Когда я покончил с домашними делами, воскресное утро уже давно и
неотвратимо кануло в небытие или просто сместилось по оси времени. Я убрал
свой опус в ящик стола отлежаться и бодро выбежал на улицу, где поджидала
меня серенькая сырость уходящего ноября.
"Детского мира", и ровно в двенадцать тридцать я уже прохаживался по
мокрым плитам вдоль мокрых скамеек, заложив за спину руки с букетом в
жестко шуршащей упаковке и поглядывая в сторону автобусной остановки.
Наташа, как это и положено, опаздывала, канонически, можно сказать,
опаздывала, хотя винить ее было трудно - в воскресные дни общественный
транспорт посещал Хутора с большими интервалами. Да я и не собирался
винить ее. Черт возьми, я давным-давно уже не ждал никого в сквере, не
ждал вот так, с цветами, а все мои прежние ожидания... Где они были, мои
прежние ожидания?
шуршащий букет, и словно растаяло что-то внутри, растаяло и обернулось
ровным безмятежным теплом, теплом и сиянием. "Милых ласковых глаз нежный
взор" и прочая патетика, было дело, грешил юнец влюбленный, думавший, что
навечно это, до последней дрожи вновь ушедшего в Илем мира - и что нам
были эти мокрые плиты и скамейки, эти грустные ивы и небо цвета позднего
ноября...
малолюдного кафе на набережной, и безмолвный разговор - глазами, как
разговор двух звезд, летящих в пространстве по сближающимся траекториям, и
улыбка - словно знамение библейского завета, словно облако висело над
землей и вот - явилась радуга в облаке, и...
кажется, превращен в вино кем-то всеблагим и всемогущим, потому что
начинала кружиться голова и расплывались очертания городских кварталов.
идти ко мне, а предложила прогулку на Хутора - что-то кому-то хотела
доказать? Или отомстить? Или утвердить? "Если прошлого вдруг - вспыхнут
огни - гони его, друг, - гони..." Упаси вас боже от расспросов о прошлом,
от выяснения подробностей, от попыток попасть туда, куда тебя не зовут. Я
и Наташа были друг для друга - сегодняшним, настоящим - и оба мы пока
носили свое прошлое в себе.
Наташиного дома, и тот, в красной куртке, даже отвернулся, увидев нас.
Впрочем, возможно, это никак не было связано с нашим появлением и я опять
грешил мнительностью.
неброско и аккуратно, по-настоящему домашняя комната, из которой не
хочется уходить, где можно сидеть в кресле у торшера и читать или
просматривать и править рукописи, или негромко постукивать на верной
"Любаве"... Мне не хотелось уходить, мне очень не хотелось уходить и в
тысячный раз сотворять яичницу и хлебать супчик на своей кухне, мне просто
не хотелось уходить - и я не уходил. Вечер залил Хутора темнотой и дождем,
дождь зашуршал по стеклам - противный и довольно сильный дождь,
неожиданный в конце ноября, - и когда я засобирался домой, опасаясь, что
позже вообще не выберусь из здешней трясины, Наташа склонилась над
креслом, положила мне руки на плечи и просто и мягко сказала: "Ну куда же
ты пойдешь под дождем?"
ускользнуло в прошлое еще одно звено непрочной и короткой цепочки наших
дней. Я курил на балконе, гасли окна в соседних домах, словно тоже
проваливались в прошлое, в ставший вчерашним день, дождь угомонился,
уяснив полнейшую свою ненужность в преддверии зимы, и прожектор обреченно
освещал безлюдное пространство, когда-то бывшее колхозным полем.
Безлюдное? Я непроизвольно задержал дыхание, потому что вдоль дома
пробежал кто-то в красной куртке - опять в красной куртке! - и вновь, как
вчера, скрылся в подвале соседнего здания. И когда этот "кто-то" пробегал
мимо Наташиного подъезда, я разглядел сверху, с пятого этажа, какой-то
сверток в руке бегущего. Бегущий был похож на того подростка...
снова это был подросток в темной короткой куртке, кажется, из джинсовой
ткани, и под мышкой у него тоже был зажат сверток. Я проследил его путь до
подвала и почувствовал ту самую лихорадку сыщика, о которой до этого знал
только из книг. Зачем по ночам ребята ходят в подвал и что они туда носят?
Держат там собак или, скажем, кроликов? И кормят их в полуночный час?
Собаки или кролики... А может быть, люди? Человек. Один вполне
определенный человек по имени Костя. Мой сосед Костя Рябчун.
наблюдать за пространством около подвала. Такое может случиться только в
жизни, потому что в книге это было бы слишком надуманно, притянуто за уши,
слишком бесцеремонно выпирало бы из текста. Вы только посмотрите, какая
причудливая вырисовывается картина, какой совершенный получается механизм,
все детали которого пригнаны друг к другу, друг друга обусловливают и
дополняют. Сначала - крайняя моя нужда в материале для субботнего номера.
Потом визит Ларисы Залужной и знакомство с Наташей, у которой есть этот
необходимый материал. С другой стороны - исчезновение соседа Кости,
исчезновение именно на Хуторах и именно тогда, когда я был там, а был я
там впервые в жизни. Опрос подростков и вчерашняя и сегодняшняя мои
встречи с Наташей. Все линии сходятся в одну, все происходит там и тогда,
где и когда это необходимо для развязывания узла, каждый кирпичик здания
держится на другом - а ведь вынь хоть один или положи не на то,
единственно правильное место - здание рухнет, а точнее, просто не будет
никакого здания. Не-ет, тут волей-неволей поверишь в предопределение и в
написанное еще в начале времен полное собрание Книг Судеб.
там, в подвале, и не возвращается домой. Я не хотел даже ничего
предполагать, я просто боялся что-то предполагать, и еще я хотел и верить
в то, что в подвале именно Костя, и не верить в это... А если наблюдаемые
мной ночные посещения подвала в доме на Хуторах не имеют никакого
отношения к Косте?..
легонько прижалась плечом к моему плечу и тут же отстранилась, словно
испугавшись чего-то. Я осторожно прикоснулся рукой к ее светлым волосам,
провел по ним - и замер. Двое поднялись из-под подвального навеса, быстро
пошли мимо окон, засунув руки в карманы курток, без свертков, миновали
Наташин подъезд - и исчезли в хаосе Хуторов. Наташа задумчиво смотрела на
беспросветное небо.
в ее глаза. - Отлучусь минут на пятнадцать и вернусь.
убедительного я просто не успел придумать. Не до дипломатии мне было. Я
хотел спуститься в подвал и по-мужски потолковать с Костей.
расширились от удивления.
устремился в прихожую.
вырисовывался на фоне освещенного окна - помахал рукой и направился к
подвалу, нашаривая спички в кармане куртки.
действительно была обита железом и действительно начала открываться от
нажатия моей руки. В подвале было темно и душно как в лесах какой-нибудь
пятой планеты Сириуса, в нос бил очаровательный запах кошачьего общежития,
чего-то кислого, преющего и гниющего. В недолгом свете горящих спичек
материализовались из мрака и вновь погружались во мрак переплетения труб,
холмики стекловаты, обрезки линолеума, изуродованные плоские ящики,
набитые стружками, обломки ржавой арматуры, сплющенные консервные банки,
сломанные стулья, доски, облепленные засохшей землей, нечто похожее на
упавший с высот стратосферы сейф, бесформенные куски пенопласта,
перекошенная дверь, лежащая на куче окаменевшего бетона, разбросанные по
бетонному полу секции батарей парового отопления, обезображенные почти до
полной неузнаваемости корыта с остатками раствора, разодранные самым
невероятным образом плиты, которые называются "ДВП", заляпанный краской
унитаз... Трубы вели в безнадежную темную пустоту, и чем дальше я
продвигался под зданием, расходуя и расходуя спички, спотыкаясь о самый
разнообразный твердый и мягкий хлам, тем больше сочувствовал грядущим
поколениям, которые придут сюда после нас. Как мы не смогли пройти до
конца пирамиду Хеопса, ничем, кстати, не захламленную, так и потомки не
смогут преодолеть наши подвалы, и будем мы непонятны им, беззаботным
жителям завтрашних светлых веков. Да что потомки - я, современник, не мог
разобраться в этой кисло-прело-гниющей свалке. И ничего похожего на
свертки я не обнаружил. Можно было, конечно, лезть все дальше в дебри,
осваивать эту самую пятую планету Сириуса, но с меня было довольно. Я
бросил под ноги последнюю спичку и прокричал в темноте, остро почувствовав
вдруг всю тяжесть девяти или десяти громоздящихся надо мной этажей.
словно подвальная темнота схватила и моментально задушила слишком
голосистое эхо. Никто не откликнулся, будто и не было в подвале ничего
живого - и я застыл в мерзкой темноте, беспомощный без спичек,
прислушиваясь и ничего не слыша, словно уши мои заткнули этой самой
колючей стекловатой.
надежду. Я неуверенно побрел назад, пригнувшись и выставив перед собой
руки с растопыренными пальцами, оступаясь и тихонько ругаясь, я на ощупь
Панов Вадим
Орлов Алекс
Прозоров Александр
Браун Дэн
Куликов Роман
Березин Федор