верный арест, исключение из университета, гибель еще не начавшейся научной
карьеры. Останавливать их поздно и подло, спасти - невозможно.
встретили Менделеева. Вид его был еще растрепанней обыкновенного, глаза
блуждали.
нравственное влияние употребить, а вы, право...
рассмеялся Соколов, - их влияние действеннее нашего.
места. Студенты теснились ближе к поленице, стояли тихо, так что
выступающих было слышно отлично.
расколоть нас! - кричал сверху студент-математик Эдмунд Дзержинский, - мы
должны быть заодно: русский и поляк, бедный и богатый. Только тогда
победа!
Финляндского полка. Солдаты были растеряны, частокол штыков неровно
колебался. Несколько полицейских чинов, пеших и верхами, курсировали между
шеренгами солдат и беспокойной толпой.
ответ.
Александром стоял толстый полицейский полковник. Это на его реплику
ответил Энгельгардт, и теперь полицмейстер медленно наливался лиловой
краской.
задержите господина поручика!
Соколов рванулся было на выручку товарища, но его помощь не понадобилась.
Александр Энгельгардт, положив ладонь на рукоять сабли, громко спросил:
несчастный.
отвернулся, делая вид, что ничего не заметил. Энгельгардт, натолкнувшись
взглядом на бледное лицо Соколова, задорно подмигнул ему: "нас, мол, так
просто не возьмешь!".
Николаевна дома волнуется...
а что волнуется, так фортуна офицерской жены такова.
солдаты стрелять не посмеют. Поэтому мы здесь, и вольнослушатели, и
хирурги, и просто те, у кого совесть не спит.
военной форме. Сегодня даже ярые сторонники цивильного пришли в отмененных
новыми правилами мундирах с синими обшлагами, и потому в толпе не сразу
были заметны слушатели Военно-хирургической Академии и офицеры всех
военных и полувоенных ведомств. Но их было очень много. И даже на красную
лестницу неожиданно для Соколова поднялась знакомая фигура полковника
Петра Лаврова. Лавров сорвал с рыжих волос фуражку, взмахнул ею и, вместо
привычного "господа!" - рубанул воздух простонародным, лишь у солдат и
мастеровых принятым: "Товарищи!.."
университетских дверей. Быстро образовалось свободное пространство,
посреди которого стоял инспектор студентов Фицтум фон Экстед. Он что-то
неслышно говорил. Потом ушел в здание.
с нами говорить не пожелал - уехал, так мы решили идти к нему домой.
полиции власти нет, а за ограду выйдете - силу применят.
дело чисто студенческое, нам его и решать, а вы зря пострадать можете.
- их в последнее время много появилось в растревоженном Петербурге:
"Правительство бросило нам перчатку, теперь посмотрим, сколько наберется
рыцарей, чтобы поднять ее. На словах их очень много, куда ни обернешься -
везде красные, только как бы нам не пришлось краснеть на них... теперь нам
запрещают решительно все, позволяют нам скромно сидеть на скамьях, слушать
цензированные страхом лекции, вести себя прилично, как следует в классе, и
требуют не рассуждать, слышите ли - не рассужджать!.."
рублей, отнимающие у половины студентов всякую возможность учиться, бьют
не так больно, как полное бесправие и мелочное регламентирование, душащее
всех. Потому и выступили все, хотя многим не страшны ни жесткие экзамены,
ни плата, хотя бы и вдвое больше нынешней. Семья Михаэлиса, например,
вполне обеспечена, отец Меншуткина - богатый купец, а один из главных
сегодняшних коноводов - коммунист Утин, так и вовсе миллионер - сын
известного откупщика.
калитку в чугунной ограде потекли на набережную, образуя длинную колонну.
Несколько распорядителей бегало вдоль колонны, выравнивая ее. Во всем
чувствовался продуманный порядок и отличная подготовка. Верно и в самом
деле демонстрация была решена заранее.
на набережной, студенты мгновенно выстраивались в шеренги по шесть
человек. Вольнослушатели шли вместе со всеми. Солдаты, пожарные и
будочники покорно расступились, пропуская шествие.
перехватили Бекетов и Бейльштейн.
Бейльштейн. - Могут подумать, что вы ведете их. Надо взять лодку.
мужик - погнал лодку вдоль моста. Дворцовый мост с растянувшейся во всю
его длину колонной являл зрелище прежде не виданное в столице.
день, его знобило. Соколов вспомнил прошлогоднюю простуду и пожалел, что
не захватил теплый сюртук.
работе гребца, ютился на самом носу лодки, словно хотел скорее достигнуть
другого берега. Соколов отвернулся.
иначе, к царю идут, отмены мужицкой воли просить.
идут к собственному своему начальству, просить о делах никак не
относящихся до крестьянского вопроса.
на весла, мутная невская вода забурлила вокруг бортов.
шествующей манифестацией. Студенты заняли весь северный тротуар, шли
медленно и торожественно, словно ожидая чего-то. Сочувствующие и иная
публика двигались по противоположной стороне. Середину проспекта занимали
жандармы. В таком виде процессия прошла почти весь Невский и свернула на
Владимирскую.
будет давка, да и попечителя дома нет. Все это знают, однако, идут.
Спектакль!
балкон трактира Палкина. - Кстати, Дмитрий Иванович уже там.
ученый совет.
пронеслась пролетка, в которой сидел сообразивший, что он наделал,
попечитель учебного округа генерал Филипсон.
но все было тихо. Наконец, нервы не выдержали, Соколов повернул назад.
Едва он миновал лавки Гостиного двора, как увидел возвращающуюся
процессию. Студенты шли в том же порядке, но впереди колонны, неся на
черном шелковом платке раненую руку, шагал попечитель, сдавшийся в плен
собственным студентам. Два тщедушных, детского вида студента-грузина шли
по сторонам от генерала. В том, что боевого генерала, покорителя Абхазии
конвоируют горцы, чувствовалась злая насмешка.
Бекетов.
студенты вернутся в университет, а там и разойдутся. Только надо их на это
умненько направить.