последний момент успел вывалиться из огня. Он ничего не помнил и не
отвечал на вопросы, лишь дико вращал воспаленными без ресниц глазами и
непрерывно перхал, размахивая вспухшей рукой, словно хотел, но не решался
ударить себя в грудь.
дымящемуся пожарищу, зацепила взглядом Ваську, зло брякнула:
Зинки он гостевал. Это все Селеха, пьянь беспутная!..
с кем не бывает... С ним соглашались: верно, бывает, коли спьяну. На том и
успокоились. Поверили в селехину вину. И Василий поверил.
погорельца? И решить ее Валентина сумела блистательно. Переговорила со
старухами, потом подошла к искренне огорошенному неожиданным поворотом
дела Василию.
на дрова.
бригадирша прищурилась.
свою судьбу.
ближних поселков: Рубшино, Поповки и Андреева Замошье стояло по эту
сторону моха. Прежде были и другие деревни, еще плотнее подошедшие к
болотам, но теперь от них остались лишь камни фундаментов да умирающие
заглохшие сады. А в Замошье люди жили. От когда-то большой деревни,
растянувшейся без малого на километр, уцелело семнадцать домов. Но и из
них десяток зимой пустовал, лишь летом на пару недель приезжали городские
владельцы.
одна, ни с кем почти не беседуя и редко выходя за ограду. Дочь свою,
сильно некрасивую, оставшуюся из-за войны в девках, бабка Маша пережила и
схоронила. А дух сыновей расстреляли летом сорок второго. Про это случай
на деревне говорили всякое: одни, что немцы расправились за связь с
партизанами, другие, что партизаны приговорили братьев Антоновых как
предателей. Хапуга Нюрка, бывшая в ту пору малолетком, но, по ее словам,
все помнившая, отзывалась проще всех:
придут - они в полицаях, немцы уйдут - в партизанах. Вот и попали кому-то
под горячую руку.
мысль, что сын жив. Который из двух, она сама не могла сказать, но твердо
знала, что жив и скоро вернется. И, чтобы жилось сынку хорошо и удобно,
купила бабка Маша дом, самый большой и новый во всей деревне.
дом строился еще были рядом соседи: Феша с Мишкой, потом сама баба Маша в
своей развалюхе и лишь за ними дырами зияли пустыри от свезенных изб.
Строился Юра, мужик молодой и непьющий, женатый на Светке, васиной
троюродной, никак, племяннице. Устраивался надолго, да просчитался:
подросли детишки, старшей девчоночке пришла пора в школу. А ближайшая
школа - два перегона поездом ехать и до поезда три километра пешком. Из
Андреева ездили школьники, человек пять, но Юра свою посылать не стал,
нашел другую работу и переехал в Доншину. А дом, в котором и пожили-то
всего лет пять, купила бабка Маша за две с половиной тысячи.
деньги?
месяц пенсию, тридцать рублей, на дом приносит, а траты у бабки какие?
Магазин в Андреево пять лет как закрыт, на разъезде дважды в неделю хлеб с
поезда дают, так и там Маши не видать, с одного огорода живет. Даже свет
вечерами не зажигает - зачем старой? А пенсия капает и капает, большие
тыщи, должно быть, накапали.
только злыдня Панька возьми да и каркни на людях:
кричи - не кричи, никто не услышит.
водой не выходит, и дверь снегом примело. Вошли в дом и сыскали старуху в
подполе среди картошки, придушенной. А денег не нашли.
дряхлой! Участковый, правда, приглядывался: не загудит ли кто из
выселенных уголовников, разжившись лихими деньгами, но все было тихо. У
деревенских на этот счет имелось свое мнение. Твердо знали: покончила с
бабкой родная невестка - вдова младшего сына. Прежде она приезжала, хоть
Маша и не привечала ее, а тут ни на похороны, ни наследства добиваться не
появилась. Значит, она и придушила, больше некому.
печать болталась на двери. Через год приезжие ягодники, чтобы
переночевать, сорвали печать и сбили замок. Затем в раскрытую избу
потянулись деревенские. Первой Нюрка с мужем, за ними остальные. За
посудой, мебелью, дровами. Потом за досками и кирпичом. Еще бы немного и
за сруб бы принялись, все одно ведь, ничейный. Но этого бригадирша не
допустила. Дом задарма отдали Ваське.
бригадирша дала два дня, за это время только и успел, что привезти из Дно
стекла да разжиться в центральной усадьбе новой дверью. Остальное пришлось
делать вечерами. И дом в порядок приводить, и садом заниматься. Сад при
доме был хороший, молодой, насаженный Юркой и бесплатно перешедший к новым
владельцам.
другой тянулись к колонке за водой, он убирал инструмент и садился на
самодельную скамью. Неспешно отвечал на приветствия, сам первый не
здоровался, он тут дома, пусть с ним здороваются. Даже черемуховый куст
вырубил на две трети, чтобы не заслонял владельца.
Скрипела ручка колонки, плескала вода в ведра. Согнувшись дугой, старухи
тащились обратно. Лишь однажды добрая бабка Настя поставила Ведра и
подошла к заборчику.
она.
Селехой. В самом деле, кому он тут нужен?
запил бы горькую, но после указа водку стали давать по карточкам, какой
тут к черту запой... Нелюдимый Василий вдруг почувствовал, как не хватает
ему людей. После работы, шагая через деревню, останавливался у чужих окон,
пытался заговаривать со старухами.
бойсь, скоро соседи приедут, дачники. Повеселеешь.
конце оставалось всего два дома: тот, в котором жил Василий, и другой,
запертый после отъезда бабки Феши. Позато лето его купили ленинградцы, но
вот уже июль а носу, а они все не появляются.
приехали, но ничто в жизни не изменилось. Слышались неподалеку голоса,
иногда Василий замечал, как кто-нибудь из соседей выходит на огород,
порой, вернувшись с работы, видел, как дачники, все трое, идут из лесу с
черникой. Знакомиться с Василием соседи не пришли, а самому идти казалось
обидным, да и робел отчего-то. Девчонка дачниковская, правда, прибежала.
Сунулась через дыру в плетне, посмотрела снизу вверх на сгребавшего ветки
Василия, спросила:
девочка.
главное, рано кончается, так что можно успеть до вечера к Змеиному острову
пощипать брусники. Тащиться с ягодой на рынок не было времени, и Василий
сдавал бруснику на пункт по госцене. Решил, как накопится сумма, взять не
деньгами, а цветным телевизором. Приемщица сказала, что так разрешается.
Василий шел, помахивая самодельным, склепанным из пятилитровой жестянки,
ведерком. Утром у сушилки полетел вентилятор, работа на току встала, и
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Конюшевский Владислав
Пехов Алексей
Шилова Юлия