Чтение 11–й страницы книги ~Кабир~

толпы:

- Пустите! Пустите меня к нему! Да пустите же!..

И не было понятно, к кому именно рвется неистовый Фальгрим - к
невольной жертве или вслед за бежавшим палачом.

Несся от восточных площадок незаседланный каурый трехлеток, на
котором, подобно безусому мальчишке-пастуху, пригнулся к конской шее сам
эмир Кабира Дауд Абу-Салим, и кривой ятаган на его боку безжалостно бил
животное по крупу, торопя, подстегивая, гоня...

Ужом проскальзывала между сдавленными телами белая туника Диомеда из
Кимены, и серповидный клинок-махайра неотступно следил за смуглым и гибким
Диомедом, вписываясь в еле заметные просветы, раздвигая толкающихся людей,
помогая кименцу протиснуться хоть на шаг... хоть на полшага...

И стояла на самом верху западных трибун у центрального входа ничего
не понимающая девушка в черном костюме для верховой езды. А рядом с ней,
чуть наклонясь в сторону кипящего турнирного поля, напоминающего сверху
кратер разбуженного вулкана, стояла высокая пика с множеством зазубренных
веточек на древке.

Благородная госпожа Ак-Нинчи из рода Чибетей и Волчья Метла успели
вернуться с горных плато Малого Хакаса к самому концу турнира - и мало что
говорило им увиденное столпотворение.

Но первыми к Чэну Анкору, истекавшему кровью рядом с наследственным
мечом и куском собственной плоти, успели двое. Суровый и строгий дворецкий
Анкоров по имени Кос ан-Танья, на перевязи которого взволнованно
раскачивался узкий эсток с витой гардой; и один из приближенных эмира
Дауда - не то шут, не то советник, не то и первое и второе сразу -
которого все знали, как Друдла Мудрого.

Дворецкий Кос ан-Танья спешно перетягивал искалеченную руку Чэна у
самого локтя шнуром от чьих-то ножен, а приземистый шут-советник Друдл все
глядел сквозь беснующуюся толпу, пока не опустил в бессильном отчаянии
маленький бритвенно-острый ятаган и граненый тупой клинок с одиноким
лепестком толстой гарды.

И на этот раз никому и в голову не пришло засмеяться.

А когда безумный океан толпы стал постепенно дробиться на капли
отдельных личностей, все поняли, приходя в себя и оглядываясь по сторонам
- поздно. Поздно оправдываться, поздно искать виноватых и карать
злоумышленников, потому что все виноваты и некого карать.

Опоздали кабирцы.

- Пустите... пустите меня к нему, - тихо прошептал Фальгрим
Беловолосый, и скорбно поник гигант-эспадон в его руке.

Никогда не простит себе Гвениль сегодняшнего проигрыша в рубке...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧЕЛОВЕК МЕЧА

...Воздух умеющий рассечь,

Красным пламенем горящий меч,

В грозные дни напряженных сеч

Удлиняющийся меч.

Для закалки того меча -

Так была его сталь горяча -

Не хватило холодных ручьев,

Множество пересохло ручьев!

Бывший во чреве дракона меч,

Гору способный с размаху рассечь,

Такой, что кинь в траву его -

Он траву сумеет зажечь...

Манас

Боль.

Боль ползет от локтя вниз по предплечью, давящим жаром стекает в
кисть и изливается огненным потоком из кончиков онемевших пальцев. Потом
боль медленно уходит, посмеиваясь - потому что болеть уже нечему. Нет
пальцев, нет кисти, нет части правого предплечья.

Ничего этого больше нет.

Все осталось там, на турнирной площадке - и до сих пор у меня в
глазах мерцает тот радужный полукруг, которым на мгновение стало лезвие
изогнутого двуручного меча. Тогда я еще не успел понять, что произошло -
только ощутил, что моя правая рука стала непривычно короткой и
непослушной.

И небо, небо над головой моего соперника... оно слепо качнулось,
метнув солнечный диск куда-то в сторону, когда я попробовал найти точку
опоры...

И не смог.

Боли еще не было - она придет скоро, но не сразу - и вот я с
недоумением смотрю то на быстро удаляющегося человека с большим мечом на
плече, то на чью-то кисть правой руки, которая почему-то сжимает рукоять
моего - моего! - Единорога, валяющегося рядом. Почему мой меч лежит в
траве? Почему эти пальцы, вцепившиеся в чужой для них меч, подобно пауку в
трепещущую добычу - почему они тоже лежат на траве?

Почему зеленая трава так быстро становится алой?!.

А потом наконец приходит боль и у меня темнеет в глазах...

...Сколько же времени прошло с того дня? Неделя? Месяц? Год?
Столетие?.. Не помню. Время остановилось, жизнь рассечена мерцающим
полукругом, и все скрыто туманной пеленой забытья и безразличия.

И боль.

Боль в руке, которой нет.

Как мне жить дальше?

И стоит ли - жить?

Взгляд мой невольно устремляется в тот угол, где на резной
лакированной подставке, привезенной еще моим прадедом из Мэйланя, покоится
наследственный нож-кусунгобу. Его я удержу и в левой руке. Его я удержу и
в зубах. Потому что кусунгобу - не для турниров и парадных выходов в свет.
Это пропуск Анкоров Вэйских на ту сторону. Одно короткое движение, слева
направо или снизу вверх...

Я встал с постели. Покачнулся.

Устоял.

И долго смотрел на нож, разглядывая потускневшее от времени, но все
еще острое, как бритва, лезвие. Потом медленно протянул руку.

Левую.

Рукоять, покрытая костяными пластинками, удобно легла в ладонь.
Слишком удобно. Я подбросил кусунгобу и поймал его клинком к себе.
Солнечный луч скользнул по стали, и нож словно улыбнулся, подмигивая и
дразня меня.

"Ну что, парень, решился? Тогда ты будешь первым из Анкоров! Я уж
заждался..."

Я задумчиво покачал нож на ладони.

- Придется тебе еще обождать, приятель, - невесело усмехнулся я в
ответ, аккуратно кладя кусунгобу на прежнее место.

Нож разочарованно звякнул.

И ободряющим эхом отозвался с противоположной стены мой Единорог.
Сквозняк, что ли?..

Повинуясь какому-то смутному порыву, я пересек зал и снял меч со
стены. Прямой меч Дан Гьен. Фамильный клинок. Часть меня самого.

Держать меч в левой руке было несколько непривычно. А ну-ка,
попробуем... тем более что тело меня слушается плохо, но все же слушается.

Для первого раза я замедлился и начал с самого простого. "Радуга,
пронзающая тучи" у меня получилась довольно сносно, на "Синем драконе,
покидающем пещеру" я два раза запнулся и остановился на середине танца,
тяжело дыша. Конечно, усиленные занятия многое исправят, заново отшлифовав
движения, но...

Мне и так было достаточно скверно, чтобы пытаться обманывать самого
себя. Постороннему зрителю мои движения могли показаться почти прежними,
но что-то было не так. Что-то неуловимое, настолько тонкое, что его
невозможно было передать словами. И я чувствовал, что ЭТО, скорее всего,
не удастся вернуть никакими самоистязаниями.

Хотя, может быть, дело в моем подавленном настроении?

Я хватался за соломинку.

Я еще раз исполнил "Радугу...", потом сразу перешел к очень сложным
"Иглам дикобраза", скомкал все переходы между круговыми взмахами, до боли
в деснах сжал зубы и рывком пошел на двойной выпад "Взлетающий хвост" с
одновременным падением...

В дверях беззвучно возник мой дворецкий Кос ан-Танья, застыв на
пороге и явно не желая меня прерывать.

Однако, я прервался сам. И сделал это с болезненной поспешностью. Я
не хотел, чтобы Кос видел мой убогий "Взлетающий хвост", разваливающийся
на составляющие его "иглы"...

Вот он и не увидел. Или увидел, но не подал виду. Ну что, Чэн Анкор,
наследный ван Мэйланя, тебе от этого легче?

Нет. Мне от этого - тяжелее. Хотя, казалось бы, дальше некуда.

- К вам гость, Высший Чэн.

- Кто?

До гостей ли мне?!

- Благородная госпожа Ак-Нинчи, хыс-чахсы рода Чибетей.

По-моему, только Кос ан-Танья с его уважением к любым традициям мог