испытаний?
Нет, не в этом дело! И не в том, что совесть человека науки,
поставившего целью жизни раскрытие и отстаивание истины, была более
неуступчивой, чем у политикана и военного. Генерал пытался сыграть на
его патриотизме. Он сын Франции, не меньше любящий ее, чем этот
властный генерал! Но не к лицу ему, человеку мыслящему и к тому же
историку культуры, дешевая военная демагогия, высокие слова о миссии
европейца, несущего культуру дикарям-туземцам. Вторая четверть
двадцатого века наглядно показала человечеству, что все это навоз для
почвы, на которой пышно зреет фашизм. И тут еще эта бомба -
подготовляется великое отравление Сахары! В этом случае судьба
сахарских кочевников, и без того трагическая, станет попросту
ужасной!.. К дьяволу эти мысли! Если он может помочь, то Тирессуэну,
но не туарегам вообще. И тиббу, и западным берберам, и арабам севера.
Он только археолог, не политик, не финансист, не военный... Ага,
пожалуй, вот в чем дело - у него тоже была с детства лелеемая мечта,
сказочная страна детских книг, потом романов и кинофильмов, потом и
строгого научного интереса - Северная Африка. Родом из департамента
Нор, он неудержимо стремился к заветной стране, казавшейся ему - что
уж скрывать от самого себя - гораздо прекраснее, чем он нашел ее,
впервые попав сюда тридцатипятилетним человеком... Может быть, потому,
что он был не молод, получил уже от жизни изрядную долю усталости и
скептицизма? Но туарег молод и тоже стремится в страну своей мечты.
Чепуха, что он подвергся пропаганде каких-то таинственных коммунистов
в центре Сахары! Как ни мало еще он знает туарегов, бессмыслица
очевидна. Может быть, у Тирессуэна есть возлюбленная, такая же
необузданная фантазерка, как и он сам? Она говорит ему о загадочных
странах севера, о самой таинственной для Сахары далекой и холодной
России... просит поехать туда... Она готова на разлуку, на опасность,
на долгое ожидание... Все может быть, и он поможет Тирессуэну не
только из-за данного обещания, не в благодарность за спасение, но
прежде всего как человек, знающий, что такое мечта!
Тирессуэну). Министерские знакомства сделали свое дело. Профессор
вручил туарегу билет на трансафриканский самолет Аулеф - Марсель и
квитанционную книжку Международного союза сахарского туризма.
должны были присоединить к торговой делегации, отправлявшейся в
Ленинград на четыре дня для участия в пушном аукционе. "Хватит с
него!" - так звучало решение власть имущих.
будто Афанеор только что начала свой пятисоткилометровый путь. Это был
лучший беговой верблюд старухи Лемты, по прозвищу "Талак" - "Глина",
указывавшему на светло-желтый цвет его короткой шерсти.
Тирессуэна. Девушке предстояло разыскать его на окраине эрга Афараг.
Она не знала, что заставило Тирессуэна не вернуться к ней после
приезда из России.
воронками, вырытыми хозяином пустыни - господином ветром. Дальше
тассили, понижаясь, переходило в аукер - лабиринт обрывов, промоин,
останцов и отдельных крутых, как стены, гребней. Это означало близость
большой впадины - эрга. Афанеор никогда не бывала здесь, но выбирала
дорогу, ориентируясь безошибочно, с тем почти бессознательным
чувством, которое кажется европейцу чудом. На самом же деле кочевник
Сахары, с детских лет странствуя по пустыне, научается выбирать
наилучший путь при одном взгляде на местность. Этот путь выберут также
и другие кочевники - вот почему туарег легко находит след другого
туарега, не говоря уж о проходе целой семьи со стадами и вереницей
груженых верблюдов. Нескольких самых общих указаний о местопребывании
Тирессуэна было достаточно для девушки, выросшей в кочевье.
глубокое ущельице. Массивные каменные столбы, высеченные древними
волшебниками, шли чередой по обе стороны ущелья и загораживали весь
мир своим гигантским частоколом. Косые выступы почерневших твердых
плит прорезали каждый столб примерно на середине его высоты. Девушке
казалось, что это стоят арабские воины, одетые в красные бурнусы, с
патронными перевязями через плечо... Заколдованные воины замерли в
молчании - сюда, на дно ущелья, не доходил неизменно свистевший по
пустыне ветер. На каждом повороте вставали новые воины, и в этом их
обязательном появлении было что-то угрожающее, невольно действовавшее
на Афанеор. Она возвращалась к мыслям о том, что же случилось с
Тирессуэном, раз он не смог примчаться к ней на своем Агельхоке.
Что-то случилось! Тирессуэну надо удалиться от людей и дорог... Может
быть, он провинился перед властями? Может быть, не следовало ему
ездить в Россию, а ей - просить его? Скорей бы! Чем ближе к указанному
ей месту, тем длиннее кажется путь и тише бег верблюда.
ущелье не может быть длинным... Это тинрерт - боковой "приток" уэда.
Скоро красные стены сделались серыми, понизились, разошлись в стороны,
и Афанеор выехала в ираззер - главное "русло" уэда Тин-Халлен.
ширины, быстро расширявшейся к северо-западу, к впадине эрга Афараг.
Весенние дожди пропитали песок водой - свежая трава, низкая и редкая,
покрывала все просторное русло уэда. Издалека ее тонкие стебли
придавали дну уэда вид пушистой шкуры, испещренной пятнышками синих,
оранжевых и розоватых цветов. Ветер свободно разгуливал здесь, налетая
могучим валом с запада. Нежная трава не могла просуществовать и недели
под наливающимся злой силой весенним солнцем. Это эфемерное пастбище -
ашеб - должно было исчезнуть раньше, чем к нему подошли бы стада.
Солнце сильно склонилось к западу и теперь слепило глаза верблюду,
по-прежнему бежавшему неторопливой широкой иноходью. Мехари сердился,
вскидывал гордую голову с презрительно сложенными губами и,
пронзительно вскрикивая, старался дать понять своей всаднице, что надо
переменить направление. Но девушка, опустив покрывало на левый глаз,
слегка дернула за поводную веревку, и желтошерстный бегун покорился.